АДВОКАТ РЕВОЛЮЦИИ В. А. ЖДАНОВ (1 (14) июля 1869 г. – 4 июня 1932 г.)

Владимир Анатольевич Жданов родился в селе Ивицы Одоевского уезда Тульской губернии. Потомственный дворянин, общественный деятель, присяжный поверенный.

После окончания гимназии в Рязани Владимир Жданов поступил на юридический факультет Московского университета, через некоторое время перевелся в Санкт-Петербургский университет, но потом снова вернулся в Москву, завершил изучение всего курса дисциплин и в 1895 году уехал в город Юрьев (Тарту) – сдавать экзамены и защищать диссертацию на кандидата прав по теме: «Система наказаний в русском праве ХVII века и в законодательстве Петра Великого».

Увлечение со студенческих времен революционно-демократическим движением привели к тому, что сразу после получения диплома Жданов был арестован и выслан в то время крупный эмигрантский центр – Вологду, где в сообществе ссыльных революционеров – А. А. Богданова, Б. В. Савинкова, П. Е. Щеголева, А. М. Ремизова, Н.А.Бердяева и многих других оказался значимой фигурой.

Луначарский в книге «Великий переворот (Октябрьская революция)» вспоминал: «Богданов писал мне об очень интенсивной умственной и политической жизни в Вологде; особенно хорошо отзывался он о В. А. Жданове, позднее так печально, но так героически выступившем против нас (после Октябрьского переворота)…»62.

В Вологде началась и юридическая практика Жданова. 24 февраля 1899 года он получил свидетельство частного поверенного на право ведения чужих дел при Вологодском уездном съезде мировых судей. В Вологодской губернии он также стал помощником присяжного поверенного, а 24 апреля 1902 года был принят в число присяжных поверенных округа Московской судебной Палаты с местом работы в Вологде63.

Нельзя сказать о больших успехах В. А. Жданова в судебных процессах, но наряду с обычными незаметными делами, многие процессы, в которых он принимал участие в качестве защитника, были достаточно громкими, что не могло не сказаться на внимании к нему как присяжному поверенному и его коллег, и обычных людей.

Участие В. А. Жданова в 1903 году в деле о Кишиневском погроме в качестве одного из защитников русских «погромщиков», позволило ему проникнуться атмосферой резонансного на всю Россию, Европу и Америку события.

Кишиневский погром, которому за несколько лет до случившегося предшествовали пасхальные столкновения на религиозной почте между евреями и христианами, произошел 6 (19) – 7 (20) апреля 1903 года. Во время погрома было убито около 50 человек (большинство евреев), искалечено более 500 (по другим данным – 586), из которых 62 христианина, пострадало 7 солдат и 68 полицейских, повреждено около 1350 (по другим данным – около 1500) домов, в том числе 500 еврейских лавок. К утру 9 апреля было арестовано 816 человек.

Газета «Речь» 19 марта 1917 писала: «Кишиневская кровавая баня, контрреволюционные погромы 1905 г. были организованы, как досконально установлено, Департаментом полиции», однако достоверных доказательств этому нет, и до настоящего времени вопросы, кем был инициирован Кишиневский погром, был ли он стихийным, остаются дискуссионными. Но, как минимум, не стоит списывать вину с властей за то, что они не смогли не допустить погрома как такового.

1903 г. Кишинев. После погрома

На судебном процессе группа гражданских истцов-присяжных поверенных заявила: «если суд отказывается привлечь к ответственности… главных виновников погрома» – то есть не какого-то губернатора Раабена, на него и внимания не обращали, а – министра Плеве и центральную администрацию России, то «им, защитникам… больше нечего делать на процессе». Адвокаты ушли с суда «в знак демонстрации». Наверное, такие их действия можно оценивать по-разному, но, как пишет Г. Б. Слиозберг, тогда «действия адвокатов были одобрены всеми лучшими людьми в России»64, более того, в дальнейшем отказы присяжных поверенных от защиты случались все чаще и чаще, становясь одним из новых способов защиты.

По делу о Кишиневском погроме из 816 арестованных от следствия и суда в связи с отсутствием доказательств в совершении преступлений были освобождены 250 человек, 466 человек получили судебные решения за мелкие преступления. По результатам процесса 37 человек обвинили в убийствах и насилиях: 12 из них были оправданы, 25 признаны виновными и приговорены к лишению всех прав состояния и каторге (от 5 до 7 лет) или арестантским ротам. Евреев среди обвиняемых не было.

