19. Строптивый собственник

Представьте, если получится, проблемы девелопера, который пытается вытеснить разваливающийся городской квартал современным жилым комплексом с садами, бассейнами, балконами и прочими атрибутами комфортной жизни. Трудностей возникает множество, и часть из них связана с государством (законы о территориальном зонировании, лицензионные требования, взятки за утверждение архитектурных планов). Сегодня они широко распространены и являются большой помехой.

Однако иногда еще большую проблему представляет старый брюзга, который владеет самым ветхим домом в квартале и живет в нем. Он очень любит это строение и не соглашается его продавать ни за какую цену. Застройщик предлагает несообразные суммы денег, но тот твердо отказывается.

Несогласный, который может быть маленькой пожилой леди или неприятным ворчливым стариком, давно и активно защищает свое владение от посягательств строителей дорог, железнодорожных магнатов, добывающих компаний, проектов по возведению дамб и контролю за ирригацией. Действительно, на подобном сопротивлении построены сюжеты множества западных фильмов. Брюзга и его духовные соратники вдохновили принятие законодательства, делающего возможным отчуждение частной собственности. Их изображали как стойкий барьер на пути прогресса, с ногами, твердо вросшими в перекресток, и девизом — резким и вызывающим «нет».

Подобных случаев множество. Обычно говорят, что они представляют собой препятствие прогрессу и процветанию большинства. Однако этот популярный подход ошибочен. Брюзга, которого изображают как препятствие на пути прогресса, в действительности представляет собой одну из величайших надежд, когда- либо возникавших в ходе этого прогресса, — институт прав собственности. Нападки на него представляют собой скрытую атаку на саму концепцию частной собственности.

Если частная собственность имеет хоть какое-то значение, то владелец вправе принимать решения относительно использования своей собственности до тех пор, пока это не создает помех другим владельцам собственности и их правам на ее использование. В случае отчуждения, когда государство принуждает владельца отказаться от прав на собственность на условиях, которые он не может установить по своему усмотрению, права на частную собственность ограничиваются.

Есть два основных аргумента в пользу частной собственности — моральный и практический. Согласно моральному аргументу каждый человек является прежде всего полноправным владельцем самого себя и плодов своего труда. Это основано на принципе гомстединга (первоначального присвоения) или естественной власти. Каждый человек является естественным владельцем самого себя, потому что по природе вещей его воля контролирует его действия. Согласно этому принципу, каждый человек владеет сам собой и поэтому владеет тем, что производит, — теми элементами природы, которые ранее никому не принадлежали и которые в сочетании с его трудом преобразованы в полезные предметы.

Моральными путями для изменения прав собственности на эти единицы могут быть только добровольная торговля и добровольное дарение. Они соответствуют естественным правам первоначального владельца, поскольку это методы, с помощью которых право собственности переходит от одного человека к другому добровольно, в соответствии с волей собственника.

Предположим, что собственность, принадлежащая несогласному старому брюзге, была получена естественным путем в результате первоначального присвоения. В таком случае должен быть первоначальный владелец и должна иметь место добровольная продажа или дарение земли. Затем земля перешла во владение этого брюзги в результате неразрывной цепи добровольных событий, каждое из которых соответствует принципу гомстединга. Другими словами, его титул на землю легитимен.

Любая попытка отобрать у него эту землю без его согласия нарушает принцип гомстединга и поэтому аморальна. Это акт агрессии против ни в чем не повинной стороны.

Можно задать вопрос, не является ли эта земля краденой. В действительности большая часть земной поверхности соответствует этому критерию. Если есть доказательства, что земля украдена и что может быть найден другой индивид, являющийся полноправным владельцем или наследником, то необходимо соблюдать права собственности этого человека. Во всех прочих случаях полноправным владельцем необходимо считать реального владельца. Собственности де-факто достаточно, если владельцем является первоначальный пользователь или невозможно найти другого законного претендента.

Во многих случаях, если не всегда, законы об отчуждении собственности используются в частных интересах.

Многие признают это, когда брюзга сопротивляется посягательствам частного бизнеса на его собственность. Очевидно, что один частный интерес не имеет права посягать на другой частный интерес. Когда же речь заходит о государстве, которое представлено законами об отчуждении частной собственности, ситуация, очевидно, иная: государство, по предположению, представляет всех граждан, и несогласный брюзга якобы препятствует прогрессу.

Однако во многих случаях, если не всегда, законы об отчуждении собственности используются в частных интересах. Множество городских программ переселения реализуются по пожеланиям частных университетов и больниц. Конфискация частной собственности с позиций законов об отчуждении ведется в интересах различных лобби и других групп давления.

В качестве примера можно привести конфискацию земли, на которой построен Центр актерского мастерства Линкольна в Нью-Йорке. Этот участок земли был изъят, чтобы уступить путь «высокой культуре». Людей принуждали продавать землю по ценам, которые государство было готово заплатить. Чью культуру обслуживает этот центр, станет очевидно каждому, кто прочитает список подписчиков Центра Линкольна. Это «Кто есть кто» в правящем классе.

Рассматривая второй набор аргументов в пользу прав частной собственности (т.е. практические аргументы), обратим внимание на один, который основан на концепции распорядителя. Утверждается, что частный распорядитель наилучшим образом позаботится о собственности, а кто контролирует объект собственности — уже неважно. Важно, чтобы вся собственность была частной, чтобы разные объекты собственности были четко разграничены и чтобы не допускалась принудительная или недобровольная передача собственности.

