АБХАЗСКИЙ ПРОРЫВ

АБХАЗСКИЙ ПРОРЫВ

22 июля 2002 0

30(453)

Date: 23-07-2002

Author: Александр Росляков

АБХАЗСКИЙ ПРОРЫВ

Когда после августа 1991 года наша страна попала в полосу распада, плакальщиков об этом нашлось море. Но тех, кто бился бы действительно за возрождение державы, — единицы. Одним из них стал председатель Конгресса русских общин Абхазии, Герой Абхазии Геннадий Васильевич Никитченко, уже известная нашим читателям личность.

После грузино-абхазской войны, которую он отвоевал с первого дня до последнего, все свои силы этот мужественный человек отдал прорыву жестокой абхазской блокады.

Все референдумы в Абхазии за присоединение к России обламывались о нормы мирового правопорядка, который умереть с голода непризнанной республике позволял, а признать волеизъявление ее народа — нет. Но Никитченко нашел лазейку в этом правовом кольце. Российское законодательство давало возможность всем, оставшимся на постсоветском пространстве без гражданства, принять гражданство России — правопреемницы СССР. А значит, жители Абхазии, попавшие в положение гоголевских мертвых душ наоборот: живые люди есть, а юридически их нет, — могли претендовать на российское гражданство. И если сделать его для значительной их части, Россия, согласно своей конституции, получит право и обязанность защищать ее подданных — хотя и проживающих на территории другого государства. Возникает удивительная коллизия: все камни, вся земля от Псоу до Ингури остаются юридически за Грузией, а все люди, проживавшие там сроду, удалить которых невозможно, — за Россией. Как дальше разрешить эту коллизию, дающую Абхазии прорыв ее блокады, а России — сбережение ее стратегических в том регионе интересов, — Никитченко продумал тоже.

Но стоило ему начать двигать свой план, как возникло гигантское сопротивление со стороны московских чиновников. Под нажимом грузинской дипломатии и собственной смертельной неохоты делать что-то для своей страны, а не лично для себя, они довольно скоро задушили все старания Никитченко. И тогда, убедившись, что ему их сетей не разорвать, он решил обратиться с открытым письмом к президенту России Путину. Вот выдержки из него:

"В недавнем прошлом Конгресс русских общин Абхазии активно занимался оформлением российского гражданства для жителей нашей республики. Наша работа воспринималась безусловно положительно многонациональным населением Абхазии, ее правительством и президентом Владиславом Ардзинбой.

Но на заседании Комиссии по вопросам гражданства 30 января 2001 года было принято решение о прекращении этой деятельности…

Было решено открыть представительство МИД в Сочи по приему в российское гражданство. Однако за прошедшие полтора года оно так и не заработало. Но если и заработает, для большинства населения Абхазии прока в нем не будет. Средняя зарплата там сегодня — 260, а пенсия 30 рублей в месяц. Чтобы только добраться до Сочи, нужно 200 рублей. К тому же практика показала, что редко удается пройти всю процедуру с первого захода…

Мы с горечью чувствуем себя брошенными и преданными своей Родиной. Нам не хватает очень многого, но просим одного: снять с нас позорную печать бесправных и по сути заживо похороненных блокадников. Мы ничем не заслужили заключения в нынешнее гетто, где нет ни работы, ни надежды, ни пенсий.

Абхазию сегодня наказали так жестоко, как со времен немецкого фашизма еще не наказывали никого. Абхазия ни на кого не нападала, не засылала своих террористов ни в Тбилиси, ни в Москву. И вся ее вина, как откровенно и цинично говорят сегодня зачинщики грузино-абхазской войны, лишь в том, что она ориентирована на Россию...

Абхазия — курортный рай, дружественная России страна — должна возродиться с помощью России!

С уважением и надеждой — представители русских общин Абхазии."

Но все попытки опубликовать это письмо в российской прессе, чтобы повысить его шансы дойти до президента, потерпели неудачу. Все политические вещи в наш циничный век в газетах публикуются только за деньги — и такие, каких у блокадного вождя Никитченко не могло быть. Самый идейный из редакторов сказал: "Когда я сам хотел помочь Абхазии, слетать туда за ее счет, она платить не захотела. Ну и пошла на хрен!"

