Андрей Фефелов «И ВОЗДУХ ПАХНЕТ СМЕРТЬЮ…»

Андрей Фефелов «И ВОЗДУХ ПАХНЕТ СМЕРТЬЮ…»

Когда гроза, и молнии блистающая бритва вдруг полоснет отяжелевший, набрякший мир, тогда на краткий миг в природе наступает особая глухая тишина. Секунды длится царство ожиданья, и в белой вспышке цепенеет время. Тварь уши прижимает, человек считает: "Раз, два, три, четы…" И, не успев сказать "четыре", на полуслове глохнет от разрывов обрушенного, лопнувшего неба.

И мы живем в предчувствии и страхе. Заводим громче музыку, болтаем, глаза отводим - всё, лишь бы не слышать беременную взрывом тишину.

Так мастера Серебряного века в своих стихах, записках, дневниках, иносказаньях, проповедях, песнях предсказывали приближенье новых, немыслимых мятежных страшных дней. Тогда поэты, книжники, витии, святые старцы, странные пророки - не то что б краем глаза прозревали, но ясно видели перед собой гудящий, захваченный пожаром горизонт. Наполнены такой тоской сердешной, такою мукой-музыкой тревожной их описанья огненных видений парящих в нивах дымных облаков. Пока в стихах кровавились закаты - в России шла война, и незаметно, беззвучно распадалась на частицы привычной жизни ткань.

Как будто помню… метельное, слепое Рождество.

Стоит декабрь шестнадцатого года, уютный сумрак, лица, разговоры. Стеклянные шары в глубинах ёлки отсвечивают нежно перламутром. "Убит Распутин. Как дела на фронте? Правительство бессильно. Интенданты. Когда же прекратится воровство?.." Всё как всегда, хотя веселья мало. Тревога есть, но кто же скажет здесь, что несколько недель всего осталось привычной жизни? Что всего-то через… морозный март и веер отречений?

"Приказ номер один" - и покатилось: с игрушками, с волшебными шарами, с укладами, с жандармами, с купцами, с молебнами, с гербами - прямо в бездну. В небытие - по рельсам как по нотам - в морозный сумрак, в гулкие гудки, в чугунный вой товарных поездов с оружием и мерзлыми гробами. И предсказание сбылось на глазах! И литеры на небе запылали! И огненные всадники промчались по избам, по гостиным, по дворцам, по стриженым газонам и распятьям! В мгновенье ока всё переменилось, свершилось чудо страшных превращений!

Иное время и иные лица. Экранный зуд и слизь огней рекламных. Сияют супермаркеты, искрятся - витрины бутиков. А между улиц прохода нет от яростно гудящих, уловленных в затор, автомобилей. Мерцают лампы в томных ресторанах, в подвальных пабах слышен рев студентов, а матовые туши небоскребов ползут к луне бетонными червями. Москва гудит, ярится и ликует. Красоток смех, их хищные улыбки. Парад ущербных лун, хмельные души. Немые с мётлами в неосвещённых скверах.

Пока бряцает люстрами стальными сквозняк полночный в гулких подземельях, вселенский ветер жухлую листву, последнюю с деревьев обрывает. И слышен тихий шелест: "Кризис, кризис…" Гигантский город, улей золотой, звенит в ночном бреду, но чуть подернут тончайшей дымкой. Этот мир привычный, он призрачен уже, и в струях света плывет в тумане зыбкой голограммой.

Светящейся частицей он вплетен в седые космы бледного торнадо, огромного, что сотни стадионов; закрученного в мглу, как хобот бездны; вбирающего сонные народы; крошащего земное вещество. Здесь жадные знамена вчерашних государств рычат и прыгают на праздничном ветру - оскаленного века.

Сказал поэт: "уже написан Вертер.

А в наши дни и воздух пахнет смертью…"