2.4. Растворение личности в ноосфере?

2.4. Растворение личности в ноосфере?

В силу своей принципиальной новизны и удивительной мощности информационные технологии кардинальным образом меняют многое из того, что еще недавно казалось нам практически неизменным по своей природе.

В частности, весьма драматическим представляется изменение самого типа массовой человеческой личности, наблюдаемое в настоящее время, насколько можно судить, в первую очередь в результате систематического взаимодействия с компьютером в детстве, на этапе ее формирования.

Многократно замечено, что психология профессионалов-компьютерщиков — системных администраторов, программистов и так далее — отличается от психологии обычных людей до такой степени, что существенно затрудняет общение с ними даже тогда, когда оно является жизненно необходимым для обеих сторон (например, на работе). А ведь детство и формирование личности большинства нынешних профессионалов в этой сфере проходило в еще докомпьютерную эпоху, и наблюдаемые отклонения (или, точнее, изменения) являются приобретенными в ходе лишь профессионального, но никак не личностного становления!

Психологи и педагоги самых разных стран и даже культур, анализируя личности современных подростков, сформировавшиеся под влиянием компьютерных технологий и социальных сетей, отмечают прежде всего их высокую пластичность, отсутствие в них устойчивых внутренних структур, формируемых, насколько можно судить, лишь самостоятельными усилиями и глубоким самостоятельным проживанием событий собственной жизни.

Возможность с легкостью получать требуемые эмоции в готовом виде не только не развивает способность к сопереживанию, но и ведет к формированию своего рода социальных аутистов, личностей с ослабленными обратными связями. Отсутствие необходимости в собственных усилиях для получения жизненно важных для всякого человека эмоций лишает личность истории ее собственного роста как ее неотъемлемой части, атрофирует волевые качества (часто даже при наличии упрямства и довольно высокой энергетики) и в целом всю сферу, связанную с ее самосознанием.

«Новые люди» могут быть целеустремленными, энергичными и настойчивыми, однако они, как правило, ставят перед собой цели случайным образом, под хаотичным и быстро меняющимся влиянием внешней среды. Они не столько творят мир для себя и в соответствии со своими целями, сколько приспосабливаются к нему и реагируют на него. Однако главным представляется не это.

Наиболее фундаментальное изменение, порождаемое массовым распространением информационных технологий, становится очевидным, если вспомнить, что ключевым критерием разума как такового является именно способность к сознательному целеполаганию и приложению последовательных усилия для достижения поставленной цели. Ослабление этих способностей вплоть до их полной утраты, наблюдаемое у нынешних детей (повторюсь, принадлежащих к самым разным культурам), интенсивно пользующихся современными информационными технологиями, в стратегической перспективе ставит на повестку дня глобального развития человечества вопрос о самом сохранении разумности человека в ее классической, привычной для нас интерпретации.

Определенные движения последовательному, сознательному и даже энергично пропагандируемому как «последнее слово» в прогрессе интеллектуальной деятельности отказу человека от использования собственного разума проявляются, как это ни парадоксально, и в сфере научной работы (или, по крайней мере, аналитики). Так, уже в нулевые годы исключительно широкую популярность в самых разных областях науки приобрел так называемый метод форсайта, сводящийся на практике к провоцированию и напряженному ожиданию озарений. Этот метод в силу самой своей природы основан на принципиальном и последовательном отказе от выведения и анализа причинно-следственных связей в пользу фантазий, не осознаваемых в достаточной мере самим их автором и при этом возводимых в перл творения.

Внешне являясь логической попыткой оформления и обоснования, а на самом деле служа простой имитацией принципиально внелогических форм мышления, методология форсайта, насколько можно судить, в силу самой ее природы, как правило, использовалась в корыстных недобросовестных целях — для продвижения интеллектуально сомнительных, но при этом политически выгодных гипотез. Тем не менее само ее появление и, более того, исключительно широкое распространение, как и по-прежнему хорошая репутация, представляется весьма внятным и предельно убедительным признаком последовательного отказа от логического мышления даже в научной сфере. Этот парадоксальный отказ (ибо вся наука до сих пор с неизбежностью опиралась на формальную логику) ярко и полно выражает если и не полное осознание современным интеллектуальным классом, то, во всяком случае, отчетливое ощущение им кардинального снижения значимости этого логического мышления.

Характерным в этом плане является и теория «черного лебедя» Талеба, получившая колоссальную популярность и сводящаяся к возведению собственной неспособности осознать происходящее в перл творения и в признак приобщенности к высшему знанию. То, что еще недавно воспринималось как мобилизующий сигнал крайнего неблагополучия, грозящий опасностями и требующий напрячь интеллектуальные способности для решения новой задачи, теперь — вероятно, не только от лени, но и от отчаяния — трактуется как всеобъемлющая и все объясняющая, исчерпывающая сама по себе научная гипотеза!