И тогда Никитченко, привыкший биться до последнего патрона и исчерпания последней, самой мизерной надежды, отнес сам это письмо в почтовый ящик президента Путина в Кутафьей башне Кремля, где оно легло одним из многих тысяч в президентской почте: "Все, выше обращаться некуда, только к Богу одному. Но я его приемную не знаю". Вероятность, что письмо достигнет цели, казалась почти никакой — но Никитченко теперь во всяком случае был чист перед собой: отстрелялся полностью и бился, как и надлежит герою, до конца.

Но дальше ход событий делается совершенно фантастическим. На следующий день по телефону, который Никитченко оставил больше для проформы при своем письме, ему звонят и просят срочно прийти в офис Комиссии по гражданству при президенте РФ. Письмо дошло — но в какой уму непостижимый срок!

Никитченко мчит на встречу, с ним там заводят очень дельный разговор, все его доводы признают верными — и огорошивают еще раз. "Вам открываются все светофоры — и предлагается сделать российское гражданство ВСЕМ жителям Абхазии за один месяц, именно июнь 2002 года. Напишите справку обо всем, что для этого требуется. Привлечем столько сотрудников из МИДа и МВД, сколько нужно, пошлем их прямо в Сочи, пусть там работают. А пока вам надо вылететь в Адлер и оттуда с одним человеком на два дня проехаться в Сухуми".

Никитченко берет билет на самый первый самолет — и в Адлере его действительно ждет человек, представившийся очень обтекаемо, из чего нетрудно было догадаться, что за ведомство он представляет. Они едут в Сухуми, там этот тип прекрасно ориентируется, беседует с абхазскими коллегами, запытывает на все темы самого Никитченко, с обильным применением стакана в том числе. В общем проводится самый пристальный экспресс-рентген героя: нет ли за его героизмом каких-то левых, что у нас встречается нередко, интересов.

Через два дня Никитченко снова в Москве с готовой справкой, как поставить на поток известное ему во всех деталях дело. И следом — снова в Адлер, куда с ним вылетает десант из нескольких десятков человек для оформления гражданства. Оставив его на российской территории, Никитченко едет в Сухуми, выступает там по телевидению, что все теперь могут в короткий срок получить российское гражданство через 8 отделений русской общины по Абхазии. Абхазское руководство при этом занимает официально нейтральную позицию, предлагая населению сделать свой выбор самому.

"Очереди на сдачу документов стали занимать с 4-х утра, а где и уже с вечера. Но я до самого последнего не мог поверить, что все это реально, не какой-то сон, не фикция. Вывез на базу, где устроились эти десантники, первую партию документов — а они тоже не верили, что я так быстро это запущу. И когда получил первые два паспорта со штампом о гражданстве, взял бутылку водки, выдул — и только тогда поверил".

И дело завертелось. Отделения по приему документов в Гаграх, Сухуми, Гудауте и так далее не знали ни сна, ни роздыху. Вместо прежних 2 тысяч комплектов документов в год теперь через центральный штаб русской общины проходило до 8 тысяч в день. Никитченко во всей загудевшей вокруг гражданства Абхазии сделался личностью номер один. У него самого башка гудела тоже: тысячи ближайших, сразу вспомнивших его друзей хотели сдать свои бумаги ему лично, мимо день и ночь стоявшей к его дому очереди и его сотрудников. Ящиками приносили документы из правительства, разных ведомств — и отказать никому, по традиции, нельзя, и все это запомнить — тоже.

Живо откликнулись на это и кишащие в Сухуми международные наблюдатели. Пришли к Никитченко двое господ из комиссии по правам человека: "Вы нарушаете права людей, создавая у вашего дома очередь!" Десятилетнюю блокаду с признаками геноцида, отъем у людей права на труд, образование, передвижение, торговлю, саму жизнь — эти гуманисты с оловянными глазами как-то ухитрились не заметить. А долгожданное открытие дороги жизни их всполошило тут же, вызвав этот приступ справедливости. Никитченко этим слепням ответил: "Я не нарушаю людских прав, а наоборот — помогаю их восстановлению. И не дай Бог кто-то еще услышит ваши крайне неуместные здесь речи — тогда за ваши права я уже точно не ручаюсь". И оловянные международные солдатики, прозрев немедленно, убрались тут же.

