События на Украине и оборонная программа России

События на Украине и оборонная программа России

(Д.О. Рогозин в передаче «Арсенал» на радио «Эхо Москвы». Ведущий С. Бунтман, 16 декабря 2013 г.)

С. БУНТМАН: Добрый вечер всем, кто нас слушает, в эфире программа «Арсенал». Ведущие сегодня студии Александр Куренной и Сергей Бунтман. А в гостях у нас Дмитрий Рогозин, вице-премьер правительства РФ, председатель Военно-промышленной комиссии.

Но начнем не с Военно-промышленной комиссии, а с политической обстановки – насколько влияет на положение России, – вы ведь политик более широкий, чем узко-специальный, – ситуация на Украине.

Д. РОГОЗИН: Это геополитика, это даже не политика, это гораздо более серьезная вещь. Собственно говоря, восточное партнерство, которое проводит Евросоюз, это политика, которую мы знаем еще со времен крестоносцев, поэтому все как бы по спирали.

Вот сейчас тоже крестоносцы, которые с морковкой на щите и мы, с предложениями о промышленной кооперации, по сути дела, восстановлении того утерянного за последние 20 лет. Мне кажется, что у нас, безусловно, у России и Украины гораздо больше шансов договориться, чем действовать по пути, по которому Украину толкают, по сути дела, собственно, национал-предатели. Потому что ассоциация с ЕС и вступление в ЕС, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Ассоциация – это путь в очередь, у которой нет конца. То есть, ты берешь на себя обязательства, прежде всего, по поводу деиндустриализации страны, в конечном счете, Украина превращается в страну, в которой будет, в лучшем случае, пшеница выращиваться и третьесортная европейская страна.

Мы же понимаем, что суровая, циничная европейская цивилизация уважает только сильных, уверенных в себе, благополучных, поэтому для России Европа тоже не какой-то заказник, заповедник, куда мы никогда не пойдем. Нет, наоборот. Евросоюз большая часть Европы, мы тоже часть Европы, мы их рассматриваем в качестве стратегического партнера, но понимаем, что заходить в это общее большое европейское пространство можно только тогда, когда мы восстановим собственную промышленность, когда нам будет чем торговать, когда у нас появится интерес к покупкам чего-то более серьезного, чем просто продукты питания.

Поэтому мы Украине говорим, что надо вести себя именно таким образом – с достоинством, разумением. Поэтому думаю, что последние дни – сейчас мы завершаем подготовку документов к одобрению двумя президентами, сегодня я встречался – только что к вам приехал из Дома правительства – встречался с делегацией украинских промышленников и чиновников, – возглавляет ее вице-премьер правительства Украины Юрий Бойко.

Мы только что прошлись по досье по авиации, ракетно-космической промышленности, судостроению, по моторостроению, по атомной промышленности, и согласовали все последние буквы протокола.

И если мы это реализуем, для Украины это просто реальный шанс восстановить тот мощнейший потенциал, который либо спит, либо во многом загублен, как, например, кораблестроение. Я был в Николаеве неделю назад – Николаев, Запорожье, Днепропетровск, Киев – мы так проехались, с юга до столицы.

Вот в Николаеве не верфях – это «61 Коммунар», это Черноморский судостроительный завод – они стоят просто мёртвые, заброшенные. Как в фильме «Сталкер» Тарковского – примерно такое состояние.

Поэтому, если мы и возьмем сейчас на себя вопросы, связанные с оживлением промышленной кооперации с Украиной, то российские промышленники должны понимать, что им придется столкнуться с проблемами застоя, разрухи, которая наблюдается в украинской промышленности в течение последних десятилетий.

С. БУНТМАН: Есть опасения со стороны Украины в потере, утрате суверенитета. Россия может сказать, что при такой-то кооперации, интеграции, она не на словах, а на деле уважает украинский суверенитет?

Д. РОГОЗИН: Потеря суверенитета, или частичная утрата суверенитета, или разделение суверенитета – это все то, что обычно происходит при интеграции того или другого государства в какую-то международную организацию. Скажем, вступление в ЕС – это, безусловно, передача надгосударственным структурам части собственного суверенитета, или НАТО, например – это очевидно совершенно.

То есть право принимать решения по таким вопросам, как война и мир, по сути дела, передается в другую страну, в другой город – в Брюссель, в частности. Поэтому именно путь евроинтеграции это как раз путь, собственно говоря, к утрате Украиной не только части своего суверенитета, но и это путь к утрате промышленности, промышленной основы, налогооблагаемой базы.