Участие в процессе о Кишиневском погроме позволило В. А. Жданову познакомиться с известными присяжными поверенными: О. О. Грузенбергом, А. С. Зарудным, Н. П. Карабчевским, С. Е. Кальмановичем, Н. Д. Соколовым, выступавшими гражданскими истцами, и другими адвокатами, например, П. Н. Переверзевым, защищавшим обвиняемых: «чтобы они не боялись рассказать суду, кто их подстрекнул начать бойню»65.

Известность В. А. Жданов получил в 1905 году после защиты члена Боевой организации эсеров Ивана Каляева, бросившего взрывное устройство в карету великого князя генерал – губернатора Москвы Сергея Александровича Романова, дяди императора Николая II.

1905 г. Эсером Иваном Каляевым убит московский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович

С Каляевым Жданов был знаком по вологодской ссылке, куда тот приезжал из Ярославля к Б. В. Савинкову, работавшему в то время секретарем консультации присяжных поверенных при Вологодском окружном суде, а впоследствии ставшим руководителем Боевой организации партии эсеров.

Дело слушалось 5 апреля 1905 года в Особом присутствии Правительствующего Сената в овальном зале московских судебных установлений. В состав особого присутствия вошли сенаторы: Дейер (председатель), граф Бобринский, Куровский, Варварин, Зволянский и князь Ширинский-Шихматов. Обвинение поддерживал обер-прокурор Сената Щегловитов. Cо стороны защиты вместе с В. А. Ждановым в процессе также принимали участие присяжные поверенные М. Л. Мандельштам и в кассационной инстанции Сената В. В. Беренштам.

Во время процесса Каляев был выведен из зала по распоряжению председателя, который «не учел разницы между восьмидесятыми годами, когда он мог свободно хозяйничать в процессе, и 1905 годом»66. Защитники потребовали перерыва для обсуждения создавшегося положения, однако председатель отказал им в этом, «не понимая, чем это грозит и незнакомый с традициями, уже начинавшими складываться среди политических защитников»67. Следуя уже опробованному способу защиты, присяжные поверенные встали и покинули заседание вслед за подзащитным. Суд, оставшись без подсудимого и без защиты вынужден был пойти на уступки68.

В суде Жданов был достаточно красноречив: «В этом тяжелом процессе совершенно не интересна фактическая сторона деяния. Слишком она очевидна. Я обращаюсь лишь к выяснению нравственной стороны события, его мотивов, ибо для многих они остаются тёмной загадкой, и да простит мне Каляев, вверивший нам, защитникам, честь свою и судьбу, если не хватит у меня ни душевных сил, ни слов, чтобы остаться на высоте своей задачи. В тяжелые минуты пришлось Вам, господа сенаторы и сословные представители, разбираться в этом тяжелом деле. Безмерный административный гнет, полное экономическое разорение, полное банкротство военной системы, этого единственного оправдания современного политического строя, привели в брожение всю Россию. Волнуются все окраины, сотнями гибнут рабочие на улицах столицы, в дыме пожаров помещичьих усадеб ищет разрешения гнетущих вопросов крестьянин, и безумно страдает, мучась и умирая за всех, наша интеллигенция. Столкнулись две великие силы: старый, веками утвержденный строй, и новая, так страстно стремящаяся к свободе Россия. Теряется надежда на мирный исход этой борьбы, и все ближе надвигается чудовищный призрак гражданской войны. И в летописях этой борьбы Боевая Организация социалистов-революционеров пишет страницу самую яркую, самую ужасную, ибо пишет ее кровью своей и кровью тех, кого считает врагом народа. Видя в народных массах, в их воле единственных вершителей судьбы страны, они не дожидаются их движения и с безоглядной смелостью бросаются в борьбу с громадной правительственной организацией. Избрав политическое убийство, как средство, револьвер и бомбу, как оружие, они путем террора пытаются ускорить политическое освобождение России. Это не убийство из-за угла. Изменились условия жизни, – изменились и способы борьбы. Они видят невозможность, при современном оружии, народным массам с вилами и дрекольями, этим исконным народным оружием, разрушать современные Бастилии. После 9-го января они уже знают, к чему это приводит; пулеметам и скорострельным ружьям они противопоставили револьверы и бомбы, эти баррикады XX века. Они беспощадные враги современного строя, но они не ищут пощады и себе. На смертный приговор они смотрят, как на смерть за свои убеждения с оружием в руках. Они не щадят чужой жизни, но с дикой роскошью расточают и свою. Они губят, но гибнут и сами. Погибнет и он. Но и вы отнесетесь к нему не как к преступнику, но как к врагу после сражения. И, свершая свой суд, помните, что в грядущие дни, кровавая заря которых уже виднеется на небосклоне, на чаше весов, коими будет мериться все прошлое, не последнее место займет и Ваш приговор. Не отягчайте этой чаши. Крови в ней без того достаточно»69.

