Растрепанное хозяйство

Растрепанное хозяйство

Гавриил Попов на посту мэра, а потом его последователь и наследник Лужков, разваливали экономику Москвы, сделав ее гигантской раковой опухолью, пожирающей ресурсы всей страны. Абсурдная экономическая политика уродовала хозяйственную структуру великого города — сердца России. Лужков и его подопечные хозяйствовали в Москве с невиданной наглостью, попирая здравый смысл. Их наиболее яркие успехи похожи на достижения номенклатурного пиршества во время всероссийской чумы.

Согласно официальным статистическим данным, в 1995 году промышленное производство в Москве снизилось на 30 %, а за январь-февраль 1996 г. упало еще на 15,6 % по сравнению с тем же периодом предшествующего года. Куда ж деваться, если стоимость аренды производственных помещений (в среднем около 150 $ за кв. метр в год, торговых — 400 $) примерно вдвое превышает стоимость аналогичной услуги в столицах экономически благополучных стран.

Индексы физического объема производства на крупных и средних предприятиях по отраслям промышленности Москвы

в процентах к предыдущему году:

Вся промышленность

1992 — 76

1993 — 88

1994 — 77

1995 — 80

1996 — 70

% к 1991 — 29

Электроэнергетика

1992 — 96

1993 — 103

1994 — 100,7

1995 — 99

1996 — 103

% к 1991 — 102

Черная металлургия

1992 — 68

1993 — 83

1994 — 58

1995 — 83

1996 — 65

% к 1991 — 18

Химическая и нефтехимическая промышленность

1992 — 54

1993 — 74

1994 — 89

1995 — 91

1996 — 73

% к 1991 — 24

Машиностроение и металлообработка

1992 — 91

1993 — 85

1994 — 55

1995 — 60

1996 — 38

% к 1991 — 10

Лесная, дерево обрабатывающая и целлюлозно-бумажная промышленность

1992 — 97

1993 — 96

1994 — 91

1995 — 85

1996 — 60

% к 1991 — 43

Промышленность строительных материалов

1992 — 95

1993 — 93

1994 — 98

1995 — 96

1996 — 72

% к 1991 — 60

Легкая промышленность

1992 — 85

1993 — 92

1994 — 54

1995 — 64

1996 — 64

% к 1991 — 17

Пищевая промышленность

1992 — 84

1993 — 105

1994 — 93

1995 — 88

1996 — 94

% к 1991 — 68

(Москва в годы реформ (1992–1996). Краткий статистический справочник, М.: 1997, с. 35).

Из таблицы прекрасно можно видеть насколько дутыми являются лужковские реляции о расцвете Москвы, насколько велики масштабы лжи о хозяйственных успехах московской номенклатуры.

К 1997 стало ясно, что строительный бум, о котором все время твердили журналюги — липовый. В одном месте обрушился целый подъезд строящегося дома, в другом — реконструируемый цех, в третьем — провалилась в преисподнюю целая улица с автомобилем. Вот это точно был БУМ. А строительный был лишь на бумаге.

Москве когда-то еще должны будут аукнуться авральные темпы лужковского “бума”. Халтура обернется новыми жертвами. А вот жертва, которую Москва уже принесла — это уничтожение ее облика. Специалисты-архитекторы заключили, что год лужковской реконструкции разорял культурное достояние Москвы как одна брежневская пятилетка. По масштабам разорения Лужков, вероятно, приближается к вождю мирового пролетариата — тоже большевик в кепке.

Один из главных лужковских “бумов” — “погреб”, который он вырыл на месте митинговых страстей периода перестройки и “горячей фазы” номенклатурного мятежа. Лужков убухал в магазин-гигант на Манежной площади триллионы рублей. При этом строительство подземного магазина привело сначала к тому, что треснул фундамент Исторического музея, волей номенклатуры закрытый на ремонт более чем на десятилетие. При попытке укрепить фундамент оказалось, что в аварийном состоянии находятся и стены архитектурного памятника. Пришлось спешно перетаскивать ценнейшие материалы в залы бывшего музея Ленина. Причем, все это делалось втихую, чтобы не подмочить репутацию мэра, затеявшего очередную “стройку века”.

Потом выделили какие-то гроши деньги на ремонт из госбюджета. И все равно денег не хватило. В сентябре 1997 г. музей открыли на треть, задолжав различным подрядчикам 2 млрд. рублей. Ценнейшие коллекции гнили в неприспособленных запасниках. А потом чинуши нашли простой выход — открыли в музее ресторан для толстосумов.

Околополитические остряки говорили, что Лужков перенес бассейн Москва на Манежную площадь. Осталось только залить яму водой, а потом на этом месте построят “Храм Лужка Спасителя”. Но в реальности яма на Манежной была элементом налаженной системы воровства. Туда “сливали” ресурсы. А по верху скакали кособокие церетелевские лошади, поливая доверчивых гуляк водицей из-под хвоста.

Такое количество торговых площадей, которые Лужков закопал в центре столицы, никому не было нужно — рядом обезлюдевший ГУМ! К тому же следовало как-то окупать вложенные средства, повышая арендную плату, а значит — и цены на товары. Но кто будет покупать то, что совсем недалеко можно купить дешевле? Выходит, не для торговли все это строилось! И лошади с фонтанами и животными-уродами — тоже для отвода глаз.

Тут, скорее всего, дело в запланированных махинациях с бюджетом, который периодически потрошили по причине “большой социальной значимости” новых объектов торговой инфраструктуры. Вот захотелось Лужкову провести конкурс парикмахеров, городящих на головах манекенщиц пирамиды и вензеля, посвященные 850-летию Москвы — и где же его проводить? Конечно в погребе! На праздник городская казна все равно раскошелится.

