Песня - это свободаАндрей
Песня - это свободаАндрей
Песня - это свобода
Андрей Смирнов
7
Культура
На вопросы «Завтра» отвечает Тимур Зульфикаров
Наш выдающийся современник Тимур Касымович Зульфикаров хорошо известен своей большой литературой. Музыкальная ипостась пока менее известна, хотя, пожалуй, весьма значительна. В своих песнях и размышлениях о музыке поэт и мудрец открывается с новых сторон. Зульфикарову подвластны романс, бардовская песня, народная баллада. Его песни самобытны, но впитали в себя целые миры и традиции.
Это очень узнаваемые песни, но каждая обладает собственным лицом, характером, темпераментом. То плавные, умиротворяющие, то тревожно-беспокойные истории, наполненные удивительной внутренней силой.
"ЗАВТРА". Самый тривиальный и глобальный вопрос — что есть в вашем представлении песня?
Тимур ЗУЛЬФИКАРОВ. Начнём с такой банальной истины, что песня — это душа народа. Когда-то Твардовский писал, что его потрясло после войны молчание полей, ведь раньше косцы всегда пели в полях. И это было молчание деревни, ещё полной людьми. А если коснуться политических вещей, то информационная война, война на разрушение Советского Союза, началась с уничтожения песни. Как говорил древнекитайский император — чем громче в стране звучит чужая музыка, тем ближе эта страна к гибели.
Песня объединяет, сближает людей. Помню, как в пионерском лагере мы, голодные дети, евшие жмых, акацию, угольную смолу, пели песни и забывали о голодухе.
Почему сейчас вокруг песни крутятся такие гигантские деньги? У меня даже есть такое четверостишие:
На древний мёд старинной русской песни
Налипло много шоу-бизнес-мух,
Но песня русская восстанет и воскреснет
В устах монахов и заливистых старух.
Конечно, мои прогнозы слишком оптимистичны. Куда тут бедной одинокой народной песне или романсу противостоять девятому валу чудовищной попсы? Да, шоу-бизнес — это океан. Но если ты плывёшь в океане, ты же не можешь пить оттуда воду. Ты берёшь с собой родниковую воду, в данном случае настоящую песню, которая стала народной, берёшь сокровенный, чистый романс. В одном искусствоведческом отзыве говорится, что "голос Зульфикарова сам по себе, как самоценный, совершенный инструмент, драгоценный подарок свыше, дополнение к его главному дару. Голос кристально чистый, чарующий богатым, глубоким, бархатным, виолончельным тембром, подобно лучшим инструментам итальянских мастеров. Голос, царящий над временем и пространством".
Упаси Бог, я не претендую на вокальные высоты. Единственное, что могу сказать: песней я занимался сколько себя помню, я всё время ходил и пел. Когда в моём родном Душанбе спрашивали: "Кто такой Тимур Зульфикаров?" — "А это такой чудак с чёлкой, который всё время поёт". Я всё время ходил, пел. У меня очень мускулистая и воспитанная глотка. И сейчас, кстати, я целыми днями пою.
Песни я начал сочинять давно, лет сорок назад. Они нравились Высоцкому, он в общих компаниях порой просил их исполнить. Я отвечал: "Как я буду петь при тебе? Ты — голос советского народа от академика до бандюги, у тебя такой диапазон…". И действительно, когда он пел, с 2-3 метров… словно с тебя сдирали шкуру, или горящий самолёт рядом пролетал…
Я пел акапелла. Высоцкий мне сказал: "Возьми гитару и будешь третьим бардом. Окуджава начал, я — продолжатель, третий — ты". Но мои попытки овладеть гитарой ещё в Душанбе были тщетны. Как-то я купил гитару и притащил две бутылки коньяка учителю. Но говорю: учтите, не могу синхронно петь и играть. Учитель ответил, что он даже обезьяну научит. Но после первого урока сказал: забери коньяк, ты должен петь акапелла, и пусть тебе кто-нибудь аккомпанирует. Потому что твоя свобода не может быть ограничена гитарой.
Неумение играть, слава Богу, спасло меня от славы и судьбы барда, потому что я давным-давно сгорел бы к чёртовой матери. Ничего бы не написал. Поэтому мои песни — боковая ветвь моей Амазонки в разливе. Когда появилась Ирина Дмитриева-Ванн — мои песни стали оснащаться её голосом и гитарой. Какое-то время я ей уступил, пела она. Но потом вернулся и стал петь сам. Всё-таки человек, создающий песни, поёт их точнее. Возьмите Окуджаву, у него довольно банальные мелодии, а голоса вообще никакого. Тем не менее, никто лучше него его песни не исполнит. Некоторое исключение — Камбурова, но остальные даже сравниться с Окуджавой не могут. Всё-таки воробей лучше пищит как воробей, и при всей красоте пения соловей не сможет петь как воробей.
