За президентским портфелем

За президентским портфелем

Президентский марафон для Лужкова, совсем уж согласившегося быть Кацем, начинался при полной атрофии здравого восприятия действительности и предельной неэффективности при создании партии Лужкова — объединения “Отечество”. Целый ряд обстоятельств, который должен был бы охладить пыл Юрия Михайловича, в силу специфики его натуры и политической судьбы им самим не осознается. И мы высказали на одном из аналитических сайтов эти “прохладные” суждения, когда Лужков еще находился на пике популярности и с трепетом ждал уже, казалось, неизбежного успеха.

Во-первых, Лужков рассчитывал на голоса москвичей, которые оказали ему решительную поддержку на выборах мэра в 1996 году. Но придержать популярного мэра на президентских выборах собирался не всякий его сторонник — зачем делиться своим счастьем со всей страной? Многие москвичи намеревались голосовать за своих любимцев — Явлинского, Лебедя, Черномырдина, а то и за Кириенко с Немцовым.

Во-вторых, Лужкову и тем, кто ставил на него, представлялось, что на московские власти в обществе скопилось меньше всего негатива. Социологические исследования это подтверждали. Но это было обманчивое благополучие. Лужков был наиболее уязвим именно потому, что до сих пор его никто всерьез критиковать не начал. Его имидж еще только пробовался на прочность распространением небылиц про “русский фашизм”, якобы обосновавшийся в Москве. (В качестве альтернативы весьма умно подавались рекламные ролики НТВ, где Лужков в ермолке (кипе) веселится вместе с раввинами.) Серьезный компромат на Лужкова накануне президентских выборов был в резерве готовым к применению в предвыборной кампании.

В-третьих, влияние Лужкова в СМИ резко упало после того, как В.Гусинский, фактически создавший свою информационную империю под покровительством мэра, перешел в более тяжелую “весовую категорию” и получения звания “олигарха” (что при “либеральных” порядках приравнивается к членству в прежнем Политбюро). Теперь Гусинский, ориентированный одновременно и на Черномырдина и Явлинского имел интерес перемыть Лужкову все косточки по НТВ и прославить его конкурентов (чем начал заниматься, чтобы окончательно приручить московского градоначальника).

Что до столичных и центральных газет, то Лужков их не контролировал в той степени, чтобы надеяться монополизировать информационное пространство. Да и в регионах центральные газеты практически перестали читать. В самой столице чтение газет — скорее развлечение, чем поиск мотивов для решения вопроса о поддержке того или иного кандидата на выборах.

В-четвертых, политический вес Лужкова во многом был основан на его проельцинских позициях, на особых отношениях с одряхлевшим президентом. Стоило Лужкову хоть намеком высказаться против Ельцина и связанной с ним политической линии, государственная бюрократия могла получить команду “фас” и столичному мэру пришлось бы туго. Если же по прежнему оставаться верным ельцинистом, протестные голоса (а их уже большинство) доставались бы кому-то другому.

В-пятых, репутация хорошего хозяйственника была создана Лужковым в основном за счет эксплуатации старой номенклатурной системы управления, которая оказалась более эффективной, чем либерал-демократическая. В то же время, эта система в течение многих лет продолжала расширять пропасть между бюрократией и обществом. Именно поэтому в Москве не было практически ни одной общественной организации городского уровня, а у Лужкова не было опоры вне бюрократической системы. Великолепно пользуясь номенклатурно-бюрократическими методами управления, Лужков был не в состоянии понять, что они абсолютно непригодны в президентской кампании.

Наконец, Лужкову было нечего предложить избирателям, у него не было политического мировоззрения, приличного для публичного оглашения. Хаотичные наскоки (вроде возмущения по поводу действия латвийских властей против русского населения или участие в митинге в Севастополе) скорее вызывали удивление, чем будили у кого-то симпатии. А “народный” стиль лужковских выступлений и писулек совершенно не трогал народ, лишь предлагая интеллектуалам поводы для обсуждения свойств этой совершенно нелепой фальши.

Уже в самом начале борьбы за будущие голоса Лужков потерял значительную часть патриотического электората, который после акции против РНЕ и высказываний против Макашова понял, что заигрывания с еврейскими конгрессами для Лужкова не были случайностью. Коммунисты Лужкова тоже очень точным ходом отрезали от своего электората тестом по поводу памятника Дзержинскому, по поводу идеи восстановления которого Лужков высказался резко отрицательно. От “реформаторов” Лужков отсек себя по личной инициативе. То есть, “отец нации” из него явно не получался. Вместо одного врага (“реформаторов”) у него появилось много врагов. Здесь он проигрывал даже Черномырдину, а уж Примакову — заведомо. Позднее ему пришлось пойти на альянс с Примаковым и даже признать его первенство в блоке ОВР. Близкий, было, успех сначала пришлось разменять с Примаковым, потом полностью сдать ему президентский проект, и, наконец, сесть в одну лужу на выборах.