Не менее красноречив и смел был и сам Каляев:

– Я не подсудимый перед вами, я ваш пленник. Мы – две воюющие стороны. Вы – представители императорского правительства, наёмные слуги капитала и насилия. Я – один из народных мстителей, социалист и революционер. <…> Вы объявили войну народу, мы приняли вызов!.. Суд, который меня судит, не может считаться действительным, ибо судьи являются представителями того правительства, против которого борется партия социалистов-революционеров.

Но пламенные речи не повлияли на участь подсудимого. Особое присутствие признало его виновным и приговорило, по лишении всех прав состояния, к смертной казни через повешение70.

30 апреля 1905 г. в Петербурге Кассационным департаментом по уголовным делам Сената была рассмотрена кассационная жалоба Каляева, поддерживаемая присяжными поверенными М. Л. Мандельштамом и В. В. Беренштамом71 (В. А. Жданов не смог принять участия). Жалоба была отклонена, смертный приговор И. П. Каляеву оставлен в силе. 10 мая 1905 года он был приведен в исполнение на эшафоте в Шлиссельбургской крепости. Там же Каляев был и похоронен без креста недалеко от Королевской башни72.

В одном из эпизодов своего романа «Присяжный поверенный», приведя разговор юной барышни с В. А. Ждановым, Никита Филатов художественно продемонстрировал отношение в то время определенной части граждан к защитникам «насильников, убийц и погромщиков»:

«Санкт-Петербург, девятьсот пятый год… Подошедшая к столику барышня была очень юной и даже, пожалуй, красивой. Бледность кожи ее оттеняли большие глаза и иссиня-черные волосы, аккуратно уложенные в стиле bouffant, в точности, как на модных гравюрах известного иллюстратора Чарльза Гибсона. Очень строгое, темное платье с белым кружевным воротничком, из украшений одна только брошь – хоть и не дорогая, но очень приличная…

– Вы – присяжный поверенный Жданов?

– Совершенно верно, сударыня, – Владимир Анатольевич приподнялся со стула. – Чем могу служить?

– Вы – подлец и мерзавец!

– Простите, сударыня?

– Только недостойный человек способен защищать от правосудия грязных насильников, убийц и погромщиков!

Несколько бесконечно томительных, долгих мгновений прекрасная барышня простояла, не двигаясь, в ожидании, очевидно, какой-то реакции. Не дождавшись, она еще раз смерила Владимира Анатольевича уничижительным взглядом, и направилась обратно, к своему столику, за которым ее поджидала компания единомышленников.

Компания эта, из четырех человек, встретила героиню аплодисментами. Громче всех бил в ладоши высокий, прыщавый юнец в студенческой тужурке. Не отставал от него также тип с большим носом, у которого из-под расстегнутых пуговиц косоворотки выбивалась наружу густая кавказская поросль. Другой их приятель, тщедушный и лысоватый, в пенсне, тоже хлопал – однако чуть-чуть осторожнее, с некоторой оглядкой на официантов. Вместе с мужчинами, едва ли не в одну силу с ними, аплодировала своей подруге еще одна особа дамского пола – совершенно невыразительное создание с круглым лицом засидевшейся в девках поповны.

– Прикажете-с вызвать городового? – Склонился над ухом Владимира Анатольевича возникший, как из-под земли, распорядитель.

Обычно знаменитая кондитерская Кочкурова на Итальянской улице, куда присяжный поверенный Жданов привел на завтрак своего приятеля, весьма дорожила своей репутацией, обслуживала только приличную публику, и никаких нарушений порядка по отношению к посетителям не допускала.

– Не надо, голубчик. Пустое…

Владимир Анатольевич сделал жест, будто бы отгоняя от себя насекомое. После чего посмотрел на встревоженное лицо гостя, Виктора Андреевича Кудрявого, приехавшего в Петербург из Вологды по делам земства:

– Да вы кушайте, кушайте, Виктор Андреевич. Здесь прекрасно готовят суфле!