На всех рынках Абхазии, в кофейнях, в транспорте, на улицах на протяжении всего этого июня только и говорилось, что об этом засветившем, как луч света сквозь блокадный мрак, гражданстве. Я спрашивал об этом очень многих: от молодых людей до стариков, от простых крестьян до директора сухумского винзавода, сделавшего первый экономический прорыв в блокаде: восстановленный с помощью российских инвестиций завод уже с год выпускал для России прославленный ассортимент абхазских вин. И больше всего поражала абсолютная схожесть всех в ответе на вопрос: "Почему все 100 процентов населения так кинулись получать российское гражданство?" — "Мы этого хотим не для того, чтобы легче было протащить мешок фасоли через погранпукт. Мы хотим войти в Россию — это главное, все остальное — во-вторых".

Глава Совета старейшин Абхазии Павел Адзинба сказал:

"Россия — это наша Родина. В Отечественную войну за нее воевал самый большой процент абхазов. У нас нет семьи, где кто-то б не сложил за нее голову. И грузино-абхазская война не закончилась, пока мы не соединились с нашей Родиной — Россией".

Старейший, главный винодел Абхазии Владимир Ачба произнес как тост:

"Произошло самое лучшее — российское гражданство! Слава Богу, что я дожил до этого! Абхазия стала свободной! Я учился в России, Россия всегда нам только помогала, никогда не наступала на наши обычаи и традиции. А дальше — пойдут инвестиции, легче будет создавать совместные предприятия. У нас природа, море, плодородие, курорты — только нет денег для возрождения. Абхазия только с Россией сможет подняться на ноги. За этот союз мы воевали — и будем гордиться тем, что станем гражданами России!"

В Гудаутский пункт по приему документов приходили старики 1905-1908 годов рождения из таких горных селений, где нет ни газет, ни радио, ни телевидения. Но и они, оповещенные народной устной почтой о событии, говорили то же: "Нам ничего уже не надо, мы торговать в Россию не пойдем. Нам нужно только, чтобы наши дети жили с Россией, могли в ней учиться, стать людьми".

Старший по гудаутскому пункту, замученный немыслимым наплывом населения, то ли всерьез, то ли шутя мне сказал: "После 30 июня сразу убегу подальше в Россию. Здесь меня те, кто не успеют получить гражданство, точно убьют. Люди такое счастье получили, представляешь, что будет с теми, кто сейчас на посевной застрял и не успел!"

Замученный еще сильней Никитченко, которому придали целый взвод охраны, чтобы его дом не разнесла на кирпичи нетерпеливая толпа, говорил уже вполне серьезно:

"Для меня этот месяц — как вторая война. Все то же самое: дикая гонка с утра до ночи, не чуешь ног, не считаешь дней, каждый день по 400 километров до сочинской базы и обратно; туда полная машина дел, оттуда готовые паспорта… Кстати, этот подъем сейчас переживает не только вся Абхазия. Там, на базе, работают десятки командированных из МИДа и МВД России. Раньше эти два ведомства между собой не ладили, это первая их совместная акция, и все стараются на совесть. 12 июня, в день России, я привез коробки с паспортами, открываем — в каждую вложено послание: "Поздравляем жителей Абхазии, российских граждан, с днем России!"

Если здесь будет большинство российских подданых, это позволит поставить вопрос о безлимитной торговле с Россией, о разблокировании железной дороги, открытии Сухумского аэропорта. Абхазии сейчас больше всего нужно снятие изоляции, парникового эффекта, в котором она гибнет. У нас рос чай, который покупал весь мир, табак — сейчас плантации превращаются в пустырь. Вырастает поколение неграмотных, выключенных из нормальной жизни людей. Отсюда и преступность: нашкодил в России, нырнул назад в Абхазию, — но это кончится со снятием блокады. Это нужно и России — будет буферная зона между ней и НАТО, решится вопрос с чеченами. Они, если Россия не возьмет себе Абхазию, немедленно войдут в нее, и отдых в Сочи станет невеселым, когда прямо за пограничной речкой обоснуются боевики.