Я 4 года проработал в Брюсселе, я знаю эти людей – они очень прагматичные, жесткие, холодные, европейские политики. Для них Румыния – это страна, которая, извините, явно совершенно не в центре, а на задворках понимания ими смысла Европы, брюссельцами. А уж Молдавия, которая хочет вступить в Румынию – я имею в виду либералов кишинёвских, это вообще какой-то 4-5-й круг, это такие аутсайдеры, такая глухая провинция, глухомань европейская, что ужас какой-то.

С. БУНТМАН: Украине трудно стать такой глухоманью.

Д. РОГОЗИН: Без промышленности она станет глухоманью.

С. БУНТМАН: Насколько Россия может делами своими показать, что может способствовать восстановлению украинской промышленности.

Д. РОГОЗИН: Да это для них вопрос выживания, у них других шансов нет. Я приведу пример – скажем, проекты «наземный старт», «морской старт». Программа «Днепр» – по космосу. Это, по сути дела, вопрос выживания крупнейшего предприятия Южмаш-завод и КБ «Южное» в Днепропетровске. Потому что сейчас у нас ест единственный крупный совместный проект – это ракета носитель «Зенит», которая на 70 % состоит из российских комплектующих, на 30 % – из украинских. Но эта ракета является основной для морского старта и это ракета основная для программы, которую мы сейчас отрабатываем вместе с Казахстаном – я был недавно в Астане, встречался с Назарбаевым, мы все вопросы согласовали.

Поэтому, по сути дела, если этих проектов не будет, других проектов у Украины нет. То есть, этот завод надо закрывать и отправлять людей в очереди безработных, а все остальное, собственно говоря, это металлолом.

Если взять авиапром – он тоже никому не нужен – нив Европе, нигде. Скажем, китайцы интересовались на ранних этапах украинским авиапромом, прежде всего даже не столько самолетами, сколько двигателями – это мотор СИЧ, завод Запорожья, «Ивченко» – «Прогресс», КБ очень хорошее, толковое. Но все антоновские самолеты являются российско-украинскими. АН-70 – самолет, который сейчас не запускается в производство, транспортный самолет, но он принадлежит России и Украине. То есть, на самом деле у Украины даже нет шансов найти какого-то другого партнера.

С. БУНТМАН: А при восточном альянсе это все закроется?

Д. РОГОЗИН: Это все будет загружено заказами. Более того, мы не идем сейчас на то, чтобы брать на себя какие-то украинские заводы, мы идем по другому пути, путь, мне кажется, очень разумный и подержан обеими сторонами – мы соединяем интеллект. То есть, например, Объединенная двигателестроительная корпорация РФ создает единый инженерный центр, к которому, в виде СП, присоединяется «Ивченко-Прогресс» – это очень важно.

Второй момент. Авиапром. КБ Антонова в Киеве и завод, который является фактически заводом-КБ, создают совместное предприятие с Объединенной авиастроительной корпорацией – Транспортные самолеты, это подразделение ОАК нашей корпорации. Они примерно равноценны. ОАК сам по себе больше, чем КБ Антонова, но транспортные самолеты, прежде всего, КБ Ильюшина, они входят с «антоновцами» в единый контакт и у нас уже появляется перспектива начала работы над крайне востребованным не только на российско-украинском рынке, а в Китае, Индии, – дальнемагистральный широкофюзеляжный самолет.

Наши КБ сейчас перегружены работой. Мы даже не успеваем делать то, что заказывает Минобороны – слишком много заказов. И промышленность как бы раскачивается, раскручивается, но именно сейчас как раз мы можем загрузить украинские предприятия нашими общими заказами. И это для Украины единственный шанс. Это даст ей экономику, восстановит ее промышленный потенциал, даст ей деньги в бюджет – они почувствуют себя нормально, нормальными людьми, коими всегда были. Советские промышленники, работники большой, огромной советской индустрии, проживающие и работающие на территории Украинской Советской Социалистической Республики.

Поэтому еще раз говорю – шансов нет. Альтернативы нет. То, что мы предлагаем, не имеет альтернативы. Это не вопрос компромисса, это вопрос выживания Украины. И те, кто этого не понимают, кто на Майдане стоит, они не понимают самого простого. Им кажется, что их кто-то не пустил в ЕС, им даже не объяснили, что их и не собирались брать в ЕС, им предложили встать в очередь в предбанник, а вовсе не попариться в самой баньке.