Лужков вообще всегда щедр за чужой счет. Он не смущаясь дал своим рехнувшимся архитекторам 7 млн. долларов на изготовление подробного макета Москвы (декабрь 2000). Там и погреб на Манеже, и все циклопические стройки, доящие московский бюджет. Но на кой черт столько денег вбухивать? Да фантазии нет у номенклатуры — вот и все.

Помимо витринно-рекламных прелестей Москва лукжковская имела и “задний двор” — для подавляющего большинства жителей столицы. На макете Москвы это чрево мегаполиса, разумеется, не попало.

В начале 1996 года проверка 400 московских продовольственных магазинов показала, что половина из них работает в антисанитарных условиях, в то время как количество желудочных заболеваний москвичей увеличилось в три раза (НГ 27.01.95). Рассадники заразы были оштрафованы, но положение менялось только в худшую сторону. Приватизация вовсе не позволила передать собственность в руки добросовестного хозяйственника, как о том не уставал говорить Лужков. Она, напротив, порождала чудовищное пренебрежение к потребителю. А потом и к производителю. Торжествовали лишь воры и торговцы — что в нашу эпоху почти одно и то же.

Оставим торговлю и перейдем к самой болезненной проблеме Москвы — к квартирному вопросу, который так портит нравы и побуждает строительную мафию восхвалять усилия московского мэра в жилищном строительстве.

На квартирном рынке усилиями правительства Москвы складывалась замечательная ситуация — к концу 1995 года оказались не проданными миллион квадратных метров жилья (Ъ-daily 23.12.95)! Чиновники не собирались расставаться с собственностью, не изъяв при этом богатой мзды. Разрешилась проблема просто. Правительство Москвы расплатилось квартирами со своими подрядчиками из той же номенклатуры. Все квадратные метры испарились, будто их и не было.

Строили вроде бы много, но незаселенными постоянно стояло до 1,5 млн. кв. метров готового жилья. Кроме того, очередникам (то есть, москвичам) выделялась лишь пятая часть построенного (например, в 1997 из официально возведенных 3,16 млн. кв. м им причиталось 628,9 тыс. кв. м, а из реконструированных в пятиэтажках 891 тыс. кв. м. очередникам досталось всего 240 тыс. кв. м.) (“Сегодня”, 11.03.98).

Затоварили рынок лужковские строители и по коттеджному профилю — тоже дорого и недоступно никому, кроме воротил, нажившихся на горе народном. В 1994 году продали коттеджей на 20 % меньше, чем построили. Но это не остановило искусственного взвинчивания цен. За 1995 год стоимость квадратного метра лужковского коттеджа возросла в 1.3–1.4 раза. Только обладатели бешеных капиталов, наворованных в той же столице и окрестностях, могли позволить себе такую роскошь.

В плане жилищного строительства интересна история Мосдачтреста (1500 дач и 350 гектаров земли), который был приватизирован по общей воровской схеме: в 1997, доля города была снижена до 30 %. При этом 60 % дачного фонда должны были предоставлять социально незащищенным в течение 10 лет. Что это были за “незащзищенные”, которые доставались элитные дачи советской номенклатуры — неизвестно. Но и этого было мало. Чиновники организовали фальшивую убыточность, объявив 23 дач нерентабельными — расходы на содержание выше доходов. (Это притом, что годовая выручка при нормальном использовании дач могла составлять, как призналось руководство Мосдачтреста, до 300 долл. с каждого кв. м. в год!). И снова номенклатуре показалось мало. Отхватили в Серебряном бору еще 25 га для коттеджного строительства (а для отвода глаз создали Фонд защиты этого тотально загаженного и запущенного памятника природы). Нет сомнений, что прибыли в бюджет эти новостройки не предусматривались. Зато роли “прихватизаторов” уже были расписаны. Обычный метод обмана государства — выделение дач чиновникам за льготную плату, которые тут же сдают их в аренду по рыночным расценкам (ВМ 30.03.2000).

Что касается многоквартирного жилья, то московское правительство вечно выставляет эту отрасль городского хозяйства, как наиболее благополучную. Лужков говорит о том, что за пять лет его хозяйствования в Москве построено 16 млн. квадратных метров жилья — чуть ли не десятая часть всего жилого фонда. “Позвольте, — хочется спросить, — а где же тут подвиг? Если за 50 лет такими же темпами должен обновиться весь жилищный фонд, то это не просто нормальная ситуация, это маловато! А если обнаружится, что все это, хотя бы частично, — еще и подтасовка, которая будет разоблачена с уходом Лужкова с политической сцены, то в пору за голову схватиться”. Архитектурные прелести крупноблочного “лужковизма” мы все имеем несчастье наблюдать и передадим это несчастье нашим детям.

С приватизацией Лужкову выгодно было дать задний ход, разработав систему обмена жилья, принадлежащего одиноким старикам, на денежные субсидии. Так, если старику 75 лет, и он живет один в трехкомнатной квартире, ему позволено было передать жилье муниципалитету с условием пожизненной ренты в 8 минимальных зарплат ежемесячно (РГ 17.01.95). Для правительства дешево и сердито, поскольку рыночная стоимость такой квартиры — за сотню тысяч долларов. Но старики оказались не так просты. Программа провалилась. А “непростота” вылилась в массу криминальных историй, когда “за ренту” стариков гнали на улицу всякого рода бандиты. И все было по закону.

Второй провал связан с субсидиями очередникам на жилье, которым правительство Москвы обещало в зависимости от места в очереди компенсировать затраты на покупку жилья от 5 % до 70 % стоимости. В 1995 году планировалось выставить на продажу таким способом всего около 30 тыс. кв. м. (МК, 04.08.94). По-видимому, в основном для своих. Те компании, которым переводились деньги из городского бюджета по данной программе, старались всеми способами придержать и “крутнуть” их в свою пользу. В 1995–1996 г., а может быть и в предыдущие годы, эта операция приносила личный доход не только строителям, но и распорядителям бюджетных средств. Всерьез развернуть эту программу Лужкову так и не удалось.

