УБЕЖДЕННЫЕ
УБЕЖДЕННЫЕ
14 января 2003 0
УБЕЖДЕННЫЕ
17 ноября 2000 г. национал-большевистский флаг взвился над смотровой башней собора святого Петра в центре Риги. Знамя вывесили трое российских нацболов: Сергей Соловей, Максим Журкин и Дмитрий Гафаров. В сброшенных вниз двух тысячах листовок содержались призывы к латвийскому правительству — освободить из тюрем ветеранов Великой Отечественной войны, прекратить дискриминацию русских жителей Латвии, не вступать в НАТО.
Акция имела мощный резонанс как в Латвии, так и за ее пределами. Прямым практическим результатом стало освобождение из тюрем ветеранов войны. Хотя суды над ветеранами продолжаются в Латвии по сей день, но арест, как мера пресечения, латвийскими властями по отношению к 80-летним старикам более не применяется.
Сама акция и последовавший суд над национал-большевиками взбудоражили Латвию и безусловно отразились на результатах муниципальных и парламентских выборов. Можно сказать, что русское население осмелело. И, соответственно, осмелели и радикализировались его умеренные политические представители — коалиция партий "За права человека в единой Латвии" (ЗаПЧЕЛ). Права русских стали главным объединяющим лозунгом коалиции, и этот лозунг принес ЗаПЧЕЛ впечатляющий успех на выборах.
Рижский суд вынес участникам мирной акции беспредельно жестокий приговор: по 15 лет тюрьмы по статье "терроризм". Затем Верховный суд Латвии пересмотрел дело, переквалифицировал статью на "хулиганство" и приговорил: Соловья — к 6 годам, Журкина — к 5 годам, несовершеннолетнего Гафарова — к одному году тюрьмы. Сейчас Дмитрий Гафаров уже на свободе, а Сергей Соловей и Максим Журкин продолжают отбывать срок… в России! Да, в июне 2002 г. Латвия передала российских граждан на родину, и сейчас они находятся в одной из зон Самарской области.
Что и говорить, ситуация абсурдная. Людей, бесстрашно вступившихся за честь России, не нарушивших при этом ни единого российского закона, сама же Россия держит за решеткой. И, кажется, собирается продержать до "звонка" — до конца срока. Что это: обычное "расейское" чиновничье равнодушие или уже дошло до того, что не только большая обнаглевшая Америка, но и маломощная Латвия может диктовать свою волю России?
Ответ на этот вопрос интересует меня и применительно к моей собственной судьбе. В интервью "Завтра" я уже рассказывал, что пока находился в России, спецслужбы Латвии сфабриковали на меня и моих товарищей дело "о хранении оружия и покушении на конституционный строй". Генпрокурор Латвии прислал в Москву т. н. поручение о моей выдаче. Вытянутся ли и в этом случае российские правоохранительные органы по струнке перед латвийскими коллегами?
Газета "Волжский комсомолец сегодня" взяла интервью у Соловья и Журкина, когда они, перед отправкой на зону, находились в самарском СИЗО. Тип личности, особая национал-большевистская ментальность очень рельефно проступают в этом интервью. Сергей и Максим — оба жители Самары. Слово "Самара" созвучно слову "самурай". В стихах Сергея Соловья, написанных еще в Рижском централе, нередко звучит эта тема — тема "русских самураев".
Принадлежа к одному героическому типу, они оба очень разные: партийное братство, партийный коллективизм не уничтожают личность. Сергей — скорее бродяга и поэт, Максим — рационалист, историк. К сведению тех, кто привык изображать нацболов полуграмотными дебилами: и Соловей, и Журкин имеют высшее образование.
Трагизм ситуации в том, что именно сегодня, когда русское жизненное пространство сжимается, как шагреневая кожа, когда Россия как никогда остро нуждается в героях, в русских самураях, такие парни, как Серега и Максим, сидят в тюрьме.
Абель
Из интервью Сергея СоловьЯ и Максима Журкина газете "Волжский комсомолец сегодня".
"БОЛЬНЫЕ" … Когда мы шли на разговор с Максимом и Сергеем и составляли для них вопросы, мы с трудом сдерживали свои чувства: нам предстояла встреча с ровесниками, два года изолированными от реальности. Мы не ставили перед собой цель рассказывать историю партии, не собирались говорить о них ни плохо, ни хорошо, мы просто хотели их понять. Что движет ими и другими молодыми людьми, сторонниками НБП, состоящей сплошь из провинциальных мальчиков, которых Лимонов сколотил вокруг себя? Где во всей этой системе координат находятся парни, ходившие вместе с нами по одним университетским коридорам? Переступая порог следственного изолятора, мы говорили себе: ну не больные же они, и ещё могут вернуться к мирной жизни.
Следуя узкими коридорами, мы узнали, что у каждого, кто находится в этом изоляторе, есть спальное место (во многих отечественных тюрьмах их не хватает, и зэки спят по очереди), и что на полторы тысячи человек здесь сто ВИЧ-инфицированных.
