Либерал или государственник?

Либерал или государственник?

В отношении В. Путина вопрос совсем не праздный. Можно, конечно, сослаться на собственные высказывания президента, где он неоднократно причислял себя к представителям либеральной идеологии. Таких высказываний достаточно. Можно принять во внимание факт формирования правительственного экономического блока, где, начиная с Д. Медведева, фактически представлены одни либералы. Но вряд ли кто-нибудь решится сверстать в лагерь к либералам А. Бортникова, Д. Рогозина, В. Колокольцева, С. Иванова, С. Шойгу, М. Фрадкова, да и еще наберется с полдесятка министров такого же рода. Я уже не говорю о том, что и сам президент, постоянно выступая за ограничение функций государства в экономике, за последние пятнадцать лет довел его участие в экономике (по экспертным оценкам) почти до 70 %.

А если посмотреть на его внешнюю политику начиная с 2007 года (Мюнхенская речь) и по сей день, так вопрос, сформулированный в заголовке параграфа, вообще теряет смысл.

В. В. Путин, конечно, либерал по своим взглядам, но какой-то немного странный либерал. Поэтому вопрос, поставленный в заголовке параграфа, я бы так и оставил открытым. Пусть на него ответит История и сам Владимир Владимирович. Лет через десять-двенадцать. А пока сошлюсь на два мнения.

Через 4,5 месяца после того, как в России прошли первые выборы президента Путина, в августе 2000 года, московские «Известия» написали: «Так кто же такой Путин, западник или славянофил, сторонник втискивания России в «мировую цивилизацию» или приверженец «особого русского пути»? Ответа на этот вопрос нет даже у самого Путина. Волею случая получивший верховную власть в переживающей глубочайший кризис России, полковник Путин действительно не знает, что ему делать и в какую сторону идти. Это почти незаметно только потому, что, в отличие от другого полковника – Николая Романова, правившего Россией в начале века, – Путин обладает решительностью и не склонен к интеллигентской рефлексии по поводу каждого своего действия. Но Россия стоит на перепутье, и направление ее развития, как и сто лет назад, во многом зависит от полковника, совершенно не подходящего на роль лидера великого государства в эпоху перемен»[150].

На этот пассаж «Известий» откликнулся близко знавший Президента РФ, первый заместитель главы Администрации Президента РФ Игорь Шабдурасулов: Путин – «прагматик, близкий к голлизму, и его позицию невозможно определить идеологическими штампами»[151].

Словом, у меня нет ответа на вопрос, что на самом деле представляет собой Владимир Путин в плане дихотомии: либерал или государственник. По-моему, так в настоящее время и вообще еще рано ставить такой вопрос. Президент еще не сказал своего настоящего слова. Он все еще в развитии. Его политика, и внутренняя и внешняя, все еще больше реактивная, чем целенаправленная.

Весь его опыт управления страной показывает, что у него очень успешно получается реагировать на поступающие внутренние и внешние вызовы, но у него пока не получается выдвинуть сформулированную стратегическую цель. И это, образно говоря, напрягает его партнеров на Западе, и в частности в США, политики которых считают, что именно в этом кроется непредсказуемость его политических шагов на внешней арене, таких, например, как решение по Крыму. Но, как мне представляется, решение по Крыму и для самого Путина было непредсказуемо, поскольку он был вынужден реагировать на внезапно изменившиеся внешние обстоятельства. Ведь как оно было на самом деле?

20 декабря 2013 года на пресс-конференции Президента РФ работающий по найму в газете «Лос-Анджелес таймс» и регулярно выступающий в «Новой газете» и на радиостанции «Эхо Москвы» С. Лойко задал вопрос президенту: «Возможна ли, даже гипотетически, ситуация, в которой вы также будете защищать интересы русскоязычных жителей Крыма, скажем, или российских граждан того же Крыма, или военную морскую базу в Севастополе в случае ухудшения ситуации? Возможен ли вообще в природе ввод российских войск в Украину или нет? Надо получить точный ответ. И при каких условиях?»

Ответ был следующим.

«Вы сравнили ситуацию Южной Осетии и Абхазии с ситуацией в Крыму. Считаю, что это некорректное сравнение. Ничего с Крымом не происходит подобного тому, что происходило с Южной Осетией и с Абхазией. Потому что эти территории в свое время объявили о своей независимости, и там был, к сожалению, крупномасштабный, если говорить в региональном разрезе, кровавый межэтнический конфликт. Наша реакция была связана в том числе не с защитой российских граждан, хотя это тоже имеет значение, и немаленькое, но связана была с нападением на наших миротворцев и убийством наших военнослужащих. Вот в чем дело, вот в чем была суть тех событий.