С. БУНТМАН: Связанное с этим Приднестровье, которое оказывается зажатым между Молдавией и Румынией. Такая «территория нигде», инкрустация.

Д. РОГОЗИН: Что касается понимания огромных проблем, с которыми может столкнуться Приднестровье, а это полмиллиона жителей, из них около 200 тысяч – граждан РФ, примерно 70 тыс. – граждане Украины. Все остальные – либо граждане Молдовы, либо люди с паспортами самого Приднестровья, непризнанное республики.

Вовлечение Кишинёва, Молдовы в ассоциацию с ЕС уже через год-полтора поставит экономику Приднестровья на грань выживания, потому что фактически они окажутся в экономической изоляции. И естественно, Россия, и как международно признанный посредник в переговорах, гарант стабильности в этом регионе и просто как страна, огромное количество граждан которой проживают за ее пределами в Приднестровье – мы думаем о том, как спасти наших людей.

Я думаю, что в ближайшее время руководство страны рассмотрит вопросы, связанные с Приднестровьем, и не только с Приднестровьем – то есть, рассмотрит вопросы итогов Вильнюсского саммита. Я, как специальный президент России по Приднестровью, соответствующие предложения подготовил, внес их президенту, – думаю, они будут рассмотрены. Потом, я думаю, мы поговорим о тех экономических решениях, которые позволят нам не дать Приднестровью быть задушенным.

А. КУРЕННОЙ: Верну разговор в российские реалии. На прошлой неделе состоялось оглашение послания президента Федеральному собранию. И в первый раз за долгий срок президент коснулся тематики военной, ВПК, – что для вас было в этой части послания самым важным? Какой тезис вы отметили бы для себя?

Д. РОГОЗИН: Я внимательно слушал все послание, безусловно, оно было очень конкретным и интересным. Но шкурно меня заинтересовали два вопроса, за которые я либо напрямую отвечаю, либо отвечаю в большой степени.

Первый вопрос – это, конечно, тезис президента о том, что огромные средства, которые мы вкладываем сейчас в обеспечение Вооруженных сил самым современным оружием – эти средства идут, прежде всего, на раскрутку оборонной промышленности. Но важно сделать так, чтобы после 2020 г., когда мы выйдем из этой госпрограммы вооружений, беспрецедентно богатой – это как бы компенсация того, что мы вообще не платили промышленности и не снабжали армию и флот современным оружием.

Так вот когда мы выйдем из этого процесса, крайне важно, чтобы раскрученный маховик нашей промышленности не стал работать вхолостую. То есть, заказов снова нет, а уже предприятия переразмерены, людей уже набрали, все закупили, и в итоге получится конверсия № 2, которая, по сути дела, самым негативным опытом у нас в памяти с горбачевских времен отражается.

Поэтому мы должны подготовить предложения – как сделать так, чтобы этого не произошло. Здесь напрашиваются два решения. Первое – это, конечно, расширение экспорта вооружений. То есть, надо не только упрочить второе место, которое держит сегодня Россия после США как ведущий экспортер вооружений, военной и спецтехники за рубеж.

Но это на самом деле расширение географии и объемов. Надо в несколько раз увеличить эти объемы. Это чрезвычайно сложная задача, но чрезвычайно важная. Потому что, по сути дела, что такое военные технологии – это, прежде всего, технологии. Слово «технологии» здесь важнее. Это технологии, которые мы будем поставлять за рубеж, значит, мы будем навязывать определенные стандарты свои технологические, будем демонстрировать высокий уровень интеллекта российской науки и высокий технологический уровень самих предприятий. Вот эта задача должна быть ершена.

Но еще более важной задачей является другая. Это задача гражданской конверсии. Я имею в виду, прежде всего, здесь трансферт технологий. Надо научиться не лопатой делать на предприятиях, которые делают электронику – как это предлагалось в рамках программы конверсии. А надо научиться делать уже сейчас наращивая объемы гражданской продукции на самих оборонных предприятиях.

Например, если мы делаем спутники, то понятно, это спутники дистанционного зондирования земли, картография, коммуникация, навигация, – это все уже итак делаем. А, например, на предприятиях, которые делают СВЧ-технологии, например, радарные системы, целеуказания – уже сейчас уровень технологий таких предприятий таков, что там можно развернуть производство современной медицинской техники.