Та же картина сложилась и с широко разрекламированной программой ипотечного строительства. На поверку оказалось, что москвичи могли в рамках этой программы свободно инвестировать свои средства только в банковскую систему, которая их только что (в августе 1998) “кинула” на многие миллионы долларов. Именно банк поглощал первоначальные взносы за жилье и “съедал” проценты по кредиту. Инвестировать непосредственно строительные организации было позволено только привилегированному околономенклатурному слою в несколько тысяч человек.

Ипотека — вообще форменное надувательство. Еще в 1996 г. Ельцин указом учредил программу “Свой дом”, правительство создало АО “Агентство по ипотечному жилищному кредитованию”, а Минфин выделил 450 млн. рублей. За два года выдано было всего пять ипотечных кредитов. На остальное играли в чубайсовскую игру ГКО. Причем за две недели до краха государственной “пирамиды” “свои люди” были предупреждены и деньги спасли. Потратили спасенное на самообеспечение. Так, оклад члена правления Агентства составлял в 1998 г. 10.000 долларов. Они ездили на купленных за казенные деньги “Рено”, “Фордах” и “Мерседесах”. Имея в штате 47 человек арендовали корпус в 1600 кв. м. (МК 15.06.99)

А тем временем специалисты оценивали уголовный беспредел в России по поводу насильственного отторжения жилья в 10.000 смертей (кого убили, кто пропал без вести). По телевидению была показана леденящая душу история об убийце алкоголиков, который позарился на их квартиры, а “нравственную” подоплеку своей деятельности придумал такую — объявил себя “санитаром Ельцина”. Мол, помогает реформаторам избавляться от непотребных людишек, а жилье достается достойным, адаптированным к рынку гражданам. Как видим, вывих мозгов здесь полностью аналогичный гайдаро-чубайсовскому живодерству вместе с лужковским “бумом”.

В 1998 году объем российского ВВП сократился еще на 4,5 %, промышленное производство упало на 9,4 %, объем сельского хозяйства — на 16,7 %. Цены выросли на 67,5 %, реальные доходы населения упали примерно на 15 %. Москва на этом фоне выглядела достаточно благополучно. Чуть ли не вдвое увеличилось совсем уж заглохшее производство автомобилей, на 5,4 % увеличилось производство кирпича, на 10 % — синтетических смол (ВМ, 29.12.98). Больше, правда, похвастаться было нечем. Бюджет города формировался на 50 % от мелкого бизнеса, а крупный приносил доходы только в связи со странным налоговым законодательством, определившим, что налоги надо платить по месту дислокации центрального офиса. Если бы налоги платили по месту производства, у Москвы осталась бы половина бюджета — не более.

Вот пример из другой важнейшей отрасли — транспортной. К концу 1995 года оказалось, что льготами при оплате проезда на городском транспорте пользовались без малого 0.5 млн. жителей столицы. Ситуация оказалась окончательно абсурдной. Лужков этого абсурда уже не мог скрывать и поэтому устроил на одном из заседаний московского правительства разнос своим подчиненным. Характерной черной этого разноса оказалась прорезавшаяся патологическая черта московского мэра — ненависть к любой форме народного представительства. Из полумиллионной армии “льготников” Лужков выделил восемь тысяч помощников депутатов. Именно эти жалкие тысячи сделались объектом особой ненависти Лужкова. С миллионами ему явно было не разобраться.

Ненависть, смешанная с ложью — вот истинные качества номенклатуры, которую в полной и исчерпывающей мере представлял Лужков. Как раз в проблеме бесплатного проезда это выражено очень ярко. Ненавидели несколько тысяч депутатов и их помощников только потому, что они получали льготы не из рук чиновников. Между тем, в Москве местная номенклатура обеспечила бесплатным проездом 300.000 своих сословных братьев. А это уже существенно даже в сравнении с 8.110.000 пассажиров, из которых пенсионеры и прочие льготники составляли 1.217.000. (“Мир за неделю № 14, 2000, с.9). Мы видим, как много у московской номенклатуры секретарш, родственников и подхалимов.

Кстати, и милиции в Москве столько, сколько не найдешь ни в каком другом городе. По столичным улицам бродили 150.000 милиционеров. Для сравнения, в Лондоне число полицейских — 25.000, в Токио — 36.000, в Нью-Йорке — 40.000. Судя по уровню преступности, московский бюджет содержал не столько борцов с преступниками, сколько саму организованную преступность, получившую в милиции штатные должности, а еще — бесплатный проезд и право обирать мирных граждан на всех углах и совать им в нос стволы автоматов.

С зимы 1996 года московские дороги мэр начал “удобрять” тоннами соли, превращавшей снег в грязную массу. Ядовитая грязь облепила машины и людей, изуродовала внешний облик города и, в конце концов, привела к крупномасштабной аварии. Соленые испарения в одну из оттепелей замкнули электропровода троллейбусов по всей Москве. 19–21 февраля троллейбусное движение в городе практически прекратилось. А это 900 км. маршрутов!

Московское начальство начало “пудрить мозги”, рассказывая басни про какую-то пыль, которая нарушает изоляцию проводов. Пыли много — это верно. Только появляется она по большей части летом. Да и раньше пыли было не меньше, в подобных катастроф — никогда. Так что врали неумело, убеждая лишь самих себя. Временно сыпать соль на дороги перестали, но следующей зимой город снова был загажен. А от систематического использования соли, как известно, разрушаются несущие конструкции мостов, которые в Москве почти все находятся в аварийном состоянии. Из 307 московских мостов около 100 гроили обрушением в любой момент (“Столица” № 0, 1997).