Если эти условия выполняются и поддерживаются условия свободного рынка (laissez faire), то те, кто плохо управляет собственностью, теряют прибыль, которую могли бы заработать, а те, кто делает это хорошо, имеют возможность накапливать средства. В итоге те, кто лучше справляется с этим, в конечном счете отвечают за возрастающий объем собственности, потому что на свои доходы они могут приобретать ее дополнительно, а плохие распорядители — за сокращающийся.

Таким образом, общий уровень качества управления будет возрастать, и о собственности в целом будут заботиться все лучше. Вознаграждая хороших распорядителей и наказывая остальных, такая система приводит к повышению среднего уровня управления, причем это происходит автоматически, без голосования, политических кампаний, без шума или фанфар.

Что же происходит, когда государство вмешивается и с помощью кредитов и субсидий поддерживает слабеющие предприятия, управляемые некомпетентными менеджерами? Эффективность системы распорядителей падает, если не уничтожается на корню. Подобное государственное вмешательство принимает различные формы — предоставление франшиз, лицензий, других видов монопольных преимуществ одному избранному индивиду или группе; установление тарифов и квот для защиты неэффективных «смотрителей» от конкуренции с более эффективными иностранными распорядителями; распределение государственных контрактов, извращающих потребительские пожелания общества. Все эти методы выполняют одну и ту же функцию. Они позволяют государству встать между плохим распорядителем и обществом, которое решило не пользоваться его услугами.

А что если государство вмешается противоположным образом? Если оно попытается ускорить процесс приобретения собственности хорошими распорядителями? Поскольку признаком хорошего управления на свободном рынке является успех, то почему государство не может просто проанализировать сложившееся распределение собственности и богатства, выявить наиболее и наименее успешных распорядителей, а затем передать собственность от бедных к богатым?

Ответ заключается в том, что рыночная система работает автоматически, ежедневно внося коррективы и немедленно реагируя на компетентность, проявляемую различными управляющими. Попытки государства ускорить процесс путем передачи денег и собственности от бедных к богатым могут осуществляться только на основе поведения распорядителей в прошлом. Однако нет никаких гарантий того, что будущее будет напоминать прошлое, что те, кто ранее был успешным предпринимателем, останутся успешными и в будущем!

Так же нет и никакого способа узнать, кто из нынешних бедных обладает скрытыми умениями, которые позволят ему в дальнейшем преуспеть на свободном рынке. Государственные программы, которые неизбежно будут основаны на прошлых достижениях, окажутся произвольными и надуманными по своей природе.

Получается, что несогласный — прототип «отсталого», бедного индивида, который по всем стандартам является плохим менеджером. Он становится первым кандидатом на применение государственной схемы, цель которой — ускорить рыночный процесс, в ходе которого хорошие распорядители получают больше собственности, а плохие свою теряют. Но это, как мы видим, схема, обреченная на неудачу.

Вторым практическим аргументом в защиту частной собственности можно назвать праксеологический аргумент. Этот подход концентрируется на вопросе о том, кто оценивает транзакции. В соответствии с ним единственной научной оценкой добровольной сделки является такая, при которой все стороны в ней ex ante (лат. — заранее.) выигрывают. То есть в момент сделки обе стороны соглашаются с тем, что они получат больше, чем отдадут. Стороны не заключат сделку добровольно, если на момент заключения каждая сторона не будет оценивать то, что она получит в ходе сделки, дороже, чем то, что должна будет отдать. Таким образом, ошибка при заключении сделки не будет сделана в смысле ех ante. Однако ее можно совершить expost — после того, как сделка произведена, оценки могут измениться. Тем не менее в большинстве случаев сделки отражают желания обеих сторон.Как это связано с положением несогласного брюзги, которого обвиняют в препятствовании прогрессу и создании помех естественному переходу собственности от менее способных к более способным? С точки зрения праксеолога, ответом на вопрос: «Не следует ли заставить его продать свою собственность тем, кто сможет управлять ею более продуктивно?» — будет однозначное «нет». С точки зрения науки можно применить единственную оценку — оценку добровольной сделки. Добровольная сделка с точки зрения ex ante — хороша.

Если брюзга отказывается ее заключать, отрицательная оценка невозможна. Можно сказать лишь то, что он оценивает свою собственность дороже, чем застройщик способен или хочет платить. Поскольку сопоставления полезности или благосостояния у разных людей не имеют под собой научной основы (отсутствуют единицы измерения, не говоря уже о сопоставлении этих показателей у разных людей), отсутствует и законное основание утверждать, что отказ брюзги продавать свою собственность вреден или создает проблемы.

Сопоставления благосостояния разных людей не имеют под собой научной основы.

Действительно, выбор брюзги мешает достижению целей застройщика. Но и намерения застройщика в той же степени мешают достижению целей брюзги. Очевидно, что у брюзги нет никаких обязательств отказываться от своих желаний для того, чтобы удовлетворять желания других.

В то же время брюзга обычно служит объектом неоправданного осуждения и критики, продолжая действовать смело и последовательно в условиях колоссального социального давления. Это должно прекратиться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.