В Крыму, слава богу, ничего подобного нет и, надеюсь, никогда не будет. У нас есть договор о пребывании там российского флота, он продлен, как вы знаете, продлен, я думаю, в интересах обоих государств, обеих стран. И наличие российского флота в Севастополе, в Крыму, является серьезным стабилизирующим, на мой взгляд, фактором и международной, и региональной политики. Международной – в широком смысле, в Черноморском регионе и в региональной политике.

Нам не безразлично положение наших соотечественников… Но это совсем не значит, что мы собираемся махать шашкой и вводить войска. Это полная ерунда, ничего подобного нет и быть не может»[152].

Однако 21 февраля 2014 года в Киеве произошел государственный переворот. Верховная рада Украины уже на следующий день внесла проект закона о полном запрете распространения русского языка на Украине, и в Крыму в частности. Так называемый «Правый сектор», нацистская фашистская политическая организация, направил в Крым диверсионные отряды. Население Крыма ответило на эти действия восстанием и провозглашением независимости Крымской автономной республики и просьбой регионального Законодательного собрания о принятии Крыма в состав Российской Федерации. Государственная дума и Совет Федерации приняли решение об удовлетворении этой просьбы, а Президент РФ распорядился поддержать это решение вооруженной силой.

Этот пример служит наглядной иллюстрацией к политическому характеру Владимира Путина, но отнюдь не отвечает на вопрос о том, какова же на данный момент кадровая политика Путина. На мой взгляд, этой политики как политической категории у Путина просто не существует (если, конечно, не считать того, что во внутренней политике он твердо придерживается классических либеральных взглядов (не гайдаровско-чубайсовских, а именно классических), что хорошо заметно по 15-летнему формированию экономического блока правительства. Только ведь следует принимать во внимание условия, в которых приходится работать Владимиру Путину. Суть этих условий заключается, прежде всего, в крайней скудости подготовленного к выполнению государственных задач кадрового потенциала. Не могу в этой связи не привести здесь один небольшой сюжет.

Не так давно мне довелось беседовать с одним из очень умных и ярких оппонентов нынешнего главы государства профессором С. Сулакшиным. Степан Степанович не раз выражал сильное возмущение тем, что в правительство не рекрутируются по-настоящему умные и образованные специалисты. На мой вопрос, может ли он, что называется с ходу, назвать хотя бы десяток таких специалистов, Степан Степанович набрал в грудь воздуху и. замер. А потом, осознав некоторую комичность ситуации, неожиданно произнес: «Да я всех трех лично знаю.»

То есть даже полдесятка не смог назвать.

Вот и получается, что в условиях, когда большевики, творя свой почти вековой эксперимент над Россией по строительству только им известного государственного строя (я-то думаю, что они и сами не знали, что именно они пытались построить, чтобы осчастливить народ), на самом-то деле устроили пустыню Сахару в кадровом отношении, с которой и столкнулся в своей государственной деятельности Владимир Путин.

Но в чем, как мне представляется, прав доктор Сулакшин, так это в том, что скамейка запасных должна расширяться более решительно. Народ наш всегда проявлял способность выдвигать наверх руководителей на любом уровне, если это требовалось обстоятельствами. Всегда хватало в толще нашего народа и управленческих идей. Самое, пожалуй, вдохновляющее в этом плане заключается в том, что мысли по эффективному управлению государством нередко рождаются не только в среде признанных в России и на международной арене теоретиков (каким был, например, теперь уже покойный, к сожалению, академик РАН Дмитрий Львов), но и в среде практиков и на пересечении этих двух сред. Об одном таком случае считаю возможным в качестве практического примера упомянуть и здесь.

Работая над этой книгой, я в своих архивах наткнулся на подготовленное, но так и не опубликованное интервью с губернатором Пензенской области В. К. Бочкаревым. Запись была сделана в феврале 2000 года, когда Владимир Путин шел на свои первые президентские выборы. Выраженная в интервью мысль пензенского губернатора мне показалась тогда заслуживающей внимание, но не потеряла свою актуальность и сегодня, хотя с той поры прошло вот уже пятнадцать лет, а В. К. Бочкарев за это время четыре раза избирался (и назначался) на должность губернатора.

