II. «Аглицкій милордъ»

По вс?мъ газетамъ прокатилась скандальнымъ громомъ, такъ называемая, бекетовская исторія. Власть имущій казанскій земецъ, челов?къ изъ хорошей дворянской фамиліи, богатый, образованный, обольстилъ б?дную д?вушку, сельскую учительницу, состоявшую подъ его началомъ. Когда ут?хи любви привели жертву казанскаго Донъ-Жуана къ интересному положенію, онъ же, Донъ-Жуанъ этотъ, уволилъ ее отъ должности – за развратное поведеніе. Опозореняая и выброшенная на улицу, д?вушка сд?лала обольстителю своему колоссальныйскандалъ, обратясь съ жалобою въ земское собраніе, при чемъ разъяснила грязную исторію во вс?хъ подробностяхъ, не пожал?въ ни «его», ни себя. Получилась весьма отвратительная картина нравственнаго насилія, начальственнаго понудительства на развратъ и какой-то озв?р?лой, безсмысленной жестокости, см?нившей «любовь» посл? того, какъ вождел?нія были удовлетворены, страсти остыли, наступили пресыщеніе и з?вота. Земцы были справедливо возмущены, и лишь одинъ въ сонм? ихъ остался спокоенъ и даже, можно сказать, величавъ до чрезвычайности – самъ герой сквернаго д?ла. Съ надменнымъ хладнокровіемъ англійскаго или, – какъ въ старину говорилось и какъ на «французско-нижегородскомъ» язык? оно лучше выходитъ, – «аглицкаго» милорда, съ краснор?чіемъ и апломбомъ, достойными лучшаго прим?ненія, онъ «им?лъ честь заявить почтенному собранію», что связи своей съ учительницею не отрицаетъ, но это – его, аглицкаго милорда, частное д?ло, a не вопросъ общественный и, сл?довательно, обсужденію почтеннаго собранія поступокъ его подлежать не можетъ и ве долженъ. Но, сладострастничая en homme prive, онъ считаетъ долгомъ своимъ блюсти ц?ломудріе въ качеств? д?ятеля общественнаго, – и вотъ почему не только почелъ себя обязаннымъ уволить свою жертву отъ должности, но и вм?няетъ увольненіе это себ? не въ гр?хъ, a въ заслугу. Онъ обязанъ удалять отъ обучающихся во вв?ренныхъ его надзору школахъ д?тей вредные и дурные прим?ры, а, конечно, никто не скажетъ, чтобы беременная д?вушка, въ качеств? наставницы, была для отрочества прим?ромъ поучительнымъ. Словомъ:

– И охота вамъ, гг. земцы, совать носъ не въ свое д?ло, заниматься амурными сплетнями и поднимать много шума изъ ничего. Выгоните вонъ эту распутную д?вчонку-шантажистку. Что она распутная, это, мм. гг., я полагаю, достаточно доказывается уже нагляднымъ несоотв?тствіемъ фигуры ея съ данными ея званія; a что она шантажистка, съ ясностью явствуетъ изъ см?лости ея им?ть какія-то претензіи на помощь и матеріальную поддержку со стороны почтеннаго челов?ка, оказавшаго ей честь привести ее въ святое состояніе материнства. Вм?сто того, чтобы безкорыстно довольствоваться тихими радостями такого состоянія и почитать его за нежданное и незаслуженное благословеніе небесъ, оиа алчетъ наживы, жаждетъ денегъ, требуетъ причитающагося ей содержанія и, лишенная такового, дерзаетъ плакать. жаловаться, проклинать, безпокоя своими кляузами ваше высокопочтенное собраніе. Не вступаться за нее должны вы, мм. гг., но благодарить меяя за то, что я избавилъ васъ отъ нея и не позволилъ ей запятнать очевидностью своего позора ц?ломудренную репутацію вашихъ учрежденій. Для сего. мм. гг., я не пощадилъ ни н?жной прихоти своей къ этой порочной особ?, – ибо, со всею откровенностью чистаго сердца, долженъ сознаться: она, д?йствителъно, была моею любовницею, – ни родительскаго инстинкта, – ибо, съ т?мъ же чистосердечіемъ, не позволяю себ? отрицать: будущій ребенокъ ея – мой ребенокъ. Я Брутъ, мм. гг., и даже больше Брута. Не велика штука покарать порокъ, отрубивъ головы взрослымъ негодяямъ-сыновьямъ, на то y челов?ка и голова, чтобы рубить ее по м?р? надобности, – я же покаралъ родственный мн? порокъ, еще не родившійся, въ утроб? его покаралъ! Итакъ – пустъ негодница идетъ въ родовспомогательное заведеніе или, куда ей угодно, a я, во всемъ сіяніи своего служебнаго безпристрастія, во всемъ величіи исполненнаго предъ обществомъ долга, да повлекусь вами въ храмъ славы и да украшусь гражданскимъ в?нкомъ… «за любострастіе и жестокость!» A засимъ индидентъ исчерпанъ. Объявляется переходъ къ очереднымъ д?ламъ.