К 1999 году солевые войны со снегом стали истинным бедствием для столицы. И только тогда мэрские “хозяйственники” начали уговаривать дворники не валить соль грудами, а соблюдать норму и место. Но дворникам рассыпать даровую соль проще, чем скрести лопатами под ногами у людей. Да и чувствуют они слабину начальства, которое одной рукой раздает тонный этой самой соли, а другой подписывает распоряжения об ограничении ее расходования и порядке хранения. Вот и лежали сотни тысяч тонн соли грудами по Москве, раскидывались сверх всякой меры по улицам, превращая снег в грязную невысыхающую жижу, от которой разваливает обувь и стремительно ржавеет транспорт. Ежегодно от этой соли в Москве гибло до 20.000 деревьев.

Интересное продолжение эта история получила зимой 2000–2001 года, когда в обильный снегопад Лужков вдруг распорядился не чистить дороги, потому что идет оттепель и гололедица. Транспорт в Москве просто остановился. А чиновники все ворковали, что 7000 снегоуборочных машин не могут работать из-за того, что автомобилисты бросают машины где попало. Ставший замом Лужкова бывший префект Музыкантский не постеснялся наврать про необходимость вывоза 10.000.000 тонн снега за город, когда его всего-то надо было сдвинуть на пару метров. Да и то не весь, а только попавший на проезжую часть и тротуары. Чиновники нагло обманывали москвичей

Дороги московские мэр всегда представлял публике в качестве своего главного достижения. В книге “Мы дети твои, Москва”, он подробно пишет как развернул работу по асфальтированию улиц. Забыл только об одном. Увеличив объемы работы в 1995 году в полтора раза, Москва оказалась перед угрозой в 1996 году снизить этот объем вдвое — с 20 млн. кв. м. до 10 млн. Выходит, что быстрые результаты не всегда надежны. Лужковские ударные темпы обеспечивались халтурой. Асфальт, положенный халтурщиками лежал в приличном состоянии максимум 3 года. Его клали неровно, заставляя потом москвичей прыгать по образовавшимся лужам. Тем более, что дождевая канализация зачастую не оборудовалась или внезапно обнаруживалась необходимость вновь скрывать мостовую то ли для прокладки кабеля, то ли для ремонта коммуникаций.

Борьба против автомобилистов стала для московской номенклатуры второй натурой. Не только гоняли отовсюду “ракушки”, заставляя горожан чувствовать себя вечно виноватыми, не только мучили гаишными поборами, но и сами хитрили, химичили, выбивая гроши любыми способами и под самыми нелепыми предлогами (как Остап брал деньги “на ремонт провала”). Даже ввели дополнительную плату за бензин, якобы для финансирования экологических программ. Причем нападение было осуществлено, что называется, без объявления войны — в тайне (Ъ-daily 04.12.98).

Природная среда в Москве при Лужкове продолжала съеживаться и вянуть. Масштабное строительство дачных дворцов для толстосумов фактически разрушило 30-километровую зеленую зону вокруг Москвы, образованную еще постановлением правительства 1936 года. 45–65 % зелени в Москве находится в угнетенном и критическом состоянии. Механическая очистка промышленных и бытовых стоков производилась лишь на 30–50 %, из-за утечек в коммуникациях в реки и водоемы Москвы сбрасывалось без очистки до 13 бытовых и промышленных сточных вод. Только по официальным данным туда поступало до 1,3 млн. тонн вредных веществ. Выбросы вредных веществ в атмосферу с 1992 года к 1997 году выросли с 1,184 млн. тонн до 1,852 млн. тонн. ПДК в атмосфере Москвы превысили по диоксину азота — в 2,2 раза, по формальдегиду — в 2 раза, по фенолу — в 1,2 раза (“Сегодня” 05.06.98). А в 2000 году московские власти поставили более 2000 “юбилейных” радиоактивных столбов, которые пришлось потом корчевать — но в основном в связи с угрозой обрушения этих хлипких конструкций.

Дышать в Москве при Лужкове становилось все труднее, купаться вообще нельзя, пить воду из-под крана — тоже. ПДК по тяжелым металлом в московских водоемах был превышен в 9 раз, по нефтепродуктам и взвешенным веществам — в 2 раза. Ниже Курьяновской станции аэрации Москва река содержала 5 ПДК нефтепродуктов, 5–7 ПДК нитритного азота, 6 ПДК аммонийного азота, 2 ПДК органических веществ. Тут плавает техногенный ил, токсичные сине-зеленые водоросли и рыбы-мутанты (“Сегодня” 12.11.98).

Неудивительно, что Москва создает такую среду, что в ней только 15,4 % детей рождается здоровыми (“Сегодня”, 10.03.98).

По части же среды обитания москвичей, мы обратимся еще к одной проблеме — собачьей. Распад всякого контроля за собачьими ордами Москвы и воспитанием их хозяев довел до того, что средний рост и средняя мощность челюстей этих друзей человека заметно увеличились, а вот культурный уровень их хозяев резко упал. Собаки стали бросаться на людей. Оказалось, что в Россию (преимущественно в Москву) из-за границы стали поступать собачьи выродки, которые внешне имеют безупречный экстерьер, но подвинуты психически (оттого и дешевы). И вот этими опасными психами заполняются без всякого ограничения московские парки и скверы, вытесняя оттуда детей, любителей бега, влюбленные парочки и чинных стариков. По подсчетам специалистов в столице обреталось не менее 1,5 млн. собак (по скромным подсчетам чиновников — “всего” 250 тыс.). Из них около 40 тыс. абсолютно диких.

Опасность эпидемии бешенства при такой населенности собачьим отродьем была вполне реальной опасностью, а десятки тысяч искусанных москвичей — конкретным признаком столичной жизни. Институт Склифосовского регистрировал ежегодный рост числа искусанных до тяжелого состояния людей — в 1997 году — 456 человек, в 1998 — 143, в 1999 — 267, в первую половину 2000 — 249. В целом ежегодно в Москве фиксировалось более 40.000 обращений в медицинские учреждения по поводу укусов собак. При этом лужковская номенклатура предпочитала вообще не замечать проблемы, да еще и грабить бюджет, уверяя, что на уничтожение одной бездомной собаки надо тратить 500 рублей (примерно — одну пенсию среднего москвича). Более дешевый и эффективный (по мнению специалистов) метод стерилизации не использовался вообще, учет владельцев собак был просто развален, а штраф за нанесение увечий составлял для хозяина потенциального убийцы всего 40 рублей.