Конечно, Лужков мог рассчитывать, что его признают меньшим злом, чем все остальные кандидаты в президенты, негативные стороны биографий которых хорошо известны. Но и у Лужкова тоже был фундаментальный недостаток — его считали столичной “штучкой”, чуть что бегающей в Кремль. Региональные политики были не прочь поживиться за счет Москвы, но перспектива получить Лужкова в качестве президента их пугала. Ведь у Юрия Михайловича не было опыта работы в регионах, его команда за малым исключением — сплошные москвичи. Усиления московского отряда номенклатуры, которая и без того захватила в стране очень многое, никого не прельщала. А потом Путин и вовсе стал бороться с этим спекшимся кублом, выставив против него “питерцев”.

Сильной стороной многих политиков ведущей группы являлся определенный опыт избирательных кампаний. У Лужкова и его команды такого опыта не было. Выборы в Москве — не в счет. В них настоящей схватки на равных не допустили. На президентских выборах такая схватка ожидалась вне всяких сомнений. И вот в эту схватку Юрий Михайлович пошел с прежним окружением, мнящим, что все можно купить или развернуть в нужную сторону чисто административными рычагами.

Другие кандидаты в президенты пользовались услугами независимых профессионалов, испытанных в боях по всей стране. Они не были обременены ни должностными обязанностями, ни сворой бюрократической обслуги. Уже хотя бы по этой причине Лужков проигрывал старт избирательной кампании безоговорочно. Это особенно отчетливо показал процесс создания организации “Отечество”, запоздало и нелепо всплывшего на поверхность политической борьбы. Вздох “Наконец то!” не состоялся. Родилась обычная партия, судьба которой в лучшем случае — небольшая парламентская фракция. Так вышло — как ожидалось.

В большинстве субъектов Федерации оргкомитеты по формированию региональных отделений “Отечества” и делегаций на учредительный съезд прошли под полным контролем местной администрации. В большинстве из них представители КРО, “Союза труда” и других общественных организаций, откликнувшихся на первый позыв Лужкова, не были допущены в региональные оргкомитеты (так, из 42 делегаций на Съезд за неделю до него КРО и “Союз труда” были представлены только в 16).

Необычайная активность местных администраций была связана с попыткой решить вопрос о персональной политической судьбе того или иного чиновника за счет текущей популярности Лужкова и создаваемого им движения. В некоторых регионах руководство захватили бывшие представители НДР. Занять руководящие должности торопились и те администраторы, которым вскоре предстояло подтверждать свой статус на выборах и требовались и дополнительные финансовые средства, и аргументы в свою пользу. Судьба “Отечества” в целом их ни в коей мере не волновала.

Весьма острые конфликты возникли в тех субъектах федерации, где имело место противостояние между главами администрации разного уровня К моменту проведения учредительного Съезда имелось 24 “конфликтных” региона, где сформировано более одного регионального отделения. В национальных республиках союз с политиками, ущемляющими права русского населения (прежде всего, Адыгеи, Якутии и Татарстана), безусловно, отталкивал от “Отечества” русское большинство. Патриотизм движения в целом становился фикцией. Это и неудивительно, поскольку идеологическая позиция движения с самого начала оставалась неясной в отношении состояния русского народа, а лидер “Отечества” не раз демонстрировался СМИ как участник еврейских конгрессов и ближайший соратник Ельцина.

Таким образом “Отечество” еще до своего рождения было прообразом новой “партии власти” (“Наш дом — Отечество”), несущей на себе всю полноту ответственности за состояние экономики и социальной сферы в регионах и связанной с провальной политикой всего предыдущего периода.

Если излагать предысторию “Отечества” в басенном ключе, то выйдет следующее.

Пошел Ю.М. к Горби и пожаловался: “Меня иностранцы не любят, за социал-демократа не признают”. “Хорошо, — сказал Горби, — нет проблем. Помогу тебе, только возьми на службу шефа моей президентской кампании — Мироненко, а в идеологи Кувалдина с Цыпко. Очень дельные люди. Особенно первый Целым комсомолом руководил”. Так Мироненко приник к телу Ю.М.

Пришел к Ю.М. вице-мэр Шанцев и сказал: “Нам с “левыми” надо дружить. Гарантирую поддержку умеренных коммунистов. Только возьми к себе на службу товарища Мишина. Очень дельный человек. Целым комсомолом руководил”. Так Мишин приник к телу Ю.М., оттеснив Мироненко и многих прочих.