Например, на Уральском оптико-механическом заводе Екатеринбурга – я был там недавно, мне показывали не только аппаратуру для вертолетов, которая позволяет ночью вертолету видеть все – цели, маршрут движения, но там уже производят – боюсь их неправильно назвать – люльки, капсулы для младенцев, для вынашивания детей. И они это делают на мировом уровне, там качество, как в Германии.

С. БУНТМАН: И способны делать в достаточном количестве?

Д. РОГОЗИН: Способны насыщать рынок. То же касается атомной промышленности. В Снежинске, Челябинская область на границе с Свердловской, – там у нас второй по мощи ядерный центр – один в Сарове, второй в Снежинске – там уже в полный рост разворачиваются программы атомной, ядерной медицины. Это возможность профилактики, раннего установления того или другого заболевания, вопросы, связанные с лечением, которое может быть основано на тех открытиях, которые мы имеем в области изучения атомной энергии и тех же СВЧ-технологий.

То есть, такие вещи мы должны делать и пестовать именно сейчас с тем, чтобы к 2020 г. мы смогли бы легко часть оборонных предприятий сделать супер-предприятиями, которые будут наполнять прилавки наших магазинов высокими технологиями, высокими по качеству продуктами.

С. БУНТМАН: Это когда произойдет насыщение военными заказами?

А. КУРЕННОЙ: Но с 2020 года и новая программа.

С. БУНТМАН: Но до 2020 это одноразовый такой бросок.

Д. РОГОЗИН: Поэтому мы сейчас и рассчитываем вложения в оборонную промышленность. Мы стараемся не создавать так называемые «горбы», финансовые пики. До сих пор программа вооружения, которая была написана до 2011 г. предполагала, что пик финансирования оборонных предприятий, новых технологий и поставки вооружения – он совпадет с 2016-17 гг. Сейчас мы выстроили более мягкую кривую, которая уже не содержит в себе пиков.

То есть, она сама по себе уже рассчитана так, чтобы предприятия постепенно наращивали свою мощь и одновременно смогли их снижать в рамках неких мобилизационных задач.

С. БУНТМАН: Финансировать то, что способно.

Д. РОГОЗИН: И задача, которая была в послании сформулирована, мы ее восприняли не только серьезно, мы к ней готовы.

С. БУНТМАН: Задача – не новость, вы ее выполняете.

Д. РОГОЗИН: Она не нова, но теперь политически сформулирована. Думаю, вы все обратили на это внимание – тезис о том, что надо развивать восточную часть страны, это известная мысль, идея президента Путина, неоднократно он ее высказывал раньше, и на заседании Госсовета и даже в общении с членами правительства, со мной – мы тоже с ним беседовали на эту тему – он искренне считает, и я с ним абсолютно солидарен, что на востоке, именно весь Тихоокеанский регион – это 21-й век для России. Потому что там сосредоточены все великие державы.

На Западе нам искать особенно нечего, а вот на востоке – Китай, Индия, США, Канада, Япония, две Кореи, другие гиганты – Индонезия, и так далее. И там мы, с точки зрения нашей промышленности, ничем не ограничены, там Тихий океан – вышел. И все.

Если ты вышел из Балтийского моря – ты попал в Датский пролив со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. А там – свобода-матушка. И президент сказал, что он готов поддержать идею налоговых каникул для стартапов, то есть, для новых производство, которые будут открыты не только в Дальневосточном федеральном округе, но и в Сибири, включая Красноярский край и Хакасию.

Для нас, для меня в том числе, это крайне важный тезис. Потому что мы обречены на то, чтобы сдвигать промышленность на восток. Приведу пример – скажем, ракетно-космическая промышленность, прежде всего. Если мы строим сейчас для обеспечения своего гарантированно свободного выхода в космос свой собственный космодром, гражданский, большой космодром в Амурской области, космодром «Восточный» – там скоро вырастет город.

Я буквально несколько дней назад инспектировал эту стройку – там несколько тысяч человек работает – в принципе, я не знаю, страна понимает, что мы там строим, или нет? – таких строек у нас давно не было. Строится реальный гигант: два стартовых комплекса. Первый должен быть введен уже в конце следующего года – под среднюю ракету «Союз-2», самых разных модификаций.

А следом мы строим второй стартовый комплекс – место уже выбрано, скоро начнутся развернутые работы, – под перспективную нашу ракету, которую мы будем запускать уже в следующем году – «Ангара». «Ангара» тяжелого класса уже к 2018 г. должна быть готова к пилотируемому пуску именно с «Восточного».