В 1999 году в Москве было уничтожено 22.000 бродячих собак. Но при этом популяция собачатины не уменьшилась так и осталась. Природу дурными методами народной номенклатуры не переделать, подлую душу московского собаковода — тоже. Городу будет и далее захлебываться в собачьих фекалиях, дети будут шарахаться от бешеного лая, а бюрократы грабить бюджет под видом санобработки территории до тех пор, пока лужковщина царит в столице.

Решение собачьей проблемы в эту мрачную эпоху было подменено фальшивой стерилизацией или “утилизацией” животных. В действительности их отправляли на птичий рынок. И оттуда же брали “для отчетности”. Оттуда же бомжи-“зоофилы” брали собак и специально калечили их, чтобы жалкий вид животных понуждал граждан подавать милостыню. Зоофилы из нью-рашенов тоже удовлетворяли свои живодерские наклонности — использовали бездомных собак для натаскивания бойцовых пород и для “домов любви” своих кобелей. Растленный МК тоже пользовался ситуацией — выдумывая “клубничку” о клубах сексуальных зоофилов.

Интересный факт из столичной жизни. МК публикует “страшилку” о том, что рыжие коты — вампиры и по ночам пьют кровь, высасывая ее из пятки младенца. На следующий день московские дворы украсили кошачьи виселицы.

В лужковской Москве признаки человеческой жизни вытеснялись признаками жизни собачьей. Как-то раз одному из авторов этих строк пришлось предпринять попытку разогнать собак, которые не только прогуливались, но и гадили вокруг могильных плит погибших в Первую мировую войну и расстрелянных во время большевистского переворота (близ Всесвятской церкви, что на Соколе). Но собаки вместе с хозяевами шли стаями, колоннами, шеренгами и им не было конца. Не было конца и номенклатурному беспределу в столице.

Как сказано в Писании, Из таблицы прекрасно можно видеть насколько дутыми являются лужковские реляции о расцвете Москвы, насколько велики масштабы лжи о хозяйственных успехах московской номенклатуры.

К 1997 стало ясно, что строительный бум, о котором все время твердили журналюги — липовый. В одном месте обрушился целый подъезд строящегося дома, в другом — реконструируемый цех, в третьем — провалилась в преисподнюю целая улица с автомобилем. Вот это точно был БУМ. А строительный был лишь на бумаге.

Москве когда-то еще должны будут аукнуться авральные темпы лужковского “бума”. Халтура обернется новыми жертвами. А вот жертва, которую Москва уже принесла — это уничтожение ее облика. Специалисты-архитекторы заключили, что год лужковской реконструкции разорял культурное достояние Москвы как одна брежневская пятилетка. По масштабам разорения Лужков, вероятно, приближается к вождю мирового пролетариата — тоже большевик в кепке.

Один из главных лужковских “бумов” — “погреб”, который он вырыл на месте митинговых страстей периода перестройки и “горячей фазы” номенклатурного мятежа. Лужков убухал в магазин-гигант на Манежной площади триллионы рублей. При этом строительство подземного магазина привело сначала к тому, что треснул фундамент Исторического музея, волей номенклатуры закрытый на ремонт более чем на десятилетие. При попытке укрепить фундамент оказалось, что в аварийном состоянии находятся и стены архитектурного памятника. Пришлось спешно перетаскивать ценнейшие материалы в залы бывшего музея Ленина. Причем, все это делалось втихую, чтобы не подмочить репутацию мэра, затеявшего очередную “стройку века”.

Потом выделили какие-то гроши деньги на ремонт из госбюджета. И все равно денег не хватило. В сентябре 1997 г. музей открыли на треть, задолжав различным подрядчикам 2 млрд. рублей. Ценнейшие коллекции гнили в неприспособленных запасниках. А потом чинуши нашли простой выход — открыли в музее ресторан для толстосумов.

Околополитические остряки говорили, что Лужков перенес бассейн Москва на Манежную площадь. Осталось только залить яму водой, а потом на этом месте построят “Храм Лужка Спасителя”. Но в реальности яма на Манежной была элементом налаженной системы воровства. Туда “сливали” ресурсы. А по верху скакали кособокие церетелевские лошади, поливая доверчивых гуляк водицей из-под хвоста.

Такое количество торговых площадей, которые Лужков закопал в центре столицы, никому не было нужно — рядом обезлюдевший ГУМ! К тому же следовало как-то окупать вложенные средства, повышая арендную плату, а значит — и цены на товары. Но кто будет покупать то, что совсем недалеко можно купить дешевле? Выходит, не для торговли все это строилось! И лошади с фонтанами и животными-уродами — тоже для отвода глаз.

Тут, скорее всего, дело в запланированных махинациях с бюджетом, который периодически потрошили по причине “большой социальной значимости” новых объектов торговой инфраструктуры. Вот захотелось Лужкову провести конкурс парикмахеров, городящих на головах манекенщиц пирамиды и вензеля, посвященные 850-летию Москвы — и где же его проводить? Конечно в погребе! На праздник городская казна все равно раскошелится.

Лужков вообще всегда щедр за чужой счет. Он не смущаясь дал своим рехнувшимся архитекторам 7 млн. долларов на изготовление подробного макета Москвы (декабрь 2000). Там и погреб на Манеже, и все циклопические стройки, доящие московский бюджет. Но на кой черт столько денег вбухивать? Да фантазии нет у номенклатуры — вот и все.

Помимо витринно-рекламных прелестей Москва лукжковская имела и “задний двор” — для подавляющего большинства жителей столицы. На макете Москвы это чрево мегаполиса, разумеется, не попало.