Николай Петрович Корунов, заместитель начальника по тылу, угостил нас свежим чаем, вежливо поинтересовался нашими планами на интервью и рассказал о том, что в СИЗО много молодых, попавших сюда за дерзкие преступления. Но тех двоих, которые интересуют нас, здесь просто называют "больными" на голову.
ЖУРКИН Два года назад Максим Журкин окончил исторический факультет Самарского педагогического университета и получил диплом учителя истории. Но детей в школе он не учит. В свои двадцать пять Максим в армию сходить не успел, наркотики не пробовал, верит в Бога. И полностью осознаёт ответственность за то, что сделал.
Во время нашего разговора он снисходительно улыбался. На вопрос о том, каким образом он стал разделять взгляды Лимонова, он ответил, что много читал, был увлечён радикальными освободительными движениями. В 2000 году защитил диплом по "чёрному переделу". Он искал ему аналогию в настоящем времени. И парню показалось, что нашёл.
— Аналогию конкретно чему?
— Мне ближе движение эсеров, социалистов-революционеров.
— И вы считаете, что идеология НБП схожа с их идеологией?
— Да. Идеология эсеров — русская по своей природе; она так и не смогла реализоваться здесь, в отличие от западного марксизма большевиков. А так как марксизм принёс много жертв, хотелось бы эту историческую ошибку исправить. Хочу, чтобы восторжествовала историческая справедливость и в отношении таких людей как Борис Савинков.
— Всё так серьёзно, и в то же время то, что произошло у вас в Риге — это больше похоже на фарс. А чего вы хотели добиться, когда планировали эту акцию с башней?
— Почему фарс? Цель была благородная: защитить русскоязычное население, которое в Латвии притесняют. И освободить ветеранов ВОВ.
— Это помогло?
— В момент нашей акции под арестом находились двое, сейчас нет ни одного.
— Но разве это справедливо, что двое ветеранов, может быть, благодаря вашей акции вышли из тюрьмы, но их место заняли трое молодых?
— Не знаю, но, так или иначе, цель, которая была поставлена, достигнута. Хорошо, что они вышли, потому что одному было за 80 лет, он мог вообще оттуда не выйти, а я как человек, просидевший в тюрьме уже два года, знаю, как тоскливо здесь.
— Всё, что вы сделали тогда, вы планировали именно таким образом?
— В подготовке акции принимало участие очень много людей — и местных, и российских граждан, но не всем удалось дойти до той башни. Кого-то задержала местная полиция, некоторых остановили ещё в поезде.
— Вы рисковали своей жизнью?
— Конечно. Потом, уже в суде, мы узнали, что на крыше были расставлены снайперы.
— То, что потом ваши действия переквалифицировали с "террора" на "хулиганство", это справедливо?
— Да. Потому что совершать террористический акт мы не собирались.
— Но с тем, что вы совершили хулиганство, вы согласны?
— Я защищал интересы русскоязычного населения. Как это можно классифицировать с точки зрения юридических статей, это не моё дело.
— Но если не хулиганом, может быть, вы считаете себя политическим?
— Я не люблю себя называть политическим преступником, потому что я сижу с обычными заключёнными, ничем от них не отличаюсь.
— Говорят, нацболы на рынках избивают "чёрных"…
— Мы не имеем ничего общего с примитивным национализмом и расизмом. Наша главная идея — воссоздание империи, которой когда-то была Россия. Сейчас она развалилась на куски. Это можно снова восстановить. Не на уровне войны государств, а другим путём — проникновением изнутри. Для этого и нужна партия.
— А многочисленна ли ваша партия в России?
— Смотря с чем сравнивать.
— Сравните с коммунистами.
— Конечно, меньше.
— Как вы соотносите малочисленность вашей партии с глобальностью задач?
— Мы закладываем первый кирпич в здание легенды НБП.
— Вам приятно ощущать себя легендой. Вы думаете, что вы легенда?
— Я мог своей судьбой распорядиться по-разному. Мог завести жену и детей, но я выбрал совсем другой путь. Я своей маленькой жизнью как бы вкладываю кирпичик в создание огромного здания. Я не даю идее умереть, зачахнуть.
— Вам приятно ощущать себя частью этой легенды?
— В принципе, да. Меня это морально поддерживает.
— А когда вы забирались на ратушу, вы думали, что делаете историю?
— Тогда у меня была одна мысль — остаться здоровым. Я знал, что если будет штурм, отобьют всё, что можно.
— Но те, кто заботится о своём здоровье, сидят дома.
— Я так много изучал историю, читал о ней, что мне хотелось сделать что-то. Я понимал, что будет ужасный грохот. Но не ожидал такого масштаба. Мне было страшно и любопытно одновременно.
— Ваша малочисленная партия не даёт надежды на масштабность.
— Эта идеология просчитана на века. Это даже не совсем идеология. Она уходит корнями в религиозные вещи. Она будет ждать своего часа.