Но тащить ракеты носители, спутники, все остальное из европейской части на Дальний Восток, невозможно – это практически несерьёзно. Это и логистика, и вопросы безопасности транспортировки такого рода грузов, и многое другое. Поэтому для нас крайне важно сегодня выбрать перспективные площадки промышленные в Сибири. Возможно, рядом с космодромом мы будем строить сборочные предприятия. Я говорил с главой Роскосмоса, он поддерживает эту мысль, сам к ней склонятся.

Поэтому если мы сейчас получаем такого рода беспрецедентные налоговые льготы для новых производств в регионах востока и Восточной Сибири, то для нас это реальный шанс реализовать все то, что мы задумали – сдвигать целые предприятия, создавать, по сути дела, на базе старой ракетно-космической промышленности, еще с советских времен, новую перспективную ракетно-космическую промышленность. С новыми амбициозными задачами, КБ, с молодёжью, которую мы сейчас будем выращивать в этом сегменте.

Я переговорил уже с ректором Дальневосточного федерального университета – мы там уже задумались и начнем скоро реализовывать открытие факультета авиастроительного. Сначала, может быть, как некий филиал Самарского аэрокосмического университета и МАИ, а в перспективе мы такого же рода учебные заведения откроем и в Циолковские. Там мы будем выращивать новый класс конструкторов.

С. БУНТМАН: Тут несколько важных проблем. Первая – финансовая. Не надорвется российский бюджет?

Д. РОГОЗИН: Налоговые освобождения не для регионов, а для конкретных стартапов. Мы сохранили в полной мере весь бюджет на 2014-й и последующие, 15—16-й годы. На самом деле удалось отстоять промышленный бюджет. Потому что нельзя заставлять промышленность работать хуже, чем она до сих пор работала. Заставлять ее работать хуже просто глупо.

Во-вторых, если вы посмотрите, где у нас экономический рост, несмотря на, по сути дела, кризис, пока особенно никуда не ушел, и у нас, так же, как в Европе, в основном промышленность особенно не развивается, либо развивается очень малыми темпами.

Но если вы возьмете нашу промышленность – авиапром, ракетно-космическая, радиоэлектронная, судостроение, – у нас показатели роста по итогам 2013 г. – это 15–17 %. То есть за счет именно той промышленности, про которую мы говорим как ВПК, у нас вся остальная промышленность не рухнула, а наоборот, держится.

Это точка роста для нее, та самая курица, которая несёт золотые яйца. Поэтому наоборот, – все будущие налоги, все будущие бюджетные деньги будут здесь выращиваться, а не где-то еще. Это первое.

Второе – это в принципе разумно. Мы все равно сейчас будем покупать новое оборудование, технологии, станки, – у нас федеральная целевая программа развития ОПК, она стоит 3 триллиона рыбьей. Зачем нам вести это новое оборудование и ставить его в старых заводах где-нибудь в центре Москвы, где мы и рабочих высококвалифицированных не можем набрать. 40 тысяч рублей в месяц для Москвы – это невысокая зарплата, – скажут москвичи. А для Омска это очень высокая зарплата и для Красноярска тоже. Там мы наберем не те же самые деньги намного более квалифицированных специалистов, чем в столичных городах.

И второй момент – те же самые станки. Если мы все равно их покупаем, не проще ли нам открыть стартап, то есть новое производство в Восточной Сибири, где огромные, большие предприятия уже есть – туда завести полностью модернизированное производство, развернуть его, набрать людей на хорошую зарплату и сделать образцовое производство, чем здесь, в этих пробках, в этой кучности пытаться что-то делать – это не даст нам никакой производительности труда, ничего.

Поэтому то, что мы предлагаем – это рациональное использование тех денег, которые страна выделила на модернизацию собственной промышленности.

А. КУРЕННОЙ: Кстати, там и до сырья ближе.

С. БУНТМАН: Но для этого проекта необходима инфраструктура, легкость коммуникаций и подравнивание уровня жизни. Тут целый комплекс проблем.

Д. РОГОЗИН: Это абсолютная правда. Потому что страна с таким количеством часовых поясов без быстрого и дешевого транспорта будет разорвана. На одной из конференций в Новосибирске я использовал некую игру речи. Когда мне говорят Дальний восток, я говорю – он не должен быть для нас «дальний». Это для нас должен быть родным, этот Дальний Восток.