В начале 1996 года проверка 400 московских продовольственных магазинов показала, что половина из них работает в антисанитарных условиях, в то время как количество желудочных заболеваний москвичей увеличилось в три раза (НГ 27.01.95). Рассадники заразы были оштрафованы, но положение менялось только в худшую сторону. Приватизация вовсе не позволила передать собственность в руки добросовестного хозяйственника, как о том не уставал говорить Лужков. Она, напротив, порождала чудовищное пренебрежение к потребителю. А потом и к производителю. Торжествовали лишь воры и торговцы — что в нашу эпоху почти одно и то же.

Оставим торговлю и перейдем к самой болезненной проблеме Москвы — к квартирному вопросу, который так портит нравы и побуждает строительную мафию восхвалять усилия московского мэра в жилищном строительстве.

На квартирном рынке усилиями правительства Москвы складывалась замечательная ситуация — к концу 1995 года оказались не проданными миллион квадратных метров жилья (Ъ-daily 23.12.95)! Чиновники не собирались расставаться с собственностью, не изъяв при этом богатой мзды. Разрешилась проблема просто. Правительство Москвы расплатилось квартирами со своими подрядчиками из той же номенклатуры. Все квадратные метры испарились, будто их и не было.

Строили вроде бы много, но незаселенными постоянно стояло до 1,5 млн. кв. метров готового жилья. Кроме того, очередникам (то есть, москвичам) выделялась лишь пятая часть построенного (например, в 1997 из официально возведенных 3,16 млн. кв. м им причиталось 628,9 тыс. кв. м, а из реконструированных в пятиэтажках 891 тыс. кв. м. очередникам досталось всего 240 тыс. кв. м.) (“Сегодня”, 11.03.98).

Затоварили рынок лужковские строители и по коттеджному профилю — тоже дорого и недоступно никому, кроме воротил, нажившихся на горе народном. В 1994 году продали коттеджей на 20 % меньше, чем построили. Но это не остановило искусственного взвинчивания цен. За 1995 год стоимость квадратного метра лужковского коттеджа возросла в 1.3–1.4 раза. Только обладатели бешеных капиталов, наворованных в той же столице и окрестностях, могли позволить себе такую роскошь.

В плане жилищного строительства интересна история Мосдачтреста (1500 дач и 350 гектаров земли), который был приватизирован по общей воровской схеме: в 1997, доля города была снижена до 30 %. При этом 60 % дачного фонда должны были предоставлять социально незащищенным в течение 10 лет. Что это были за “незащзищенные”, которые доставались элитные дачи советской номенклатуры — неизвестно. Но и этого было мало. Чиновники организовали фальшивую убыточность, объявив 23 дач нерентабельными — расходы на содержание выше доходов. (Это притом, что годовая выручка при нормальном использовании дач могла составлять, как призналось руководство Мосдачтреста, до 300 долл. с каждого кв. м. в год!). И снова номенклатуре показалось мало. Отхватили в Серебряном бору еще 25 га для коттеджного строительства (а для отвода глаз создали Фонд защиты этого тотально загаженного и запущенного памятника природы). Нет сомнений, что прибыли в бюджет эти новостройки не предусматривались. Зато роли “прихватизаторов” уже были расписаны. Обычный метод обмана государства — выделение дач чиновникам за льготную плату, которые тут же сдают их в аренду по рыночным расценкам (ВМ 30.03.2000).

Что касается многоквартирного жилья, то московское правительство вечно выставляет эту отрасль городского хозяйства, как наиболее благополучную. Лужков говорит о том, что за пять лет его хозяйствования в Москве построено 16 млн. квадратных метров жилья — чуть ли не десятая часть всего жилого фонда. “Позвольте, — хочется спросить, — а где же тут подвиг? Если за 50 лет такими же темпами должен обновиться весь жилищный фонд, то это не просто нормальная ситуация, это маловато! А если обнаружится, что все это, хотя бы частично, — еще и подтасовка, которая будет разоблачена с уходом Лужкова с политической сцены, то в пору за голову схватиться”. Архитектурные прелести крупноблочного “лужковизма” мы все имеем несчастье наблюдать и передадим это несчастье нашим детям.

С приватизацией Лужкову выгодно было дать задний ход, разработав систему обмена жилья, принадлежащего одиноким старикам, на денежные субсидии. Так, если старику 75 лет, и он живет один в трехкомнатной квартире, ему позволено было передать жилье муниципалитету с условием пожизненной ренты в 8 минимальных зарплат ежемесячно (РГ 17.01.95). Для правительства дешево и сердито, поскольку рыночная стоимость такой квартиры — за сотню тысяч долларов. Но старики оказались не так просты. Программа провалилась. А “непростота” вылилась в массу криминальных историй, когда “за ренту” стариков гнали на улицу всякого рода бандиты. И все было по закону.

Второй провал связан с субсидиями очередникам на жилье, которым правительство Москвы обещало в зависимости от места в очереди компенсировать затраты на покупку жилья от 5 % до 70 % стоимости. В 1995 году планировалось выставить на продажу таким способом всего около 30 тыс. кв. м. (МК, 04.08.94). По-видимому, в основном для своих. Те компании, которым переводились деньги из городского бюджета по данной программе, старались всеми способами придержать и “крутнуть” их в свою пользу. В 1995–1996 г., а может быть и в предыдущие годы, эта операция приносила личный доход не только строителям, но и распорядителям бюджетных средств. Всерьез развернуть эту программу Лужкову так и не удалось.

Та же картина сложилась и с широко разрекламированной программой ипотечного строительства. На поверку оказалось, что москвичи могли в рамках этой программы свободно инвестировать свои средства только в банковскую систему, которая их только что (в августе 1998) “кинула” на многие миллионы долларов. Именно банк поглощал первоначальные взносы за жилье и “съедал” проценты по кредиту. Инвестировать непосредственно строительные организации было позволено только привилегированному околономенклатурному слою в несколько тысяч человек.

