Николай БЕСЕДИН В ГЛУБИНЕ ПОЛЕЙ
Николай БЕСЕДИН В ГЛУБИНЕ ПОЛЕЙ
СТАЛИН
Кому за это поклониться:
Судьбе, России, небесам?
Мелькают царственные лица,
Подобно прожитым векам.
И среди разных в списке длинном
В двадцатом веке роковом
Стоит он грозным исполином
И верноподданным отцом.
В простой одежде,
без отличий,
Погасшей трубкой
жест скупой...
И свет державного величья
Над поседевшей головой.
Его с Россией обвенчали,
Продлится жизнь её доколь,
И венценосные печали,
И человеческая боль.
Его народ мечтал о небе,
Круша врагов, смиряя плоть.
Он дал насущного нам хлеба –
Из Божьей житницы ломоть.
Его всенощная молитва
Звездой алеет в небесах.
Идёт невидимая битва
За царство светлое в сердцах.
И слово плавится от боли
И, мрак пронзая, рвётся ввысь.
Воскресни сталинская воля!
И мудрость Сталина явись!
Ещё не ночь, ещё не поздно
Соединить две высоты:
На храме крест, на башнях звёзды –
Две вековечные мечты.
***
Памяти Алексея Фатьянова
Поэты военной поры,
Высокой судьбы песнопевцы!
Вращаются ваши миры,
Как спутники русского сердца.
Не гаснут ни днем, ни во мгле.
И тихо звучат позывные,
Чтоб нам на озябшей земле
Не выстудить имя Россия.
Чтоб мы не забыли свои
Великодержавные были,
Чтоб русских солдат соловьи
От снов колдовских пробудили.
Не гаснет в печурке огонь,
И память не старится наша,
Фатьяновская гармонь
Играет походные марши.
ПРОЩАНИЕ С ПУШКИНЫМ
"Редеет облаков летучая гряда..."
Так было, есть и будет так всегда.
Ни мир, ни душу не переиначить.
Какие б вихри не взметнул восток,
Как ни был бы закат заносчиво высок,
Но день придёт.
Не может быть иначе.
Рука откроет пыльное окно,
И заискрится старое вино.
Ах, как глоток прохладен и целебен!
И ветер запах звёздный принесёт,
И ощущенье вечности вернёт,
И тихий дождь прольётся,
как молебен.
Но кто-то вновь разрушит этот лад,
Окно затмит, погасит звездопад,
И старое вино заменит пепси.
Заглушит дождь охрипший диск-жокей,
И этот кто-то скажет мне: – О, кей!
Не понимаю, что же ты не весел?
Живи, чудак, и радуйся, пока...
"Редеет облаков детучая гряда..."
***
Дулёво, Жостово,
Аксаково...
Благословенные места.
Усталый свет
закатов маковых,
Зари рассветной
чистота.
Есть память душ.
Она – таинственна
Вдруг оживёт, заговорит,
И воскрешается
молитвенно,
На чём Святая Русь стоит.
Там в глубине полей порушенных,
В сиротской скудости лесов
Звенит державный меч, разбуженный
Стенаньем преданных отцов.
Там тени мстительные бродят,
Как призраки в метельной мгле,
Где проростает чужеродье
На русской издревле земле.
Они в единый строй смыкаются,
Пройдя Россию вдоль и вширь.
Уходит ночь.
Он просыпается
Илюша – русский богатырь.
***
Вы мне говорите, вы мне говорите:
– Любовь подарите!
И больше не надо, и больше не надо
Ни славы, ни злата.
А я-то поверил, а я-то поверил!
Любовью всё мерил.
Во имя любови, во имя любови
До мига, до крови!
Богатство и слава, богатство и слава –
Всё было забыто.
И вот моё сердце к ногам вашим пало.
А вы-то, а вы-то...
***
Балаклавская синяя бухта,
Балаклавские серые скалы...
Фиолента маяк, не потух ты,
Сквозь полмира мне светишь устало,
Черноморская флотская слава
Неподвластна судьбы перекосам.
На забытых причалах подплава
По ночам бродят тени матросов.
Вот задумчивый Павел Алёшин.
Вот Яган на гармони играет...
Ветер, словно матросские клеши,
На рассвете причал подметает.
И в сумятице нового века,
Разделившего воды и земли,
Лишь живая душа человека
Зову прошлого преданно внемлет.
Тишина, запущенье, бесславье,
Ржавой стали у пирсов торосы...
И идут по ночной Балаклаве
Старый боцман и тени матросов.
***
Мне два напитка в дар преподнесли
В двух глиняных сосудах без названья.
В одном – осенний аромат земли,
В другом –
холодный сумрак мирозданья.
Я пил их на пирах и в тишине
Желанных и постылых одиночеств,
И иногда вдруг открывалось мне
Бессмертное значение пророчеств.
Я людям нёс их сокровенный знак,
И тайный смысл их,
обращённый в слово...
Они, смеясь, бросали мне пятак,
Как нищему без родины и крова.
Тогда остаток вылил я в ручей,
И превратился он в хмельную реку.
И бросился народ: – Налей, налей!
Налей, пророк, стаканчик человеку.
***
К Престолу Божьему, влача свои крыла,
Душа уснувшего однажды приползла.
– Смотри, Господь, за малый срок земной
Что оболочка сделала со мной!
Глубокий вздох потряс святую рать.
– А скоро ль срок ей, бренной,
помирать?
Архангел, книгу полистав судеб,
Печально рек: – Поест, однако, хлеб.
И ангелы взмолились: – Отче наш!
Приют ей, грешной,
днесь и присно дашь?
Исчадье ада – тело усмири!
Зачем оно, коль нет души внутри?
Всевышний подождал
пока умолкнет речь.
– Что тело бренное? Игра не стоит свеч.
Продли, архангел, оболочке дни.
А ты, душа, себя токмо вини.
Ступай назад, судьбе не прекословь.
В смирении обрящешь ты любовь.
И поплелась обратно в свой удел,
Который улыбался и храпел,
Протиснулась меж ребер, чуть дыша,
И услыхала: – Ну, держись, душа!
УХОДЯЩИЕ
Всё больше, больше уходящих
По разным случаям и поводам.
И некогда отметить проводы
Из них хотя бы настоящих.
Они уходят все по-разному,
Дорожку старенькую выпачкав,
То осторожненько, на цыпочках,
Как будто из жилья заразного.
То дверью хлопают неистово,
Грозя, что, мол, ещё припомните!
И остаётся снова комната
Такая тихая и чистая.
И всё идёт, как и намечено.
И только грусть, как боль сверлящая,
Что среди прочих уходящих
Ушёл хороший человечина.
Ушёл. Такому не прикажете.
И в том вины ничьей как будто бы.
Ну, что же, ветра вам попутного
И верность тех, кого обяжете.