Пришел к Ю.М. Руцкой и сказал: “Что было меж нами, я давно забыл, но мечтаю снова быть вице-президентом. Отдам тебе свою “Державу”, а ты вспомни обо мне, когда время придет, может я окажусь как раз тем, кто тебе нужен”. Подумал Ю.М., кому бы отдать “Державу” с печатью и всероссийским статусом. Оглянулся вокруг и увидел, что рядом самый патриотистый патриот — бывший комсомольский вожак Затулин. Так Затулин прилип к телу Ю.М., оттесняя лидера КРО патриота Рогозина.

Обрадовался было внутренним разборкам вокруг тела Ю.М. молодой профсоюзник, лидер “Союза труда” Исаев, но вдруг обнаружил, что его рядом с Ю.М. как бы и вовсе не стояло. А тут еще и Минюст не хочет “Союз труда” перерегистрировать. Опечалился и задумался Исаев, вспомнил что Шмаков, глава профсоюзной собственности у него хозяин. А потом решил: да ну его, “Союз труда” этот и Шмакова с приклеенной улыбкой. Вот если бы в Кремль пригласили… Послал все это — так и ему место радом с Лужковым нашлось. Надо же было такую жертву чем-то компенсировать.

Пришел к Ю.М. вездесущий центрист Сулакшин и говорит: “Хочу опубликовать от Вашего имени что-нибудь эпохальное”. И тут же на стол Программу политического центризма. Почитал Ю.М. и восхитился — с какими интересными людьми приходится работать! “Гля, — говорит своему другу Евтушенкову — какой документ мне принесли!” Тот отвечает: “Ништяк!” Тут же Ю.М. дал распоряжение разослать Программу во все субъекты Федерации. Так Сулакшин возбудил в Ю.М. особое доверие. А потом даже диссертацию по центризму защитил.

Пришел к хозяину АФК “Система” Евтушенкову некто N и сказал: “Мы твоим людям не раз помогали. Пристрой теперь ты в свиту Ю.М. умнейшего журналиста — он тебе такого наработает!” Так голубой репортеришка угнездился за спиной Ю.М. вместе с плосколицым пресс-секретарем Цоем, олицетворявшим за правым плечом Лужкова идею дружбы народов. Потом, правда, тот же репортеришка, глядишь, уже работает на Кремль и организует антилужковские выступления на радио. И верно — нет места, не будет и службы.

Пришел к Ю.М. отставной президентский пресс-секретарь Ястржембский (кличка ястреб-женский) и сказал: “Я такой международник, просто отпад. Возьмите меня к себе, я вам всех демократов в поддержку приведу”. Ю.М., желавший давно отправить на покой своего соратника по межнациональным проблемам Бакирова, решил под фанфары отправить его на пенсию, а Ястржембского посадить на его место в правительстве Москвы. Только и этот долго не засиделся. Тоже увидел в Кремле более надежное место.

Что из всего этого следует? Вряд ли так уж случайно вокруг Ю.М. собиралась политическая помойка. Вероятно все дело было в качестве главного персонажа. Настоящая борьба за власть его окружение не интересовала. У этих людей не было идей, зато было страстное желание интриговать или воровать. А от этого всегда тянет помойным духом.

Недееспособность “Отечества” проявилась особенно явно на учредительном Съезде (19 декабря 1998), который был подготовлен отвратительно. Символика избрана советская, да еще в виде “вырезки” из России — РФ как обрубок страны. (Многократно проверено, что взгляд на карту РФ угнетает всех, кто когда-либо видел карту СССР.) Все начало было скомкано. Лужков вынужден был исполнять техническую функцию под неумолкший гул занимающих места делегатов. Доклад Лужкова не содержал никакой новизны. Он говорил уверенно первые десять минут, потом начал ошибаться, особенно при попытках читать текст (обычно для чтения он надевал очки, а тут самолюбие не позволило). Большую часть речи Лужков надрывно вздергивал себя, чтобы обеспечить видимость энергичности.

Остальные выступления не были связаны между собой, да еще на трибуну лезли непонятные люди с кашей во рту и в голове.

На Съезде не было достигнуто даже минимального уровня эмоционального единства. Идейного единства не было тем более. Политические принципы были выхолощены донельзя — ни одного сколько-нибудь примечательного пункта. В целом создалось впечатление, что собрались люди, которые не готовы ни за что отвечать, но не прочь “проехаться” во власть за счет харизмы Лужкова или решить свои частные проблемы.