Ипотека — вообще форменное надувательство. Еще в 1996 г. Ельцин указом учредил программу “Свой дом”, правительство создало АО “Агентство по ипотечному жилищному кредитованию”, а Минфин выделил 450 млн. рублей. За два года выдано было всего пять ипотечных кредитов. На остальное играли в чубайсовскую игру ГКО. Причем за две недели до краха государственной “пирамиды” “свои люди” были предупреждены и деньги спасли. Потратили спасенное на самообеспечение. Так, оклад члена правления Агентства составлял в 1998 г. 10.000 долларов. Они ездили на купленных за казенные деньги “Рено”, “Фордах” и “Мерседесах”. Имея в штате 47 человек арендовали корпус в 1600 кв. м. (МК 15.06.99)

А тем временем специалисты оценивали уголовный беспредел в России по поводу насильственного отторжения жилья в 10.000 смертей (кого убили, кто пропал без вести). По телевидению была показана леденящая душу история об убийце алкоголиков, который позарился на их квартиры, а “нравственную” подоплеку своей деятельности придумал такую — объявил себя “санитаром Ельцина”. Мол, помогает реформаторам избавляться от непотребных людишек, а жилье достается достойным, адаптированным к рынку гражданам. Как видим, вывих мозгов здесь полностью аналогичный гайдаро-чубайсовскому живодерству вместе с лужковским “бумом”.

В 1998 году объем российского ВВП сократился еще на 4,5 %, промышленное производство упало на 9,4 %, объем сельского хозяйства — на 16,7 %. Цены выросли на 67,5 %, реальные доходы населения упали примерно на 15 %. Москва на этом фоне выглядела достаточно благополучно. Чуть ли не вдвое увеличилось совсем уж заглохшее производство автомобилей, на 5,4 % увеличилось производство кирпича, на 10 % — синтетических смол (ВМ, 29.12.98). Больше, правда, похвастаться было нечем. Бюджет города формировался на 50 % от мелкого бизнеса, а крупный приносил доходы только в связи со странным налоговым законодательством, определившим, что налоги надо платить по месту дислокации центрального офиса. Если бы налоги платили по месту производства, у Москвы осталась бы половина бюджета — не более.

Вот пример из другой важнейшей отрасли — транспортной. К концу 1995 года оказалось, что льготами при оплате проезда на городском транспорте пользовались без малого 0.5 млн. жителей столицы. Ситуация оказалась окончательно абсурдной. Лужков этого абсурда уже не мог скрывать и поэтому устроил на одном из заседаний московского правительства разнос своим подчиненным. Характерной черной этого разноса оказалась прорезавшаяся патологическая черта московского мэра — ненависть к любой форме народного представительства. Из полумиллионной армии “льготников” Лужков выделил восемь тысяч помощников депутатов. Именно эти жалкие тысячи сделались объектом особой ненависти Лужкова. С миллионами ему явно было не разобраться.

Ненависть, смешанная с ложью — вот истинные качества номенклатуры, которую в полной и исчерпывающей мере представлял Лужков. Как раз в проблеме бесплатного проезда это выражено очень ярко. Ненавидели несколько тысяч депутатов и их помощников только потому, что они получали льготы не из рук чиновников. Между тем, в Москве местная номенклатура обеспечила бесплатным проездом 300.000 своих сословных братьев. А это уже существенно даже в сравнении с 8.110.000 пассажиров, из которых пенсионеры и прочие льготники составляли 1.217.000. (“Мир за неделю № 14, 2000, с.9). Мы видим, как много у московской номенклатуры секретарш, родственников и подхалимов.

Кстати, и милиции в Москве столько, сколько не найдешь ни в каком другом городе. По столичным улицам бродили 150.000 милиционеров. Для сравнения, в Лондоне число полицейских — 25.000, в Токио — 36.000, в Нью-Йорке — 40.000. Судя по уровню преступности, московский бюджет содержал не столько борцов с преступниками, сколько саму организованную преступность, получившую в милиции штатные должности, а еще — бесплатный проезд и право обирать мирных граждан на всех углах и совать им в нос стволы автоматов.

С зимы 1996 года московские дороги мэр начал “удобрять” тоннами соли, превращавшей снег в грязную массу. Ядовитая грязь облепила машины и людей, изуродовала внешний облик города и, в конце концов, привела к крупномасштабной аварии. Соленые испарения в одну из оттепелей замкнули электропровода троллейбусов по всей Москве. 19–21 февраля троллейбусное движение в городе практически прекратилось. А это 900 км. маршрутов!

Московское начальство начало “пудрить мозги”, рассказывая басни про какую-то пыль, которая нарушает изоляцию проводов. Пыли много — это верно. Только появляется она по большей части летом. Да и раньше пыли было не меньше, в подобных катастроф — никогда. Так что врали неумело, убеждая лишь самих себя. Временно сыпать соль на дороги перестали, но следующей зимой город снова был загажен. А от систематического использования соли, как известно, разрушаются несущие конструкции мостов, которые в Москве почти все находятся в аварийном состоянии. Из 307 московских мостов около 100 гроили обрушением в любой момент (“Столица” № 0, 1997).

К 1999 году солевые войны со снегом стали истинным бедствием для столицы. И только тогда мэрские “хозяйственники” начали уговаривать дворники не валить соль грудами, а соблюдать норму и место. Но дворникам рассыпать даровую соль проще, чем скрести лопатами под ногами у людей. Да и чувствуют они слабину начальства, которое одной рукой раздает тонный этой самой соли, а другой подписывает распоряжения об ограничении ее расходования и порядке хранения. Вот и лежали сотни тысяч тонн соли грудами по Москве, раскидывались сверх всякой меры по улицам, превращая снег в грязную невысыхающую жижу, от которой разваливает обувь и стремительно ржавеет транспорт. Ежегодно от этой соли в Москве гибло до 20.000 деревьев.