– Благодарствуйте… – усмехнулся Кудрявый. – Интересно, я вижу, в столице живется.

– Хорошо, хоть по физиономии не размахнулась. Или еще чего похуже…»73.

В 1906 году В. А. Жданову пришлось защищать и вышеупомянутого Б. В. Савинкова.

Борис Викторович Савинков (он же – Степанов Виктор Иванович – участник Белого движения, писатель, известный также под псевдонимами: В. Ропшин, «Б. Н.», Вениамин, Галлей Джемс, Крамер, Ксешинский, Павел Иванович, Роде Леон, Субботин Д. Е., Ток Рене, Томашевич Адольф, Чернецкий Константин) готовил покушение в Севастополе на командующего Черноморским флотом вице-адмирала Г. П. Чухнина. В мае 1906 года был арестован по обвинению в причастности к убийству генерал-лейтенанта В. С. Неплюева. «Всем нам было предъявлено одно и то же обвинение в принадлежности к тайному сообществу, имеющему в своем распоряжении взрывчатые вещества, и в покушении на жизнь генерала Неплюева (2 ч. 126 ст., 13 и 1 ч. ст. 1453 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, и ст. 279 кн. XXII Свода военных постановлений). По распоряжению командующего войсками одесского военного округа генерала Каульбарса мы были преданы военному суду для суждения по законам военного времени. Суд был назначен на четверг, 18 мая»74.

На первом заседании после заявления защитниками нескольких ходатайств, рассмотрение дела было отложено; единомышленники Савинкова подкупили стражу, и ему удалось бежать.

Позже Савинков напишет: «Я не могу не вспомнить с чувством глубокой признательности наших защитников: Жданова, Малянтовича, Фалеева и Андронникова. Уже не говоря о Жданове, моем близком знакомом еще по Вологде, не раз оказывавшем боевой организации услуги в Москве и защищавшем Каляева, все защитники показал много горячего интереса к нашему делу и много отзывчивости»75.

В 1906 году В. А. Жданов участвовал и в других громких процессах: «Деле Пресненского вооруженного восстания»76, «Деле фидлеровцев»77, деле о покушении 23 апреля 1906 года на московского генерал-губернатора Ф. В. Дубасова (вместе с П. Н. Малянтовичем)78, «Деле Минераловодской республики», «Деле Московской социал-демократической лаборатории бомб».

В 1907 году вместе с другими революционерами В. А. Жданов снова сам оказался под арестом, был судим в связи с «открытым похищением» для партийных нужд крупной суммы денег у секретаря Московского сельскохозяйственноого института Э. А. Реша. По версии обвинения конь по кличке «Туз», на котором приехали экспроприаторы, якобы, принадлежал Жданову. Жданова защищали В. А. Маклаков и Н. К. Муравьев, которые смогли доказать его непричастность к делу, однако кассационная инстанция отменила оправдательный приговор, и 18 октября 1907 года Московский военно-окружной суд приговорил В. А. Жданова к четырём годам каторги. Он отбыл этот срок в Александровском централе под Иркутском. С 1911 по 1917 провел с семьей на поселении в Чите, где занимался «подпольной адвокатурой».

1905 г. На баррикадах

После февральской революции Жданов стал комиссаром Временного правительства при ставке командующего Юго-Западным фонтом генерала Деникина, но в ноябре 1917 года был арестован большевиками. После вмешательства В. И. Ульянова, с которым Жданов был знаком лично, его отпустили.

В 1918 году В. А. Жданов принял участие на стороне защиты в первом громком публичном процессе по обвинению в контрреволюционной деятельности командующего Балтийским флотом Алексея Михайловича Щастного.

Предыстория дела ведет к началу 1918 года, но, ввиду множества загадок, с достаточной степенью условности. В то время возникла государственная необходимость в кратчайшие сроки принять меры в отношении части Балтийского флота, находящегося в Гельсингфорсе, так как в Финляндию направлялись немцы. Невзирая на все сложности, в апреле под командованием капитана 1-го ранга Щастного был осуществлен Ледовый поход Балтийского флота, спасший 236 кораблей от захвата кайзеровскими войсками. Через месяц A.M. Щастный был арестован (по некоторым источникам суд над ним инспирирован Л. Д. Троцким)79, однако к часто встречающемуся в литературе громкому утверждению: «Щастного расстреляли за то, что он спас Балтийский флот!» вполне понятно скептическое отношение исследователей, ибо вряд ли это обстоятельство может быть истинной причиной процесса против него, хотя в само утверждение и вкладывают определенный смысл, подчеркивая, что, создав себе популярность геройским поступком, Щастный хотел использовать это против Советской власти. По этому вопросу существуют разные версии, до сих пор обсуждаемые историками, но на них не будем останавливаться, так как это тема отдельного исследования и повествования.

