34

34

То, что доступ к источнику может быть проложен заместителями, посредниками: в этом заключена одна из величайших надежд. Когда в некой точке удаётся обрести подлинное соприкосновение с бытием, это всегда приводит к мощным последствиям. История, и даже в принципе сама возможность периодизации времени, базируется на подобных происшествиях. Они представляют собой моменты вступления в свои права стихийной творческой силы, таким способом проявляющей себя во временности.

Она проявляет себя также и в языке. Язык является частью собственности, своеобразия, Отечества человека, его наследия, которое достаётся ему, хотя он и не осознаёт всего его богатства и изобилия. Язык не только подобен саду, цветами и плодами которого наследник может подкрепляться до самых преклонных лет; он также суть одна из величайших форм имущества вообще. Подобно свету, делающему зримым мир со всеми его картинами, язык делает эти картины понятными в их самом сокровенном, и нельзя представить себе мир без языка, как ключа ко всем его сокровищам и тайнам. Законодательство и господство во всех зримых и даже незримых царствах начинаются с поименования. Слово есть строительный материал духа, и в этом качестве он служит ему для возведения самых дерзких мостов; и в тоже время язык есть высшее средство поддержания власти. Всем завоеваниям стран, осуществлённым и замысленным, всем постройкам и дорогам, всем схваткам и соглашениям предшествуют прозрения, проектирования и заклинания в слове и в языке, а ещё раньше – в поэзии. Можно даже сказать, что существуют два вида истории, одна есть история мира вещей, другая – история мира языка; и эта вторая способна предоставить не только наивысшее постижение мира, но более действенную силу. Даже пошлость для того, чтобы существовать вынуждена вновь и вновь прибегать к этой силе, даже если ей приходится применять для этого насилие. Но болезнь проходит и преображается в поэму.

Существует старая ошибка, будто бы по состоянию языка можно сделать вывод о том, стоит ли появления поэта ожидать, или не стоит. Язык может находиться в полном упадке, и поэт может родиться в нём, как лев – в пустыне. Так и после самого бурного цветения, плодов может и не быть.

Язык не живёт по собственным законам, иначе грамматисты правили бы миром. В своей первооснове слово не есть форма, и тем более не есть код. Оно приближается к тождеству с бытием. Оно приближается к Творению. И в этом заключается его неимоверная, не причастная корысти сила. В этом можно найти только сближение с этой силой. Язык ткётся вокруг тишины подобно тому, как оазис образуется вокруг родника. И существование поэзии подтверждает, что вход во вневременные сады уже удавался. Этим живёт время.

Даже в эпоху, когда язык низведён до уровня инструмента техников и бюрократов, и когда он, чтобы симулировать свежесть пробует заимствовать из блатного жаргона, он всё же остаётся нетронутым в своей покоящейся силе. Грязь и пыль пристают лишь к его поверхности. Тот, кто копает глубже, в любой пустыне достигает водоносного слоя. И вместе с водой возвращается плодородие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.