Что я имел в виду – не тупое переименование. Я имел в виду другое. Ментально повернуть собственную голову в том плане, что надо сделать для того, чтобы он фигурально не был Дальним. Как сделать билеты дешевыми, развить коммуникации. Это я имел в виду.

Вы абсолютно правы, когда ставите этот вопрос. Когда мы будем переносить промышленность, точнее, создавать заново, по сути дела, большую промышленность в Сибири, рядом с Тихим океаном, в этих перспективных регионах, мы, конечно, говорим о том, что нужен мощный шаг, чтобы обеспечить транспортную доступность.

Но для этого мы уже предприняли кое-что. Я создал, – не люблю бюрократические выражения, но по сути дела, рабочую группу при правительстве, куда вошли все авиационные компании и государственные, и частные – все, и все авиационные производители. Они, оказывается, раньше вообще не встречались друг с другом.

То есть, промышленность производит технику в абстракцию какую-то, не понимая, в чем состоит рынок, не разговаривая с авиакомпаниями, в каких самолетах они нуждаются, какой классности, вместимости, экономичности. А авиакомпании, разочаровавшись в нашей промышленности – разве может наш авиапром произвести что-то путное, тем более что в последнее время ничего не было – возьмем-ка «Боинги», «Аэрбасы», и еще под них запросим льготы по закупкам. Вот сейчас мы этот порочный круг разорвали.

С. БУНТМАН: Ну, только еще надорвали.

Д. РОГОЗИН: Надорвали. Но сейчас пойдут наши первые самолеты. Я имею в виду не только «Сухой-Супер-Джет», который мы, безусловно, доведем до ума, – все равно уже деваться некуда, сделаем этот самолет нормальным, и уже многое, что для этого сделано.

Но у нас с 2015–2016 гг. пойдет в серию «Яковлев-242», МС-21. Это самолет, который закроет огромный сегмент. Причем, мы его делаем с двумя двигателями – один проект «Уитни», североамериканский двигатель, в основном для экспорта и продаж. А внутри мы делаем хороший новый двигатель, уже заканчиваются работы – на «Пермских моторах», 14-тонный двигатель, который для нас будет палочкой-выручалочкой.

Это будет самолет, который ворвется во внутренний рынок, а оптом мы будем наращивать и внешние продажи.

Дальше мы переходим к дальнемагистральным широкофюзеляжным самолетам – вместе с «антоновцами». С этой фирмой мы рассматриваем сейчас новую линейку самолетов взамен тех, которые покрывают часть рынка и предназначены для перелетов из одного региона в другой. Это крайне важно, потому что у нас многие регионы не имеет возможности общаться друг с другом, кроме железных и автодорог.

Я не поставил во главу этой группы бюрократа, я взял практика. Пригласил Александра Рубцова, это лизинговая компания. Авиационный лизинг всегда по середине между производителем и авиакомпанией. И Саше дал все необходимые возможности поддержки со стороны аппарата правительства – говори, что тебе надо, мы все выпустим – любое распоряжение, постановление. Но ты организуй работу, стань мостиком между эксплуатантами авиатехники и ее производителями.

И работа пошла. Более того, они теперь уже без меня там все встречаются, организовались, уже прошло третье заседание, и в конце декабря они должны мне выдать на-гора всю линейку потребностей в российской авиатехнике на период до 2025 г. То есть, мы расширяем горизонт планирования.

И я понял, что необходимо российской промышленности – не инвестиции, не деньги, – организация дела необходима. Просто нужно людей всех организовать, системно поставить перед ними задачу, распределить полномочия, делегировать их – и вы увидите, как вдруг, казалось бы, мёртвая ситуация оживляется.

С. БУНТМАН: Все-таки я о своем – как с внутренними тарифами по России будет?

Д. РОГОЗИН: Я уверен, что все изменится.

А. КУРЕННОЙ: На Дальнем Востоке, помимо космического кластера есть возможности для развития авиационного сектора и мощности для судостроения. Есть планы по развитию судостроения?

Д. РОГОЗИН: По судостроительным заводам – можно их назвать «корабелами» – красивое слово, – на Тихом океане мы сейчас оживляем ряд производств, в частности, практически восстановили ДальЗавод во Владивостоке, он будет решать судоремонтные задачи. А большой проект у нас связан с заводом «Звезда» – это бухта Большой камень.