Комментарии большинства СМИ по поводу Съезда говорили, что создана новая “партия власти”, которая (власть) хочет уйти от ответственности за все, что до сих пор творилось в стране. Причем “Отечество” демонстрировалось как крайне непрочное объединение, состоящее из случайных людей. Киселевские “Итоги” показали три интервью со съезда — певца-бизнесмена Кобзона (который вообще против названия “Отечество” и даже демонстративно вышел из зала во время выступления митрополита Кирилла), эстрадного скомороха Хазанова (который никак не мог вспомнить точное название организации, а через несколько месяцев уже надел кипу и стал председателем еврейской общины Москвы) и эстрадного гавроша Газманова (который “просто заскочил посмотреть что это будет”).

Случайность коалиции, образованной политиками самых разных воззрений, была, действительно, налицо. Если лидер КРО Рогозин ратовал за русскую ориентацию “Отечества”, то либерал Кокошин суетился, доказывая необходимость блока с новы движением экс-премьера-разорителя Кириенко. Но верх брали самые беспринципные. Они готовы были согласиться с любой глупостью — лишь бы она шла от Лужкова и лишь бы за это можно было что-то получить.

Многочисленные прогнозы показывали, что популярность лидера “Отечества” оставалась достаточно высокой, но все аналитики прочили Лужкову место в парламенте, примерно эквивалентное месту фракции НДР. Вместе с тем, Лужков систематически разрушал даже такие нерадужные перспективы, всеми силами показывая избирателям, что он несостоятелен как лидер, на которого можно возлагать какие-то надежды.

Причины утраты движением Лужкова привлекательности для избирателя были заложены еще на стадии его формирования.

Во-первых, движение образовалось слишком поздно, чтобы в нем к выборам успели утрястись внутренние интриги (региональное лидерство, борьба за “близость к телу”, распределение ролей и зон влияния на принятие решений и т. п.).

Во-вторых, с самого начала в “Отечестве” организационные позиции были заняты не общественными деятелями, знакомыми с основами организационной работы в современных условиях и с информационными технологиями, а отставными бюрократами, известными разве что своими провалами — людьми типа престарелых комсомольцев Мишина и Вольского.

В-третьих, с самого начала “Отечество” родилось без каких-либо признаков идеологии. На учредительном Съезде все выступления (включая выступление Лужкова) обходили вопросы мировоззрения, внятного определения образа “своих” и “чужих”.

В дальнейшем образ “Отечества” как объединения государственников начал быстро размываться. Присутствие в нем таких организаций, как “Женщины России”, “Солдатские матери”, таких деятелей, как ельцинист В.Лысенко, спец по “планированию семьи” (то есть, по организации вымирания народа) Е.Лахова, проамериканский спец по ликвидации передовых российских вооружений А.Кокошин, чуайсовско-поповский выдвиженец Е.Савостьянов и др., поначалу незаметное для обывателя, все более очевидным образом демонстрировало генетическую связь “Отечества” с радикал-реформаторами. Подчеркивало эту связь и появление в окружении мэра Москвы бывшего пресс-секретаря президента Ястржембского, которому был передан в пользование канал ТВ-Центр, а также “великого комбинатора” из рекламно-телевизионных кругов Лисовского.

Утрате перспектив способствовали явно провальные акции, предпринимаемые лично Ю.М.Лужковым без всякой подготовки и без “обратной связи”, которая могла бы показать “как не надо делать” и что следует предпринять, учась на своих ошибках. Тупая номенклатура могла помыкать обществом, обманывать его, но не привлекать.

Мощнейший удар по собственной перспективе и перспективе “Отечества” Ю.Лужков нанес коалицией с интернационалом сепаратистов “Вся Россия”. Образ государственника начал превращаться в противоположность. Все потенциальные конкуренты “Отечества” испытали облегчение, получив основания для разоблачения Лужкова как противника государственного единства России. Более того, демонстративный союз с Шаймиевым и Аушевым сделал присутствие в “Отечестве” патриотических организаций типа КРО или “Державы” просто неприличным. Такого рода организации должны либо умереть в глазах своих идеологических сторонников, либо осуществить жесткие демарши против внедрения в “Отечество” национал-сепаратистов или создания союзов с ними.

Первым среагировал КРО, заявивший, что не собирается блокироваться с сепаратистами и работать на кандидатов, которых в КРО не знают или знать не хотят. Потом от Лужкова отпал Степан Сулакшин, оказавшийся не удел со своим Фондом политического центризма. Наконец, “Держава” предпочла окончательно умереть, но не остаться с Затулиным, намертво приросшим к административному телу Лужкова-Каца.

В общем, из Лужкова и государственника тоже не получилось.