Следствие по делу в отношении А. М. Щастного проводилось в срочном порядке – 13 июня следователь В. Кингисепп предъявил Щастному обвинение в декларативных выражениях без достаточных свидетельских показаний. 15 июня был сформирован состав Революционного трибунала, в который вошли только члены ВЦИК. Судебное заседание Ревтрибунала началось 20 июня 1918 года в Овальном зале Кремля. Основные обвинения А.М.Щастного были сформулированы Л. Троцким и Н. Крыленко и сводилось к его стремлению свергнуть Советскую власть.

Присяжный поверенный Щастного В. А. Жданов в своей речи указал на недостаток фактическою материала для такого обвинения, назвал все предъявленные пункты обвинения малообоснованными, и ходатайствовал о полном оправдании А. Щастного80.

Речь В. А. Жданова продолжалась около двух часов.

«– Показания Троцкого, – говорил защитник, – можно разделить на две части: на фактические данные, очень ценные для дела, и на выводы, основанные на предположениях. Среди этих материалов обвинения, имеются также записи Щастного. Но ведь эти записи являются лишь изложением мыслей и взглядов автора. Их можно было поставить ему в вину только в том случае, если бы имелись указания, что он пытался осуществить эти мысли. Но на это нет решительно никаких доказательств. Остерегаю вас от чтения мыслей. Вспомните фразу Фуше: „Дайте мне три строчки из любого письма, и я приведу всякого автора к эшафоту“. – Защитник переходит к характеристике обстановки, в которой Щастный начал работу. – В это время никто не знал ни своих прав, ни обязанностей. Нам говорят, что положение о Балтийском флоте внесло ясность в эти отношения. Но посмотрите, как один параграф положения противоречит другому. При такой противоречивости у подсудимого не оставалось другого выхода, как применять обычную практику, и он обращается за советами к различным органам власти. Щастного обвиняют, что он смешивал оперативные и политические функции, но ведь за соблюдением этого разграничения должен следить комиссар. Почему же не он, Комиссар, сидит на скамье подсудимых? Щастного обвиняют в том, что он не принял мер к установлению демаркационной линии. Но ведь переговоры об установлении такой линии лежат в области политической, а Щастный обязан был только выполнять технические задачи, установленные этими переговорами. И все стрелы, пущенные Троцким в связи с этим вопросом, по адресу Щастного, должны быть направлены в Блохина. Щастного обвиняют в том, что он противился назначению Флеровского. Но ведь приказ о назначении Флеровского комиссаром не был послан во флот по вине морского комиссариата. За эту оплошность, опять, хотят судить Щастного, а не действительных виновников. Щастного обвиняют в том, что он не принял меры к аресту контрреволюционных офицеров. Но в действительности, был приказ об их увольнении, а не об их аресте. Увольнение же офицеров, согласно правилам, могло последовать только по распоряжению Морской коллегии, но не по приказанию Щастного. – Троцкий, – говорит Жданов, – обвинял Щастного в непринятии мер к взрыву флота в случае необходимости. Но если вчитаться в телеграмму Троцкого к Щастному, то станет ясно, что первая мысль о необходимости ради спасения флота увести его в Ладожское озеро, была подана Щастным. Укорять человека, заговорившего первым о необходимости спасения флота, в том, что он не принял должных мер к его спасению от немцев, является, по меньшей мере, странным. Вопрос о проходе судов через петербургские мосты является для Щастного особенно важным. Это касается его репутации, как моряка. Вспомните, что Щастный провел флот из Гельсинфорса в Кронштадт в самых ужасных условиях, причем ни одно судно не пострадало; немцы же, попытавшись пойти тем же путем, потеряли два человека. Для Щастного было бы слишком оскорбительно, если обвинение, брошенное ему в непринятии мер к уничтожению флота, было бы основано на фактах. Но телеграмма Троцкого по этому вопросу не давала Щастному тех необходимых указаний, начало её противоречит концу. Да, Щастный противился тому, чтобы морякам были выданы награды за уничтожение кораблей. Но он считал, что это их долг, а за исполнение долга наград не берут. Фразу: „Наш моряк продаваться не будет“, сказал не Щастный, как утверждает обвинитель, а комиссар Блохин. Рекомендую обвинителю проявлять большую внимательность при чтении показаний, когда каждое слово может решить судьбу человека. Председатель оглашает соответствующее место показания Блохина, и я удостоверяю, что инкриминируемую фразу сказал Блохин, а не Щастный. Защитник переходит к вопросу об агитации Щастного на съезде. Он доказывает, что агитации не было; происходил лишь обмен мнений между Щастным и Советом съезда, в состав которого входило только 12 человек. Даже в донесении Флеровского нет указаний на то, что Щастный вел контрреволюционную агитацию и вообще выступал против Совета народных комиссаров»81.