Сейчас я там поставил веб-камеры, они подключены к монитору на моем рабочем столе, и я специально включаю эти камеры каждый день, просматриваю, что там происходит, фотографирую на мобильный пару картиночек, выкладываю в «Твиттере» и «Фейсбуке» – с тем, чтобы строители понимали, что я за ними наблюдаю. Они должны понимать, что государево око за ними присматривает постоянно.

На этом заводе мы реализуем большой проект, создание консорциума, в котором будет участвовать «Газпром-Банк», «Роснефть» – мы привлекли этих инвесторов с их большими деньгами, помимо бюджетных средств. Объеденная судостроительная корпорация удерживает блок-пакет, и создается такой мощный узел.

Недавно Сечин ездил в Южную Корею, которая славится технологиями производства газовозов, морской техники – того, что необходимо нам для освоения шельфовых месторождений. И сейчас ускоренными темпами мы возводим собственный завод, «Звезда», и на условиях офсета, работы с иностранными партнёрами, приобретаем технологии, а им передаём часть заказов, пока мы не заработали в полную мощь.

Это очень крупный проект, реально крупный кораблестроительный завод, который мы сейчас возводим на Дальнем Востоке.

В части авиастроения – во-первых, это Арсеньевский завод, вертолеты и, конечно, Комсомольск-на-Амуре, авиапредприятие КНАПО. Там мы производим сейчас истребители, всю боевую авиацию, в том числе и перспективный комплекс фронтовой авиации – мы сделали уже 5 опытных машин, которые проходят испытания. Там же у нас финальная сборка – этот завод является финишером по производству «Супер-Джетов», то есть, это серьезный, крупный, очень высокотехнологичный завод – там оборудование последнего слова техники, уже перешли на цифру в проектировании.

В части судостроения в Хабаровском крае – у нас есть два завода – Судостроительный завод в Комсомольске-на-Амуре и в Хабаровске, Амурский судостроительный. НО они находятся в сложном технологическом состоянии, мы отрабатываем сейчас программы их модернизации.

Но в целом там есть все возможности. И там можно строить корабли любого класса. В Петербурге мы имеем три крупных завода – Балтзавод, Адмиралтейские верфи и Северная верфь. Северная верфь – это практически весь надводный военный флот, они там все строят, и будем строить мощный новый сухой док именно на Северной верфи.

Адмиралтейские – там строим в основном дизельный подводный флот, а Балтзавод, который сейчас имеет большие заказы по атомному флоту, в том числе, ледоколы, они собирали часть корпуса для «Мистраля», сейчас отправили во Франции эту часть, – так Балтзавод, построенный еще в Петровские времена, – 0 там что ни здание, то произведение архитектуры – ни снести, ни перестроить невозможно. А современная логистика кораблестроения такова, что мы на этом заводе не можем развернуться.

Поэтому, скорее всего, будем строить новый Балтзавод, в другом месте, а этот завод, скорее всего, пойдет под городскую застройку или под какой-то архитектурный памятник. Потому что мы там стеснены.

А на Тихом океане у нас нет таких стесненных условий – там великий океан, глубины, которые позволяют подводить любые корабли, строить любые корабли. Поэтому мощь флота будет сдвигаться именно туда – крупнотоннажное кораблестроение будет на Дальнем Востоке.

С. БУНТМАН: Для таких вещей нужны толковые современные решения. Это здорово, что там огромные пространства и красота – как это сделать, чтобы ничему не навредить?

Д. РОГОЗИН: А это самое сложное. Потому что это уже не станки, не железо, не глубины и не земля, а люди. И здесь проблема самая большая – отсутствие пока людей в нужном количестве широкого масштаба. Руководителей, которые способны думать не о завтрашнем дне, а о 15-25-летней перспективе, которые готовы взять на себя ответственность, не бояться ее, готовы делегировать полномочия, а не только замыкать на себе всю власть и которые готовы руководить большими массами людей, которых они должны увлекать своим собственным примером и убежденностью.

У меня потребность сейчас именно в таких людях. И здесь выход один – если говорить о так называемом «креативном классе» российской оборонки – у нас есть свой креативный класс – конструкторы, – то мы просто вынуждены сегодня перейти на подготовку таких руководителей-интеллектуалов, которые могли бы быть уровня Королева.

То есть, грубо говоря, нам сейчас нужен не генконструктор конкретного образца вооружения – танка или конкретного самолета.

С. БУНТМАН: Но такого училища не построишь.

Д. РОГОЗИН: Да, таких людей надо искать, забирать, в том числе, из бизнеса. Я сейчас стараюсь привлечь много людей из бизнеса к работе.