Расчет, что группа губернаторов и “титульных” президентов “Всей России” создаст важный для выборов административный ресурс, прослеживаемый в действиях Лужкова, являлся для российской ситуации явно порочным. Популярность региональных властей чрезвычайно низка, по указке губернатора собирается голосовать крайне незначительная часть избирателей. Эта часть во много раз уступала численности тех, кто воспринимал коалицию “Отечество — вся Россия” как чисто номенклатурную.

Избиратели, увидевшие Лужкова и Шаймиева плечом к плечу поняли, что в “титульных” республиках власть снова отдается целиком и полностью “националам”, с которыми Лужков даже не собирается конкурировать. Разумеется, вся русская оппозиция в этих республиках не стала голосовать за такой блок, хотя в значительной части могла бы поддержать “Отечество” при иной коалиционной политике этого объединения. Те, кто ранее был склонен считать Лужкова “своим среди чужих”, теперь убеждается в том, что ошибался.

Два мощных информационных повода для разрушения собственной электоральной базы (история с РНЕ и союз с Шаймиевым) были дополнены со стороны “Отечества” еще двумя взлелеянными в собственном организме вирусами — вирусом бюрократизма и вирусом идейной неразборчивости. Бюрократия сожрала зиму и весну 1999 года, в течение которых “Отечество” не провело ни единой общероссийской акции, а идейная неразборчивость породила дикую по своему непрофессионализму программу (собственно программу и пустопорожний манифест к ней). Наконец состоявшийся московский митинг “Отечества” показал, что у движения практически нет массовки — даже в вотчине Ю.Лужкова, а активистам “Отечества” не о чем говорить, и просто уступили микрофон коммунистам. Даже крайне удобная во всех отношениях тема митинга — война в Югославии — не позволила “Отечеству” отличиться. Организация показала себя приготовишкой в политике.

По уровню организационных и информационных технологий, как и по уровню профессионализма в подготовке программных документов, “Отечество” оказалось в лучшем случае на уровне 1991–1992 года. Это проявлялось даже в деталях — в порядке ведения съездов, в способе подготовки документов, в отношениях с региональными отделениями и т. п. По этому параметру даже прежняя “партия власти” НДР выглядела на голову выше.

“Отечество” под руководством Лужкова характеризовалось

— предельно неэффективной организационной системой, непрерывной должностной чехардой и борьбой за место в окружении лидера;

— абсолютным идейным хаосом и отсутствием более или менее связанной политической платформы;

— противоречивой политической линией, формирующей образ “Отечества” как организации недопатриотов и недодемократов;

— внутренним организационным и идейным конфликтом, находящимся в тлеющей стадии;

— отсутствием реального политического лидера, способного к формулированию новых идей и волевому руководству собственной организацией (Лужков ни на идейное, ни на организационное лидерство оказался не способным).

Даже при крайне неблагополучном положении в других политических организациях, положение “Отечества” выглядело просто катастрофическим. Не было буквально ни одного параметра, по которому “Отечество” могло бы доказать свои преимущества. Коммунисты, жириновцы, яблочники, эндээровцы должны были просто благодарить судьбу за такого конкурента-самоубийцу. Лужков с Шаймиевым могли только скупать голоса. И только за Примакова, как за старую свою любовь, еще могли отдать голоса несколько процентов избирателей. Собственно, Примаков и сделал Лужкову фракцию в Думе.

Лужков, чувствуя, что его организация буквально разваливается на глазах и пудовой гирей висит у него на ногах, начал искать, кому бы ее сбагрить вместе со всеми дрязгами и весьма вероятным провалом. Тут подвернулась отставка правительства Примакова, и Лужков предложил опальному премьеру первое место в партийном списке “Отечества”. Любое поражение Лужков списал бы именно на него, а любую победу присвоил бы себе.

Депутаты “Отечества”, которые, благодаря Примакову, должны были появиться в грядущем парламенте, были обречены предстать в политике в самом жалком виде — еще более нелепом, чем у фракции НДР с 1995–1999. Никакой единой законодательной политики, никакой единой позиции во фракционной борьбе от нее ожидать было невозможно. Так оно и вышло — ни единого пункта предвыборной программы “Отечество” даже не пыталось выполнить. Закон тунеядца, сформулированный Лужковым (см. выше) оправдался. Система действовала без чиновников — сама по себе.

Спас “Отечество” не только Примаков. Кое-какие голос ему удалось урвать только в связи с возникновением Путина и “Единства”, общипавших политический рынок. В жалком состоянии, но барьер для проникновения в парламент был преодолен.