"ЗАВТРА". Что вы в песне не будете делать? Есть ли формы, которые для вас неприемлемы? Рок-н-ролл?
Тимур ЗУЛЬФИКАРОВ. Есть у меня и довольно разухабистые песни, и они могут подвергнуться и рок-н-рольной обработке. Наверное. Не знаю. Но это уже сугубо композиторская проблема.
Тот же романс — шоу-бизнес прошлых веков. По большей части это пошлятина, кроме классических, когда композиторы перекладывают стихи больших поэтов: Пушкина, Некрасова, Толстого. И тогда, например, получается гениальный романс — "Средь шумного бала". Но моя песня отделена от моей поэзии. В песне я возвращаюсь к классической русской поэзии, есть рифма, ритм. Словно иконописец повернулся к портрету. Песня — это моя дань классической поэзии.
Песня у меня рождается именно как песня. Я сидел последний год на горе, в слезах, в одиночестве полном. Я техникой не владею, но, слава Богу, насобачился записывать на телефон свои песни. Потом приезжаю в студию — и пою с одного дубля. Нет возможности в моём возрасте второй дубль делать.
Песня — это, конечно, свобода. Я, кстати, как-то зарекался лет десять назад писать песни, потому что это очень тяжёлая история. Это связано с большим перегоранием души. Когда сочиняю, у меня начинают слёзы течь. Это вовсе не старческое: Пушкин последние годы, когда читал свои стихи, рыдал над ними, а он был достаточно молод.
Ко мне пришла Цыганка-смерть…
Долго стояла и гадала на пороге…
Потом шепнула на древнейшем языке:
"Пойдём со мной, сынок!.. Пойдём, родной!..
Нам предстоит далёкая дорога!..
Пойдём со мной, сынок!.. Пойдём вдвоём!..
Нас ждет средь звёзд Небесная Дорога!..
Я закричал: "О, как я рад!.. Скорей! Скорей! Скорей!
Мне так наскучил жизни горький Праздник…
Я так устал любить, жалеть людей,
И видеть, как они страдают,
Я так устал любить людей,
И видеть, как безвинные страдают"…
Тогда Цыганка-смерть вздохнула: "Эх!
Я, кажется, ошиблась дверью…
Коль ты ещё не разлюбил людей,
Тебе ещё придется жить на этом свете…
Коль ты ещё жалеешь всех людей –
Тебе еще страдать на белом свете…"
Цыганка-смерть ушла…
И вновь — я одинок
В своём приречном домике саманном,
А Смерть-цыганка позабыла гиацинтовый платок,
В котором ходят только Девы Рая…
А Смерть?цыганка позабыла свой заплаканный платок,
И я им тоже слёзы утираю…
Она забыла гиацинтовый, заплаканный платок,
И я Им плачущую Душу утешаю…
Осушаю…
Кстати, я свои последние вечера делаю так. Вначале фильм канала "Культура" про мою жизнь, поэзию, литературу. Люди любят изображение, таким образом я удовлетворяю жажду картинки. Потом говорю: братцы, вырубим свет, в медитативном таком тумане забудем этот жуткий город. И ставлю свои последние песни, аранжированные, вооруженные скрипкой, роялем и испанской гитарой — "Вечерние коровы", "Чего ты боишься смерти?", "Моё генеалогическое древо". А потом мы уже сами выходим читать, петь и беседовать с залом. Люди уходят просто на подъёме.
"ЗАВТРА". Песня может развлечь, песня может утешить, а может задеть. С другой стороны, музыка или пение далеко не всегда и не везде требовала коммуникации с человеческим планом. Это могло быть ритуальное пение, обращение к стихиям. Но у вас слушатель всё-таки подразумевается обязательно.
Тимур ЗУЛЬФИКАРОВ. Конечно. Как-то уже получилось, что радиус моих вещей ограничен чудовищно — скромными вечерами в музее Маяковского, музее Толстого, куда приходит по сотне человек, в основном уже люди моего поколения. Но иногда забредающая молодёжь бывает заворожена. У меня есть песни, которые могли бы действовать на очень большую аудиторию. И политические есть — "Мои дом у реки демократы сожгли", и потенциальные шлягеры вроде "Черёмухи". А "Дастархан моей жизни" и "Дикий виноград" стали народными песнями таджиков, живущих в России.