Несмотря на долгую речь В. А. Жданова, стенограмма процесса зафиксировала лишь несколько фраз о том, что «фактического материала слишком мало», и «обвинение главным образом базируется на умозаключениях и выводах, часто явно грешащих против логики», и Верховный трибунал, признав доказанным, что Щастный сознательно и явно подготовил условия для контрреволюционного государственного переворота, стремясь в своей деятельности восстановить матросов флота и их организации против постановлений и распоряжений, утвержденных СНК и ВЦИК, постановил: считая виновным А. М. Щастного во всем изложенном, расстрелять, Приговор привести в исполнение в течение 24 часов».

В тот же день, 21 июня, В. А. Жданов подал прошение в Президиум ВЦИК следующего содержания:

«Приговором от 21 июня с. г. Верховный революционный трибунал при Всероссийском Центральном исполнительном комитете, признав гражданина A.M. Щастного виновным в подстрекательстве и организации, распространении ложных слухов о советской власти и содействии контрреволюции, приговорил его к смертной казни через расстреляние. Приговор этот настолько не соответствует данным дела и поставлен с таким нарушением минимальных требований какого бы то ни было правосудия, что я ходатайствую перед Президиумом ЦИК о немедленной его отмене. Немедленной, ибо он, согласно приговора, должен быть приведен в исполнение в 24 часа».

Президиум ВЦИК прошение Жданова отклонил. Само прошение не было приобщено к материалам дела82.

В ночь перед расстрелом в тюрьме на территории Кремля Щастный написал письмо Жданову, которое не было передано адресату, но было приобщено к делу:

«Дорогой В. А., сегодня на суде я был до глубины души тронут Вашим искренним настойчивым желанием спасти мне жизнь. Я видел, что Вы прилагаете усилия привести процесс к благополучному для меня результату, и душой болел за Ваши переживания. Пусть моя искренняя благодарность будет Вам некоторым утешением в столь безнадежном по переживаемому моменту процессе, каковым оказалось мое дело. Крепко и горячо жму Вашу руку. Сердечное русское Вам спасибо»83.

Это был первый смертный приговор, вынесенный судом Советской республики, а А.М.Щастный был первым» врагом народа». А. М. Щастного расстреляли в 4 часа 40 мин. 22 июня 1918 г. во дворе Александровского училища.

6 сентября 1992 г. капитан 1-го ранга в отставке Е.Н.Шошков обратился в Генеральную прокуратуру РФ с просьбой о реабилитации командующих Балтийским флотом А.М.Щастного и А.В.Развозова. Через три года, 29 июня 1995 года, было подписано заключение о полной реабилитации А. М. Щастного на основании закона РСФСР от 18 октября 1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий».

1918 г. Адмирал А. М. Щастный

Конфликт В. А. Жданова с новой властью произошел летом 1922 г., во время суда над членами партии правых эсеров в связи с грубыми нарушениями закона и открытой политизацией дела. В. А. Жданов вместе с другими защитниками С. А. Гуревичем, Г. Л. Карякинвм, А. Ф. Липскеровым, Н. К. Муравьевым, М. А. Оцепом, Г. Б. Патушинским, Б. Е. Ратнером, А. С. Тагером с разрешения своих подзащитных, как бывало и ранее, демонстративно отказались от участия в процессе. За это они были арестованы и высланы из Москвы, а газета «Правда» заклеймила их «продажными профессионалами-адвокатами» и «прожженными судейскими крючками». 17 августа 1922 года В. А. Жданов был арестован ГПУ и по постановлению Комиссии НКВД по административным высылкам от 17 октября выслан на два года в Рыбинск. По этой причине поданное в то время им заявление о зачислении в образуемую по Декрету ВЦИК коллегию защитников Московской губернии было удовлетворено только в мае 1924 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.