* * *

Весной-летом 1999 Лужков проявил свои качества достаточно ярко, чтобы сделать некоторые примечательные наблюдения о его образе мыслей и стиле поведения.

Во-первых, Лужков подтвердил свою номенклатурную репутацию. Это выразилось в том, что он не был уверен в том, что “Отечество” будет поддержано хоть кем-то из мало-мальски известных политиков. Когда в “Отечество” пошел косяк всякого рода отставников, Лужков почувствовал себя чуть ли не патриархом, которому следует заглядывать в рот. После избрания в лидеры “Отечества” Лужков мгновенно побронзовел и стал вести себя в точности как номенклатурный администратор, играя роль политического начальника, вокруг которого плещутся интриги и ведется соревнование в подобострастии.

Тут было чем гордиться. Политическая помойка наполнялась, например, такими людьми, как Б.Пастухов, — тот самый замминистра иностранных дел, который в буйной молодости был первым секретарем ЦК ВЛКСМ и читал в своем отчетном докладе очередному комсомольскому съезду стихи генсека Брежнева. Потом в Думе-1999 лужковско-кириенковский блок пропихнул Пастухова в председатели комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками. С большим ущербом для соотечественников.

Во-вторых, Лужков оказался человеком закомплексованным и трусливым. Стоило С.Кириенко сказать нечто о “неэффективности московского бюджета”, как Лужков начал грубить, отбиваясь от комариного укуса ударами информационной оглобли. А уж когда состоялось недоразумение с вертолетом (воздушные службы не позволили вылет), на котором он должен был осматривать подмосковные угодья, Лужков просто завибрировал всем телом, рассыпая направо и налево домыслы о заговоре Кремля против Москвы.

В-третьих, Лужков снова продемонстрировал себя как политик совершенно безответственный. Карманная Московская Дума перенесла выборы мэра на декабрь 1999, чтобы дать возможность дорогому Юрию Михайловичу войти в президентскую гонку с защищенными тылами — проиграв президентские выборы Лужков должен был остаться мэром. Но это означало, что “Отечество” рисковало не получить Лужкова во главе списка.

Данное решение Лужков принял ни с кем не советуясь, по сути дела, предав своих соратников. Кроме того, это предательство существенно подрывало образ “Отечества”, которое превращалось в партию Московской номенклатуры, предназначенную для использования в качестве обеспечения мэрских амбиций Лужкова — не более того. Даже если бы Лужков попадал в список “Отечества”, надо было как-то оправдывать одновременные его претензии на мэрство и на парламентскую фракцию.

Казалось бы, Лужков в данном случае проявил себя как личность, стоящая над массой и проявляющая волю к власти. Как бы не так. Лужков явно трусил. Он боялся, что проиграет выборы. Даже когда Березовский стал стыдить Лужкова малодушной склонностью к двойной игре, Лужков не ответил агрессивно, не нашел аргументов. Наоборот, он совершенно потерял лицо. А усилившееся давление со стороны и вовсе выставило его перед публикой мальчишкой, наложившим в штаны

Когда Лужкову не дали пролететь вертолетом над подмосковными полями, он и вовсе решил, что Кремль готовится к тому, чтобы его основательно “опустить”. Тут еще Кобзону не дали спеть про “Отечество” по первому каналу. “Произвол, произвол…”, - запричитал “крутой” мэр.

Лужков, у которого руки по локоть в крови, заговорил тут о демократии и законности. А еще о морали. А все потому, что Кремль добрался до дел лужковской жены, ворочающей немалыми капиталами под покровительством мужа (маленький такой бизнес — заказ на обустройство стадиона “Лужники” зрительскими креслами). А тут ФСБ еще потревожил столичный общак — этакий пенсионный фонд, который качал деньги для обеспечения достойной старости московской номенклатуры. Ухватили “хвостик” в размере 150 млн. долларов, потянули его и увидели — дергаться стал Лужков.

Кстати, Москву совершенно напрасно считают городом, особым образом заботящимся о пенсионерах. Доплаты к пенсии есть, бесплатный проезд на городском транспорте есть, но все так, да не так. В 1996 году были введены общероссийские льготы для ветеранов труда по оплате коммунальных платежей — пенсионеры могли платить лишь половину того, что должны были оплачивать все остальные. В действительности московская бюрократия 4 года тормозила введение этой льготы, а потом устроила форменное издевательство над стариками. Льготы стали предоставлять только по справкам. Причем, чтобы такая справка была оформлена, в разных инстанциях каждый пенсионер должен был выбить другую справку — о том, что данной льготой в настоящий момент он не пользуется. Миллионы московских пенсионеров гробили здоровье в лужковских собесах и по поводу перерасчета пенсий, в котором каждый чиновник считал своим долгом по-своему трактовать записи в трудовых книжках, максимально сокращая трудовой стаж.