Весьма знаменательными в этом плане представляются и наиболее перспективные сегодня технологии быстрой обработки огромных массивов информации big data, позволяющие находить качественно новые закономерности и внутренние взаимосвязи рассматриваемых явлений. Ключевым элементом этой качественно новой технологии научной и в целом интеллектуальной деятельности служит принципиальный отказ от осмысления полученных результатов и поиска их причин.

Открыто и с восторгом неофитов постулируется идея не только непостижимости ряда полученных результатов на данном этапе развития (что, строго говоря, вполне нормально), но и, что самое главное, полной категорической ненужности этого постижения! Сознательный отказ даже от попытки качественного осмысления полученного количественной обработкой данных результата оказывается не просто очередным насаждаемым административными методами стандартом (мало ли что взбредет в головы жертв деградирующей системы образования, дорвавшихся до руководящих должностей), но и действительно, как это ни пугающе выглядит, успешной технологией качественного повышения эффективности интеллектуального труда.

Конечно, концентрация на результате при последовательном игнорировании его фундаментальных причин является почти неизбежной для любой прикладной науки (кичащимся достижениями фундаментальной науки нелишне вспомнить, что она до сих пор не смогла сколь-нибудь удовлетворительно объяснить, например, причины появления электрического тока). И действительно, такая концентрация на результате без попыток его комплексного объяснения и разнообразного анализа временно повышает эффективность прикладной науки, нацеленной именно на решение конкретных проблем и достижение практического, заранее определенного практической необходимостью результата, — в этом нет ни ничего нового, ни ничего странного.

Новое и странное заключается именно в принципиальном отказе даже от попыток фундаментального осмысления получаемых результатов, в утрате основополагающего для человеческой личности, казавшегося естественным для нее интереса к устройству мира, в не то что неспособности, а в утрате понимания смысла самого объяснения получаемых результатов.

Это производит впечатление некоего качественно нового этапа развития человека, связанного с отчетливой и весьма глубокой деградацией отдельно взятой личности.

В связи с этим не стоит забывать о том, что роботы в принципе могут быть не только компьютерными, промышленными или домашними механизмами или программами, но и социальными, включающими в свой состав формально самостоятельные и сохраняющие индивидуальную свободу принятия решений человеческие личности. При этом последние отнюдь не обязательно должны сознавать свою действительную функцию, — а для повышения эффективности социального робота, частями которого они являются, скорее всего, как правило, должны как раз ни в коей мере не сознавать ее.

Нарастающий инфантилизм и радикальное упрощение, примитивизация личности (давно замеченные и описанные, например, в США, в том числе и на примере их руководителей), превращение ее, по сути дела, в «частичную личность» по аналогии с «частичным работником» эпохи конвейера могут быть признаками включения ее в некоторый надличностный управленческий контур. Скорее всего, мы не можем ощутить возникновение и функционирование этого контура в силу простой ограниченности возможностей нашего индивидуального восприятия и способны лишь описывать его предполагаемое наличие по некоторым косвенным признакам.

Подобный социальный робот может служить интересам той или иной корпорации или, шире, той или иной социальной общности или управляющей системы (вплоть до глобального управляющего класса как некоего целого). Отдельный человек, по всей вероятности, может быть частью одновременно целого ряда подобных социальных роботов подобно тому, как он может быть частью одновременно самых разнообразных коллективов (например, работников своей фирмы, семьи, родителей учеников данного класса, прихожан церкви, членов партии, клуба по интересам и так далее).

Однако не видно никаких очевидных преград тому, чтобы подобный социальный робот приобрел всеобъемлющий характер и расширился до границ даже не отдельных человеческих цивилизаций, а всей планеты. При подобном расширении и увеличении своих масштабов он вполне может соединить человечество с глобальными материальными и биологическими основами его существования в некую качественно новую, но (по крайней мере, пока) недоступную нашему познанию целостность.

В этом отношении, возможно, провиденная Вернадским ноосфера (или являющееся ее частью коллективное сознание) уже наступила — и человеческая личность, все еще по инерции эпохи Возрождения пытающаяся осознать себя в качестве венца творения и смысла мироздания, ужалась до простой функциональной клеточки ноосферы.

* * *

Разумеется, перечень открытых, не имеющих очевидного решения вопросов, встающих перед человечеством в момент его качественного изменения, бесконечно далекого не только от завершения, но даже и от простой ясности, в момент его перехода в некое новое и остающееся в целом непонятным состояние, значительно шире описанного в настоящей главе.

Тем не менее тщательное осмысление и проработка даже довольно узкого круга поднятых проблем способствуют, насколько можно судить, качественному повышению степени определенности нашего развития и, соответственно, степени управляемости (а значит, безопасности и комфортности) наших обществ.

Расширение же по сравнению с описанным круга изучаемых проблем, связанных с происходящей в настоящее время трансформацией человечества и нашим не таким уж и отдаленным будущим, и вовсе, каким бы самонадеянным это ни казалось сейчас, способно привести к восстановлению общественной науки в качестве инструмента поиска истины и обеспечения позитивного прогресса человечества.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.