Интересное продолжение эта история получила зимой 2000–2001 года, когда в обильный снегопад Лужков вдруг распорядился не чистить дороги, потому что идет оттепель и гололедица. Транспорт в Москве просто остановился. А чиновники все ворковали, что 7000 снегоуборочных машин не могут работать из-за того, что автомобилисты бросают машины где попало. Ставший замом Лужкова бывший префект Музыкантский не постеснялся наврать про необходимость вывоза 10.000.000 тонн снега за город, когда его всего-то надо было сдвинуть на пару метров. Да и то не весь, а только попавший на проезжую часть и тротуары. Чиновники нагло обманывали москвичей

Дороги московские мэр всегда представлял публике в качестве своего главного достижения. В книге “Мы дети твои, Москва”, он подробно пишет как развернул работу по асфальтированию улиц. Забыл только об одном. Увеличив объемы работы в 1995 году в полтора раза, Москва оказалась перед угрозой в 1996 году снизить этот объем вдвое — с 20 млн. кв. м. до 10 млн. Выходит, что быстрые результаты не всегда надежны. Лужковские ударные темпы обеспечивались халтурой. Асфальт, положенный халтурщиками лежал в приличном состоянии максимум 3 года. Его клали неровно, заставляя потом москвичей прыгать по образовавшимся лужам. Тем более, что дождевая канализация зачастую не оборудовалась или внезапно обнаруживалась необходимость вновь скрывать мостовую то ли для прокладки кабеля, то ли для ремонта коммуникаций.

Борьба против автомобилистов стала для московской номенклатуры второй натурой. Не только гоняли отовсюду “ракушки”, заставляя горожан чувствовать себя вечно виноватыми, не только мучили гаишными поборами, но и сами хитрили, химичили, выбивая гроши любыми способами и под самыми нелепыми предлогами (как Остап брал деньги “на ремонт провала”). Даже ввели дополнительную плату за бензин, якобы для финансирования экологических программ. Причем нападение было осуществлено, что называется, без объявления войны — в тайне (Ъ-daily 04.12.98).

Природная среда в Москве при Лужкове продолжала съеживаться и вянуть. Масштабное строительство дачных дворцов для толстосумов фактически разрушило 30-километровую зеленую зону вокруг Москвы, образованную еще постановлением правительства 1936 года. 45–65 % зелени в Москве находится в угнетенном и критическом состоянии. Механическая очистка промышленных и бытовых стоков производилась лишь на 30–50 %, из-за утечек в коммуникациях в реки и водоемы Москвы сбрасывалось без очистки до 13 бытовых и промышленных сточных вод. Только по официальным данным туда поступало до 1,3 млн. тонн вредных веществ. Выбросы вредных веществ в атмосферу с 1992 года к 1997 году выросли с 1,184 млн. тонн до 1,852 млн. тонн. ПДК в атмосфере Москвы превысили по диоксину азота — в 2,2 раза, по формальдегиду — в 2 раза, по фенолу — в 1,2 раза (“Сегодня” 05.06.98). А в 2000 году московские власти поставили более 2000 “юбилейных” радиоактивных столбов, которые пришлось потом корчевать — но в основном в связи с угрозой обрушения этих хлипких конструкций.

Дышать в Москве при Лужкове становилось все труднее, купаться вообще нельзя, пить воду из-под крана — тоже. ПДК по тяжелым металлом в московских водоемах был превышен в 9 раз, по нефтепродуктам и взвешенным веществам — в 2 раза. Ниже Курьяновской станции аэрации Москва река содержала 5 ПДК нефтепродуктов, 5–7 ПДК нитритного азота, 6 ПДК аммонийного азота, 2 ПДК органических веществ. Тут плавает техногенный ил, токсичные сине-зеленые водоросли и рыбы-мутанты (“Сегодня” 12.11.98).

Неудивительно, что Москва создает такую среду, что в ней только 15,4 % детей рождается здоровыми (“Сегодня”, 10.03.98).

По части же среды обитания москвичей, мы обратимся еще к одной проблеме — собачьей. Распад всякого контроля за собачьими ордами Москвы и воспитанием их хозяев довел до того, что средний рост и средняя мощность челюстей этих друзей человека заметно увеличились, а вот культурный уровень их хозяев резко упал. Собаки стали бросаться на людей. Оказалось, что в Россию (преимущественно в Москву) из-за границы стали поступать собачьи выродки, которые внешне имеют безупречный экстерьер, но подвинуты психически (оттого и дешевы). И вот этими опасными психами заполняются без всякого ограничения московские парки и скверы, вытесняя оттуда детей, любителей бега, влюбленные парочки и чинных стариков. По подсчетам специалистов в столице обреталось не менее 1,5 млн. собак (по скромным подсчетам чиновников — “всего” 250 тыс.). Из них около 40 тыс. абсолютно диких.

Опасность эпидемии бешенства при такой населенности собачьим отродьем была вполне реальной опасностью, а десятки тысяч искусанных москвичей — конкретным признаком столичной жизни. Институт Склифосовского регистрировал ежегодный рост числа искусанных до тяжелого состояния людей — в 1997 году — 456 человек, в 1998 — 143, в 1999 — 267, в первую половину 2000 — 249. В целом ежегодно в Москве фиксировалось более 40.000 обращений в медицинские учреждения по поводу укусов собак. При этом лужковская номенклатура предпочитала вообще не замечать проблемы, да еще и грабить бюджет, уверяя, что на уничтожение одной бездомной собаки надо тратить 500 рублей (примерно — одну пенсию среднего москвича). Более дешевый и эффективный (по мнению специалистов) метод стерилизации не использовался вообще, учет владельцев собак был просто развален, а штраф за нанесение увечий составлял для хозяина потенциального убийцы всего 40 рублей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.