Выступая еще тогда за укрепление государственной вертикали власти, Василий Кузьмич прозорливо предрек, что основной очаг сопротивления укреплению этой вертикали, с которым столкнется новый президент в своих устремлениях собрать воедино «расхлябанный и разболтанный, – как он выразился, – государственный механизм», обнаружится не во взаимоотношениях главы государства и регионов, а «на земле», на уровне районного звена и местного самоуправления, где, сказал Бочкарев, руководство нередко в открытую прикрывает собственный непрофессионализм, нерасторопность и просто лень тем, что, выводя из-под удара себя, в буквальном смысле натравливает свое население на федеральную власть». «А основная ошибка местного самоуправления заключается в том, что чиновники на этом уровне по-прежнему один в один воспроизводят распределительные и перераспределительные функции государства. Но местное самоуправление это не государственная власть. На этом уровне надо не распределять, а учиться самим и помогать населению зарабатывать».

В связи с этим пензенский губернатор еще тогда, в феврале 2000 года, выдвинул идею «построения российского корпоративного государства».

На мой вопрос, знает ли он, что корпоративным государством наши теоретики именовали только франкистскую Испанию, Василий Кузьмич тогда ответил очень быстро. Видно было, что над проблемой этой он думал неоднократно. «Такое представление очень далеко от истины, – ответил он. – Великобританию, например, в период с 1960 по 1979 год, то есть до прихода к власти правительства М. Тэтчер в 1979 году, многие политологи считали двигающимся в корпоративистском направлении. Ярким примером корпоративного государства является современная Австрия. Именно тут наиболее полно воплощается широкое социальное соглашение об обязательном членстве в профсоюзах предпринимателей, то есть наиболее эффективно реализуется сотрудничество между трудом и капиталом. Корпоративизм – отличное средство решения социальных проблем и у нас. Меня, – говорил Василий Кузьмич, – убеждает в этом мой собственный практический опыт. Но не только. У меня хорошие отношения складываются с экономистами из Российской академии наук. Вот академик Д. Львов прислал мне коллективный труд «Путь в XXI век», выполненный под его руководством (хочу напомнить, что разговор этот с губернатором В. Бочкаревым состоялся в феврале 2000 года. – Авт.). И в нем черным по белому написано: «Момент для создания в самом ближайшем будущем в России чисто гражданского общества упущен. Но для периода, включающего первую четверть XXI века, по крайней мере для его начальной фазы, более адекватна была бы задача построения корпоративного общества, в котором гражданскими отношениями были бы связаны не столько индивидуумы и общество, сколько предприятия и государство». Вот и я считаю, – убеждал меня собеседник, – что корпоративное государство – это целостное государство, в котором государственное и общественное начала не антагонизируют».

Как мне представляется сегодня, с высоты 2015 года, к идее пензенского губернатора стоит прислушаться сегодня еще в большей степени, чем пятнадцать лет назад. Судя по сложившимся ныне международным (да и нашим внутренним) обстоятельствам, кризис, поразивший всю глобальную экономическую систему в середине второго десятилетия XXI столетия, быстро не рассосется. Для того чтобы преодолеть его, нужны меры неординарные, непохожие на все, что применялось нашим правительством до этого. Может быть, стоит подумать и над идеей пензенского губернатора. Практик все-таки.

Мне остается только добавить, что в феврале 2000 года В. К. Бочкарев, будучи членом Совета Федерации, как губернатор, выступил с идеей создания в высшей палате Федерального собрания Комитета по конституционному законодательству и государственному строительству. Тогда эта идея еще не нашла понимания, а в 2011 году такой комитет в СФ был создан.

В целом же, говоря о кадровой политике Владимира Путина, следует, видимо, исходить из того, на что еще в 1831 году обращал внимание Гегель в его «Философии истории»: «Каждая эпоха является настолько индивидуальным состоянием, что в эту эпоху необходимо и возможно принимать лишь такие решения, которые вытекают из самого этого состояния со всеми ее особыми обстоятельствами». В этой связи хотелось бы еще раз вернуться к важнейшему, как мне представляется, элементу кадровой политики в современной России – зависимости этой политики от наличия национальной идеологии.

Выше уже говорилось о том, что Сталин в свое время очень много и часто менял управленческие кадры, подчиняя эту смену решению конкретно выдвигаемых задач. Но при этом, каков бы ни был масштаб этих кадровых замен, все они проходили строго в рамках той политической идеологии, которую генеральный секретарь ЦК большевистской партии начал формулировать начиная с 1931 года и от которой он уже никогда не отступал вплоть до своего ухода из жизни в начале марта 1953 года[153]. Иное мы можем наблюдать у В. В. Путина.