А. КУРЕННОЙ: Стратегов.

С. БУНТМАН: И чтобы это были совсем новые, оригинальные, с масштабным мышлением.

Д. РОГОЗИН: На вашу передачу вы приглашаете именно такого рода людей, на которых у нас большая надежда.

С. БУНТМАН: Но чтобы не было примеров наших строительств с непонятными исчезновениями средств – чтобы не было этой дряни.

Д. РОГОЗИН: Сейчас таких масштабов воровства уже нет. Мы с этим делом прекратили. Есть отдельные эксцессы, по которым принимаются очень жесткие решения, но в целом я бы сказал так – у нас много надзорных контролирующих организаций – Счетная палата, в Генпрокуратуре целое управление, администрация президента – Сергей Иванов возглавляет группу по контролю за исполнением гособоронзаказа, в ВПКомиссии у меня оперативный штаб, который тоже контролирует Федеральную службу по оборонному заказу. Контролеров много.

И в принципе, сейчас таких безобразий, которые были еще несколько лет тому назад, точно нет.

Проблема в другом – не в том, чтобы контролировать и не украли, а чтобы эффективно распорядились. Посмотришь на некоторого руководителя, понимаешь, что ему нельзя ни дать, ни украсть, ни покараулить, – есть такие люди. Проблема, что крайне важно собрать в оборонке людей большого, крупного масштаба, умеющих масштабно мыслить и отвечать за свои результаты работы.

Вот таких людей нам крайне важно получить. Потому что станки мы купим, заводы построим, вопрос – кто сможет организовать дело. Я с этого начал сегодня с вами разговор и скажу, что это будет главная задача на следующий год для меня, для ВПК комиссии – кадровый подбор людей, которые могут организовать дело.

И я убедился в том, что это самое важное. Потому что нет ни одной нерешаемой задачи в российской промышленности и жизни. Проблема только в том, что у нас на определенных позициях стоят люди, которые мелковаты для задач, которые они должны решать. Это самая большая проблема.

А. КУРЕННОЙ: Еще важная тема – государственно-частное партнерство. Ваша оценка – насколько быстро эта система войдет в строй, наравне с другими вариантами, госкорпорациями? И можно ли считать, что это будущее нашей оборонно-промышленной отрасли?

Д. РОГОЗИН: Если так можно выразиться – я штучно занимаюсь каждым частником, кто решился войти в оборонную промышленность, готов приобретать предприятие и восстанавливать на нем жизнь. Примеров несколько – это не только вопросы, связанные с производством стрелкового оружия, что наиболее просто. Но и такой крупный завод, как завод им. Дегтярева – 12 тысяч человек. Отличный, очень хорошо работающий завод, четко исполняющий гособоронзаказ – это Ковров. Возглавляет Игорь Кесаев, «табачный король», мультимиллионер, человек, который был далек от этого бизнеса. Сейчас увлекся, и мы с ним уже обсуждаем возможность создания на базе Ковровского завода им. Дегтярева экспериментальной площадки для Фонда перспективных исследований по тематике робототехники.

Дальше – Константин Николаев, который занимался контейнерными перевозками. Мы иногда шутим – «ботаник». И вдруг его жена увлеклась стрельбой, он заинтересовался оружием и создал промтехнологии, выпускает теперь лучшие в мире снайперские комплексы, по которым группа «Альфа» уже второй год подряд выиграла чемпионат мира.

Дальше пример из другой области – Евтушенков Владимир Петрович, владелец АФК» Система». У них есть РТИ-системы, завод «Микрон» в Зеленограде, выпускает радиостойкую элементную базу, которая необходима всему нашему космосу.

И последний пример – может, вы его еще не знаете – Михаил Гуцериев – недавно приобрел завод «Арсенал» в Петербурге, который делает все корабельные артиллерийские системы, а также спутники военной разведки. Готов вложиться – я поехал сам на предприятие, встретился с коллективом, поговорили с собственником – мы с каждым таким человеком работаем персонально. Потому что мне важно одно – мотивация.

Если они готовы войти в этот, как они сами шутят, «пацанский» бизнес, мужской, жесткий бизнес по производству оружия для большой, великой страны, то мы будем их поддерживать. Главное – разделить риски.

С. БУНТМАН: Хорошо передачу на взлете завершать. Это здорово. Думаю, еще встретимся не раз. С новыми успехами. Спасибо.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.