Лужков струсил основательно. Вместо того, чтобы использовать момент для размежевания с “всенародно избранным” и сказать, что теперь Ельцин для него враг № 1, Лужков предпочел говорить о происках Кремля, ФСБ и Администрации президента. Вместо того, чтобы выступить новым спасителем страны (а этого многие совершенно напрасно от этого проходимца и ждали), он сказал, что готов уступить Примакову первенство на выборах президента. Вместо того, чтобы пообещать наказать сегодняшних мучителей народа, заговорил о необходимости гарантий для Ельцина и его семьи после воцарения нового президента.

Одним словом, Лужков праздновал труса. Его опрокинутое лицо в телеэфире свидетельствовало о полном смятении.

А тут еще любимая журналистка лужковской жены Татьяна Цыба, которая по протекции получила в пользование газету “Россия”, дождалась своего часа и вывалила на страницы своего бездарного издания скандальную выдумку — мол, в президентской администрации хотят разделить Москву, выделив из нее кремлевскую сердцевинку — по Садовому кольцу. Эта земля, якобы, должна перейти в федеральное подчинение.

Выдумала Цыба все это — и ну блажить на все лады. Да еще вместе с репортерами ТВЦ жителей столицы смущать — мол, от их столичного сладкого пирога хотят отрезать самое дорогое — землю со всякого рода министерствами, посольствами и гостиницами. А все для чего — чтобы превратить Юрия Михайловича в Бориса Николаевича образца 1986 года.

Стал Лужков всеми обиженным изгоем. Подобным Ельцину-изгою во всем. В том числе и в выдумках о собственном изгойстве. Не говоря уже о прочего рода подлостях.

И все, все оказалось напрасным! Дьяволу нечем было расплатиться за заложенную ему душу. Ни славы, ни чести — все у Лужкова пошло наперекосяк. В начале 2000 года ввиду обрушившегося рейтинга (до 1–2 %) он отказался от бонопартистских планов по захвату Кремля и с трудом удерживал Москву от нападок своих умножающихся в числе и силе оппонентов. Закат Лужкова стал необратим. Он даже дал добро старинным ельцинским структурам “объединений избирателей” — долго подкармливаемых из Кремля и из мэрии в качестве “народных домов” — на сбор подписей в пользу опустившего его Путина.

В 1999–2000 Россия имела шансы на избавление от ельцинизма. Для этого ей надо было сосредоточиться, напрячь душевные силы, чтобы не пропустить во власть политических двойников Ельцина — прежде всего, Лужкова. И Россия нашла в себе эти силы. Не бог весть из какого источника почерпнула их, но все-таки…

Угробил репутацию Лужкова журналист Доренко, спущенный с цепи Березовским и его околокремлевским кланом. И подобрал-то Доренко сюжеты, которые лежали на поверхности, а шуму было — на всю Россию. Вот как сработала информация, которая доселе оставалась под спудом.

Началось все как-то скромно — с комментариев сообщений зарубежной прессы о том, что Лужков купил скаковую лошадь для себя и двух пони для своих детей. На это Лужков оскорбился, а жена его сказала, что не найдется такая лошадь, которая смогла бы долго вынести тело ее мужа. Действительно, почти стокилограммовый вес “человека в кепке” не очень годится для седока. Который, к тому же, может пройти под конским брюхом не изгибая позвоночника, а вот запрыгнуть ей на спину в состоянии только с какой-нибудь подставки. Лужков с тех пор очень обиделся на Доренко. Но главные обиды были впереди.

Начались показы лужковских восторгов по поводу Ельцина в 1996 и встык — наглые антиельцинские фразы (впрочем, достаточно аккуратные) в 1999. “Лицемер” — это определение Доренко прилепил к Лужкову намертво.

Потом началась история с коммерческими проектами жены Лужкова г-жи Батуриной. Ситуация балансировала на грани уголовного дела, которое замяли только после полного “отжатия” впитавшейся зловонной жижи из вытащенного на свет грязного белья четы Лужковых. А могли бы и посадить. Инициаторы просто не стали загонять Лужкова в угол (еще переворот устроит!), да еще — вскрытия более масштабных безобразий побоялись (как бы самих не посадили!).