— Вы можете это научно доказать?
— Я не могу это доказать экспериментами. И я не считаю себя сумасшедшим.
— В любом случае вы в это верите?
— Да.
— Каковы ваши дальнейшие планы?
— Хотелось бы выйти отсюда. Это общежитие немного утомляет.
— Максим, у вас есть девушка?
— Да.
— Она вас ждёт?
— Да.
— Родители?
— Они очень переживают.
— Вы повторили бы всё ещё раз, если бы у вас была такая возможность?
— Да.
— И вы ни о чем не жалеете?
— Нет.
СОЛОВЕЙ Сергей Соловей родился в Пензенской области в городе Кузнецке. Окончив среднюю школу, приехал учиться в Самару, здесь и остался, окончив биофак Самарского госуниверситета. Служил в армии, работал учителем и в бизнесе, пока не нашёл своё дело, которым стала НБП. Партийной работой, по его словам, серьёзно занялся в 1998 году. Создал самарскую организацию НБП. Захват башни в Риге относит к цивилизованному способу протеста: "У нас мирный захват, ребята, — кричали мы, — у нас оружия нет". Разговаривая, он почему-то очень волновался. На бледном лице горели большие чёрные и добрые глаза, но они смотрели куда-то мимо нас.
— Вы можете вспомнить тот момент, когда вы поняли, что идеология национал-большевиков вам близка?
— Эта идеология нигде не реализована, ни в одной конкретной политической системе. В этом её главная сила. В отличие от фашистского режима, она не запятнала себя ни кровью, ни массовыми репрессиями. Она нова и свежа тем, что призывает к действию.
— Какие действия? Лимонова сейчас как раз судят за эти призывы, идущие вразрез с Конституцией РФ. В чём здесь новизна?
— Мы никогда не скрывали, что мы готовили революцию.
— Вы даёте себе полный отчёт в том, что говорите?
— Разумеется. Это часть идеологии моей партии.
— Какие цели вы преследуете?
— Наша цель — это социальная и национальная справедливость.
— Что несправедливого совершило государство по отношению к вам?
— Молодёжь при этом строе вообще лишена будущего. Ей не предлагается ничего, кроме наркотиков.
— Но не все принимают наркотики? А вы сами?
— Нет.
— Даже не пробовали?
— Нет.
— Так какова была цель вашей акции?
— Ущемлённые права ветеранов войны и семисот тысяч русских, которые не являются гражданами в Латвии.
— Акция удалась?
— Ветераны в тюрьме больше не находятся.
— Предположим, что это ваша заслуга. Но трое молодых парней, наоборот, изолировали себя от активной жизни. За это время вы могли бы, например, нарожать кучу детей.
— У вас какая-то странная арифметика: один старик, трое парней, куча детей. Вопрос не об одном старом человеке, это вопрос принципа.
— Сергей, вы сказали, что идеология вашей партии не запятнана кровью. Тем не менее, образ насилия присутствует и в разговорах, и в действиях, и даже та ваша акция… Вы же понимаете, что не яблоко взяли с собой, а муляж гранаты.
— Ни один человек не пострадал, поэтому говорить о насилии не стоит.
— Своей акцией вы совершили преступление?
— Если это преступление, то против законов Латвии, не России .
— Если бы социальная обстановка соответствовала вашим представлениям, чем бы вы занимались?
— Было бы все о`кей или было бы о`кей лично у меня?
— Все.
— Это бессмысленный вопрос. Есть такая русская поговорка: "Если бы, да кабы, то во рту росли грибы…"
— В Самаре есть общественная организация, благодаря которой немецкие мальчики и девочки приезжают из благополучной Германии и работают в детских домах и в домах престарелых. Представьте: вы не лезете на башню и не пикетируете возле ФСБ, а просто…
— А просто отмывают грязные деньги через Россию.
— Но у нас полно дел, которые под силу молодым и сильным.
— Я вытащил из тюрьмы старика, которому почти девяносто лет, и он сделал очень многое для своей страны.
— Сережа, вы по любви выбрали свою профессию?
— Не знаю, в детстве очень любил биологию.
— Может быть, вам просто не нравится эта профессия, и отсюда ваши партийные увлечения?
— Это вы уже какой-то фрейдизм разводите.
— У вас будет семья, когда вы выйдите? Вы надеетесь на это?
— Семья — это большая ответственность, я не могу себе это позволить.
— Ну, допустим, если бы вы перегруппировали свои силы на профессию и семью…
— Я не буду ничего перегруппировывать. Мне тридцать лет, мне поздно что-либо менять.
— Вы ощущаете себя героем?
— Я ощущаю себя человеком, который выполнил свой долг. Сделал то, что должен сделать. Хотите прочитаю короткий стишок?
Герой ничего не добьется
Нелегкой победой своей.
С пустыми руками вернется
К могилам родных и друзей.
Один из шагающих строем
Смог выстоять, не отступить.
Победа не доблесть героя,
А средство, чтоб попросту быть.