"ЗАВТРА". Вы говорите, "давайте отстранимся от города". Но мы даже не в городе, а в мегаполисе находимся, в ситуации ниш, а не иерархий. Всё на одном уровне — и консерватория, и рок-концерты, и рейв-площадки.
Тимур ЗУЛЬФИКАРОВ. Думаю, главная проблема у меня в отсутствии продюсера и в малой рекламе. Вроде сегодня гигантские способы коммуникации. Тем не менее:
Весть о ворах, убийцах, графоманах
Мчится на спутниках и телеэкранах.
Весть о великих делах и мужах
Тащится, как и встарь, на седых лошадях и ослах.
Например, в советское время был у меня эфир по первой программе — из цикла "Встречи в Останкино". После этого ко мне пришли сотни тысяч читателей.
Я понимаю, что сейчас другая ситуация. Не скрою, что, как говорится, писать "в стол" — я привык, но петь "в стол" — это ужасно. Потому что песня рвётся к слушателям, а я создал больше ста песен, это целый мир. Я уж не говорю про мою литературу, которая вообще не оценена, даже смешно говорить.
Я пишу аристократичные песни, они воздействуют на людей мощнейшим образом. Если бы fm-станции прокрутили бы некоторые мои песни — нет сомнений, что это завоевало бы очень большую территорию. Я словно собрал берёзовые дрова, и нужно только поднести спичку.
"ЗАВТРА". Вы говорите о мире шоу-бизнеса, но шоу-бизнес не живёт законами качества.
Тимур ЗУЛЬФИКАРОВ. Мне кажется, главная проблема, что сегодня нет достойных текстов. Как замечательно сказал Кобзон: если раньше были "стихи поэта", то теперь говорят "слова". Была у меня возможность выйти на большую эстраду, когда Александр Зацепин, писавший музыку к моему фильму "Белый рояль", дал Пугачёвой двенадцать моих стихов. Пугачёва мне позвонила и говорит: "Потрясающие тексты. Мне только надо, чтобы вы на женщину перевели", не "я пошёл", а "я пошла".
Я отвечаю: "Вы знаете, в романсе это не имеет значения".
— А вот для меня имеет значение, вам это очень просто.
— Нет, этим я не буду заниматься.
Она говорит: "Зря, это бы изменило вашу судьбу".
— Но и вашу судьбу это бы изменило, потому что вы — замечательная певица, но поёте ерунду. Умрёт всё, что вы поёте.
Так оно и получилось. Кто в застолье будет петь "Миллион алых роз"? У Шульженко, Утёсова живут песни. А у Пугачёвой нет песен на века, потому что слов нет.
Я смотрю популярные песенные телевизионные шоу — есть интересные ребята, есть девицы с голосами. Но им нечего петь. Мне, как ювелиру, обидно, что в эпоху повального стекла я сижу со своими алмазами в глубоком песенном одиночестве. Потому что я не настолько безумен, чтобы не понимать, что мне Господь дал пропеть…
Наша страна — это страна самых одиноких людей. Интернет, все эти новые средства связи проблемы не решают. И я понял, почему наша страна — это страна самых глубоких колодцев одиночества. У страны нет общего дела. Каждый занят выживанием, своим жалким житием, нищетой страшной, в которую нас опрокинули и всё глубже опрокидывают. А когда нет общего дела, народ впадает в одиночество миллионов.
Нет связи между людьми, потому что народ просто-напросто занят поисками хлеба. Люди не виноваты, они живут на уровне обслуживания своей плоти. Они настолько вымучены какой-то бессмысленной деятельностью, чтобы получить свои копейки. Я сказал, что у нас 90% населения хотят перескочить с осла нищеты на клячу бедности, но когда они прыгают, то падают и барахтаются в пыли. И чудовищно, когда нет общего дела, когда страна непонятно чем занимается. В чём сегодня смысл жизни народа?
Если говорить идеалистически, мне очень жаль, что, грубо говоря, народу дают всякое пойло — колу, а путь к родникам закрыт. А у тебя есть родниковая вода, и ты знаешь, как пройти к роднику. Если убрать все мои тщеславные, славолюбивые чувства, которые тоже присутствуют, несмотря на мой чудовищный возраст, мне жалко, что моя аудитория локальна, что этот родник запечатан. Песня требует эха.
Беседовал Андрей СМИРНОВ
Фото Вячеслава Полякова: певческий союз - Тимур Зульфикаров и Ирина Дмитриева?Ванн