Но главное, что должна понять Россия: дальше отступать ей некуда. Уже коснулась ногами дна — надо оттолкнуться и выпрыгивать, обратно брать свое. Во всем мире уважают только сильных, способных биться за свой национальный интерес, других просто презирают. Возможно, для России эта акция — первый такой толчок к возврату ее гордости и силы. Со мной беседовали представители Кремля и в один голос говорили: спасибо тебе, ты сделал первый шаг в нужную сторону!"

Действительно, шаг лишь первый — и он в огромной степени удался потому, что боевой Никитченко, когда еще не чаял столь невероятной, что пришла как в сказке, помощи, рыл носом землю в нужном направлении, и рыл ее, всем козням вопреки, и рыл.

Светлая память и девяноста нашим солдатам-миротворцам, истребленным грузинскими боевиками в разъединительной грузино-абхазской зоне вдоль Ингури. Вся Абхазия, хотя и потеряла много больше своих сынов в этой международно укрепленной зоне терроризма, чтит память наших воинов и скорбит по ним. Мне объясняли многие, что абхазское стремление в Россию обязано во многом и этой жертвой русского народа — не будем сейчас говорить, кто допустил ее.

Но смог сделать эту жертву не бессмысленной сам переживший ужасы войны Никитченко. И, как я понимаю по немедленной реакции Путина на его упорный до последнего почин, не так-то много сейчас в президентском окружении таких, кому можно действительно доверить судьбу наших жизненных пространств и интересов. Кто б смог, как Суворов в Альпах или Ермак в Сибири, добыть Отечеству необходимую ему всегда, как хлеб, победу.

И самое последнее: как все же дальше разрешить эту коллизию с грузинскими камнями и уже российским населением Абхазии. Простор тут для самых разных схем велик — как и соблазн довериться известной формуле Наполеона: "Я завоюю земли, а мой министр иностранных дел Талейран найдет для этого все юридические основания". Но я б и здесь прислушался к Никитченко:

"Землю людям дал Бог, а границы — сатана. Богатый человек имеет под Москвой участок в полгектара — и все ходит у забора: как бы пригородить себе еще метр леса. Зачем? Гуляй в нем так, ты отбираешь у зверей их корм — но жадность разбирает! То же и с государственными границами. Абхазы входили и туда, и сюда, на самом деле им неважно, какой будет у них паспорт, грузинский или российский. Они сейчас отвоевали свою землю, чтобы сеять на ней кукурузу, пасти скот, делать свой сыр. Весь этот месяц у моих дверей было столпотворение, а в выходные — никого: все уезжали за город на посевную. Кукуруза для них все равно главней: надо ее сперва посеять — а гражданство подождет. Оно сегодня дало всем надежду, выход из блокады, возвращение в мировую цивилизацию. Если б Абхазия видела, что может вести совместную хозяйственную деятельность с Грузией, она бы примкнула к ней. Но она боится духовного террора от нее, насильственного огрузинивания, потому и тянется к России. Сейчас не надо думать о границах. Пусть пройдет время, забудется боль и кровь, народ освоится на своем жизненном пространстве — тогда и принимать решение. Спокойно, без угроз, нажима и взаимной ненависти. А может, еще и Грузия захочет вернуться к России, когда оглянется и вспомнит, как неплохо цвела под ее крылом…"

Ну а пока, может, действительно впервые за последние годы Россия, наконец преодолев свой затянувшийся мандраж, отважилась на дерзкий, по всему международному раскладу, шаг — и вышла победительницей. Прежде всего в моральном плане: народ Абхазии от всей души доверил ей и все свои надежды, и любовь. А удалась эта победа потому, что встретились, преодолев все сволочные буфера, две воли, два стремления — сверху и снизу — самых разных, но желавших одного людей. Без такой смычки не вышло б ничего.