Как было неоднократно показано в предыдущем тексте настоящей книги, Владимир Владимирович с самого начала своей деятельности на посту главы государства персональные назначения на министерские должности в правительстве РФ производил (и до сегодняшнего дня производит) исходя из приверженности претендентов либерально-экономическим взглядам в деле построения экономической системы. Все попытки представителей других экономических школ изменить этот тренд в общей картине кадровой политики президента в этом плане никак не влияют, хотя информированные источники утверждают, что президент явно не случайно держит в своем близком окружении на положении своих личных советников Андрея Белоусова и Сергея Глазьева[154].

Но не случайным, по-видимому, является и то, что правящие круги США неизменно оказывают мощную политическую поддержку лидерам экономического блока российского кабинета министров. Так, в октябре 2010 года журнал Euromaney (штаб-квартира располагается в Лондоне) на ежегодной сессии Международного валютного фонда и Всемирного банка в Вашингтоне вручил А. Кудрину награду как лучшему министру финансов года (до этого такое же отличие все тому же Кудрину было вручено в 2004 и 2006 годах), а в 2015 году эта международная награда была присуждена Э. Набиуллиной как лучшему председателю Центробанка. Эти направленные в адрес Путина сигналы (а нечего и говорить, что именно глава российского государства является адресатом этих знаков внимания) должны, по-видимому, означать, что политические круги США придают большое значение сохранению в России либеральной ориентации российской экономической системы, усматривая в этом возможности (в будущем) некоторого сближения США и РФ на международном поле (несмотря на весь пафос антипутинской риторики с их стороны).

Есть здесь, однако, один нюанс, на который также обращено внимание в тексте настоящей книги. Греф, Кудрин, Набиуллина, Улюкаев, Дворкович и другие вполне определенно придерживаются духа либерально-демократических взглядов авторов революции 1990-х годов, чего никак нельзя сказать о Владимире Путине. Президент неоднократно признавался в том, что в политической идеологии он придерживается либеральных взглядов, но внимательное изучение его поступков и действий на протяжении последних 15 лет во всей их широте, а в особенности анализ ключевых его выступлений и действий в 2013 и 2014 годах, показывает, что либерализм он исповедует (если это действительно так) в классической трактовке этой философии, что коренным образом отличает в этом плане его мировоззрение от такового вышеназванных персоналий (совсем не случайно, ведь президент вывел из сферы государственной политики А. Кудрина, а до этого Г. Грефа и, судя по всему, не собирается останавливаться на этом – см. главу 3 настоящей книги).

Но личные взгляды – это еще не идеология, и уж тем более – не общепринятая в обществе идеология.

В. Путин это не только чувствует, но и понимает. 13 сентября 2013 года, выступая перед участниками международного общественного клуба «Валдай», президент четко обозначил отсутствие в современном российском обществе национальной идеологии, основанной на национальной идентичности. А без этого, добавил он, бессмысленно даже говорить «о поиске новой стратегии и сохранении своей идентичности».

«Для россиян, для России вопросы «Кто мы?», «Кем мы хотим быть?», – сказал он, – звучат в нашем обществе все громче и громче. Мы ушли от советской идеологии, вернуть ее невозможно». Но вполне очевидно и другое, продолжил он: «Наше движение вперед невозможно без духовного, культурного, национального самоопределения, иначе мы не сможем противостоять внешним и внутренним вызовам, не сможем добиться успеха в глобальной конкуренции».

Иными словами, глава государства только еще поставил перед российским обществом задачу создания национальной идеологии, без наличия которой невозможно двигаться вперед по пути социального, духовного и политического прогресса, когда бы условия жизни нашего населения по основным показателям не отличались от таковых в развитых странах Запада. Идеологии еще нет, но рамочные контуры ее и реперные точки обозначены достаточно четко. Можно сказать и больше, как это видится мне после проведенного исследования: большую часть пути в этом направлении благодаря консолидирующей политической деятельности Владимира Путина с 2000 года наше общество уже прошло. В выступлениях главы государства в 2013 и 2014 годах сформулирован базовый ценностный подход к формированию идеологического и социально-политического единства российского общества, долженствующий основываться на тысячелетнем историческом опыте развития русского государства. То есть движение в нужном направлении уже имеет место быть. Во главе этого движения, как теперь уже стало ясно, прочно обосновался политический и духовный лидер нации, политические и идеологические идеи которого пользуются мощной поддержкой абсолютного большинства населения страны. А будет национальная идеология – будет сформирована (сформулирована) и так остро необходимая для эффективного развития кадровая политика. Рискну даже предположить, что на все про все на это, по-видимому, понадобится не более 10–12 лет. Все говорит за то, что это будут путинские годы и что следующие за нами поколения россиян наши нынешние годы будут называть эпохой Путина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.