Жена Лужкова потом объявила, что будет баллотироваться в депутаты в Калмыкии. Президент Кирсан ей благоволил за то, что ее фирма “Интерэко” была основным подрядчиком при реализации авантюрного проекта строительства “Сити-чез” — воплощенной мечты советского периода о Нью-Васюках. Услуга калмыцкому хану оказалась настолько емкой, что он не только подарил Елене Батуриной скакуна (жена Лужкова, как оказалось, разбирается не только в строительстве, но и в лошадях, и возглавляет ассоциацию конного спорта), но решил еще подарить ей и депутатский мандат — вместе с депутатской неприкосновенностью (“Мир за неделю”, № 4, 1999). Подарок, правда, не состоялся. Дорогу Батуриной перебежала диктор ОРТ от Березовского и калмыцкой внешностью. Как ни старались убрать дамочку с дороги наездницы, не вышло. Не стала Батурина депутатом.

Потом Доренко взял за жабры Гусинского с его “Мостом” и с особняками в Испании. Доренко обнаружил целую улицу “мостовиков”. А потом была рассказана история про “человека, никогда не видевшего море” — про статую Церетели, за которую скульптору и его другу Лужкову были выделены земельные участки в Испании. Все в оплату транспортировки статуи, которая якобы обошлась в миллион долларов. Грабанули бюджет тихого испанского городка, а документы изничтожили. Городок же, имевший несчастье выбрать вороватого мэра — коллегу Лужкова, расплатился земельными участками.

Как только сведения об этом просочились в прессу, Лужков поспешил отказаться от своего участка. Втихую одних борзых щенков заменили другими.

Наконец, гвоздем программы Доренко стала история с “Мабетэксом”, который потратил почти миллион долларов на строительство и оснащение больницы в многострадальном Буденновске, а также выполнял заказ Лужкова на ремонт зала заседаний правительства Москвы и кабинетов членов этого правительства. Лужков при этом отрекся от “Мабетэкса”, сказав, что к этой фирме не имеет никакого отношения. А глава фирмы обиделся — вся его благотворительность была украдена, приписана Лужковым себе. приписал себе. Это был конец репутации Лужкова.

Международную репутацию Лужкова Доренко ликвидировал методичной разработкой темы с убийством совладельца гостиницы “Рэдисон-славянская” Пола Тэйтума. Из крайне сомнительного дела с массой неясностей Доренко смог выжать максимум пропагандистского эффекта. Московским властям было брошено обвинение — убили и ограбили (забрали себе гостиницу), отдали все на откуп своему чеченскому побратиму Джабраилову. Подействовало без промаха. Кто захочет теперь знаться с потенциальным заказчиком убийства американского бизнесмена?

Добил Доренко московского мэра историей милых отношений московских властей с сатанистами из секты АУМ, которые благодарили Лужкова за содействие. Поводом к вскрытию этих контактов стала оплошность (или повязанность?) Лужкова — он назначил своим адвокатом в процессе против Доренко члена сайентологической секты и большого друга иеговистов. Истеричная дама дала повод для целого ряда уничижительных репортажей.

Оставалось Лужкову готовиться к пенсии и тюрьме. Президентские выборы 2000 года он проиграл в парламентских баталиях 1999.

В телебеседе (3 декабря 2000 г.) со своим журналистом Попцовым, породнившимся с номенклатурой еще в эпоху раннего Ельцина, Лужков рассуждал о “мощнейшем потенциале “Отечества””, в то время как региональные организации на треть рассыпались, еще на треть не подавали признаков жизни никогда, а на оставшаяся треть искала кому бы продаться. Лужков говорит о членах “Отечества” как о людях дела, которым есть что предъявить. (Будто мы не знаем их дела — разворовывать страну!) Но дел не было. Никаких.

Обиженный Лужков пытался сравнивать свое детище с победившим на выборах скороспелым “Единством” — мол, у “медведей” нет идеологии, их вообще создал Березовский, а кадровый состав и вовсе случаен. Но точно то же самое и у Лужкова — тоже создали организацию на грязные деньги (соответствующее дело по липовой фирме “ВМЦ”, финансировавшей съезд “Всей России” в Питере, просто заморозили в Генпрокуратуре до поры до времени), и состав — чиновный сброд, и идеологии — ровным счетом никакой. Так что, последний вздох “Отечества” отдавал гнилью, как и вся судьба московского мэра.

Лужков говорил о том, что последние 10 лет он рассматривает как катастрофу, время потерь, трагедию. При этом ни тени раскаяния за свои вопли “Ельцин — это наше будущее!”. Не вспомнит как толкал милицию на убийства в 1992 и 1993. Он не желает ничего помнить. Но мы помним и другим будем напоминать.

И не спрятаться Лужкову, растворившись в “партии власти”, отрекшись окончательно от президентских амбиций. Мы достанем его и на том свете. А на этом — снимем с него шкурку из лжи, вывернем наружу гадкое нутро московской номенклатуры.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.