Прод?лка «аглицкаго милорда», встр?ченная повсем?стнымъ и единодушнымъ негодованіемъ, подала, однако, къ крайнему сожал?нію, н?которымъ, враждебнымъ земскому началу, органамъ печати и частнымъ лицамъ поводъ швырнуть въ ненавистныя имъ учрежденія обидные и неправо злорадные упреки:

– Вотъ ваше земство! вотъ ваши излюбленные люди! Вотъ вамъ общественные избранники!

Я такъ полагаю, что этотъ торжествующій крикъ – глупый крикъ. Полагаю также, что, съ другой стороны, неумны и крики т?хъ, кто, въ преувеличенномъ стараніи отстаивать репутацію земцевъ, – не зам?чая, что она вовсе не требуетъ защиты, – кляяутся и ратятся, будто бекетовскій случай – явленіе единичное, исключительное, баснословное. Это тоже неправда. Бывало все! да! всякое бывало!.. – какъ говоритъ раввинъ Бенъ-Акиба. «Во всякой семь? не безъ урода», – им?ются, понятное д?ло, уроды и въ огромной земской семь?. Но обобщать дикости аглицкихъ милордовъ въ постоянное и типическое явленіе, ехидно ставя его на счетъ не собственному ихъ распутству, a общему земскому распорядку, въ состояніи разв? лишь такъ называемая суздальская критика. Милорды – милордами, a земство – земствомъ. И праведникъ, сказываютъ, по семи разъ на денъ падаетъ, a въ земств?, какъ и въ другихъ общественныхъ учрежденіяхъ, не все же апостолы сидятъ. И если попадаютъ въ среду земскую жестоковыйные аглицкіе милорды, со всею присущею имъ склонностью не по поступкамъ поступать, то ужасаясь этой склонности, нечего, однако, сваливать гр?хъ съ больной головы на здоровую. Нечего восклицать:

– Ну, и земщина наша!

Когда гораздо проще и справедлив?е можно и должно воскликнуть:

– Однако, и милордъ!

Разум?ется, земство учреждаетъ школы не для развращенія обучающихъ въ нихъ наставницъ – этого и глуп?йшій изъ враговъ земства сказать не посм?етъ, – a для просв?щенія народнаго. И дв? непримиримо противоположныя ц?ли эти могутъ быть перетасованы лишь тамъ, гд? во глав? школъ вдругъ, откуда ни хвать, по щучьему вел?нью, по нев?сть чьему прошенью, возьметъ, да и выплыветъ «аглицкій милордъ», во вкус? г. Бекетова.

Милорды эти – отрыжка того добраго стараго времени, когда, по словамъ незабвеннаго майора Горбылева, губерніи наши «странами волшебствъ были: на каждой верст? по Арапову да по Загоскину сид?ло, a черезъ десять верстъ для разнообразія, Бекетовы были разсыпаны». Пора была, дворянская пора! Что жъ нын?шній г. Бекетовъ? Онъ – ничего, по этик? «страны волшебствъ» мужчина хоть куда, и все несчастіе его – лишь въ томъ, что онъ опоздалъ родиться л?тъ на сорокъ, и что страна волшебствъ за срокъ этотъ усп?ла утратить значительную долю своей кр?постной фаятастичносги. Съ этимъ великол?пнымъ чувствомъ собственнаго достоинства и глубокой уб?жденности въ мужскомъ своемъ прав? на безнаказанный гр?хъ, съ этимъ бездушнымъ презр?ніемъ къ неровн?, сд?лавшейся его жертвою, съ этою ледяною невозмутимостью сов?сти, съ этою наивно-откровенною готовностью, въ любой моментъ, во имя своего похотливаго каприза, сковать чужое несчастіе, – казанско-аглицкій милордъ – вылитый портретъ прекрасныхъ господчиковъ пятидесятыхъ годовъ, которыхъ см?шно рекомендовалъ тогдашній юмористъ:

Лел?етъ онъ дворянскія

Замашки донъ-жуанскія

И, съ этими замашками,

Волочится за Машками…

Увы! прошли прекрасные дни Аранжуэца! прошли и кр?постныя, и полукр?постныя, собственныя свои Машки, за коими безнаказанно волочиться было аглицкимъ милордамъ такъ удобно и легко. Что касается донъ-жуанскихъ замашекъ милорда, он?, конечно, пережили и кр?постной Аранжуэцъ, и кр?постныхъ прелестницъ, но… прим?нять ихъ съ прежнею упрощенностью милордъ не им?етъ возможности. Онъ оскуд?лъ, a законы процв?ли. Это во-первыхъ. A второе – изъ былыхъ Машекъ многія давнымъ давно уже первой гильдіи купчихи, мануфактуръ и коммерціи сов?тницы, a нын?шній милордъ аглицкій ищетъ чрезъ родного челов?чка теплаго м?стечка, дабы не положить благородныхъ зубовъ своихъ на полку, сидючи въ неоднократно описанномъ чрезъ судебнаго пристава Монрепо. Не о г. Бекетов? въ данномъ случа?, конечно, р?чь: я о немъ знаю только по газетамъ и о состоятельности его не им?ю понятія, – но объ аглицкихъ милордахъ вообще, родового типа коихъ онъ, въ казанской исторіи; явился столь блистательнымъ представителемъ. Особая черта аглицкихъ милордовъ иашего времени, – что, въ какое бы государственыое или общественное д?ло они ни зам?шалисъ, первое же властное тягот?ніе и вождел?ніе ихъ – учредить вокругъ себя маленькое кр?пастное право, съ присущими ему ароматами барщины, дворни, д?вичьей, – конечно, устрояемыхъ не въ открытую и не съ буквально точнымъ соотв?тствіемъ старымъ идеаламъ, a въ посильныхъ и согласныхъ съ духомъ в?ка приспособленіяхъ, глядя по роду д?ятельности или м?сту служенія аглицкаго милорда.

Снова ловятъ мужиковъ

Въ кр?постныя с?ти

Николаевскихъ орловъ

Доблестныя д?ти,

гн?вно клеймилъ когда-то современныхъ ему аглицкихъ милордовъ H. A. Некрасовъ. Это покол?ніе ушло, мужикъ отъ кр?постныхъ с?тей застрахованъ, он? порваны и сгнили, и осталась лишь праздная охота платонически плести ихъ.

Но духъ этого плетенія – всюду, гд? живетъ и д?йствуетъ аглицкій милордъ; это – неизм?нный, неразрывный его спутникъ, въ род? Петрушкина запаха. Призраки барщины, дворни, д?вичьей идутъ по пятамъ его и распространяютъ свою поганую т?нь на все, что его окружаетъ, проникая даже въ самыя святыя д?ла и порядочныя области жизни, если он? ненарокомъ очутятся въ лапахъ аглицкаго милорда. Земство – по самому существу своему – живое отрицаніе кр?постничества и сословности, но къ нему, какъ къ сосцамъ здоровой, обильной молокомъ и неразборчиво щедрой кормилицы, присасывается множество аглицкихъ милордовъ. И можемъ ли мы, положа руку на сердце, отрицать, что – въ то время, какъ одни земства, въ рукахъ, чуждой милордскихъ притязаній, всесословной массы излюбленныхъ людей, быстро прогрессировали, просв?щая и обогащая районъ своихъ д?йствій, – бывали и бываютъ y насъ на Руси и такія злополучно-захудалыя земства, гд? воля ставшихъ y власти аглицкихъ милордовъ творитъ, чего ихъ нога хочетъ, обращая земскія учрежденія въ замкнутые, в?чно кейфующіе султанаты, полные антипатичн?йшаго самодурства, противн?йшаго кумовства, угодничества, лести, мздоимства – словомъ, вс?хъ пороковъ дореформенной Россіи, когда она, по в?щему упреку Хомякова, была «черна неправдой черной и игомъ рабства клеймена». Конечно, все – въ міру, все – въ уменьшеніи по масштабу, приспособленному во вкус? новаго в?ка, все въ разм?н? съ рублей на гривенники. Но р?чь идетъ не о масштаб? и разм?рахъ, a o принципіальномъ отношеніи къ земскому д?лу т?хъ злоупотребителей его, чью д?ятельность русское остроуміе давнымъ-давно опред?лило м?ткимъ ходячимъ терминомъ «присос?диться къ общественному пирогу». Диво ли, что, воскресивъ въ подобномъ закр?пощенномъ земскомъ султанат? вс? свои исконныя замашки, аглицкій милордъ-земецъ воскрешаетъ мало-по-малу, въ числ? ихъ, и родовой инстинктъ гоньбы за Машками, и, обращая взоры свои на служащихъ подъ началомъ или вліяніемъ его интеллигентныхъ или полуинтеллигентныхъ женщинъ – учительницъ, сестеръ милосердія, фельдшерицъ, акушерокъ, телеграфистокъ, счетчицъ, конторщицъ e tutte quante, – блудливымъ окомъ выискиваетъ между нихъ лакомый кусочекъ поаппетитн?е и подоступн?е. Вся эта рабочая женская толпа закр?пощена къ м?стамъ своимъ б?дностью и конкурренціей огромнаго трудового предложенія на малый трудовой спросъ почти что не слаб?е, ч?мъ старинныя Машки барскихъ д?вичьихъ были закр?плены за господами своими природнымъ рабствомъ. Это – безотв?тныя и сознающія себя безотв?тными. Выгонятъ – что станешь д?лать? Куда пойдешь? Хоть издыхай, какъ собака, на улиц?! «Выгонятъ», – это в?чный грозный призракъ, съ насм?шкою стоящій за плечами каждой русской трудящейся женщины; выгонятъ и немедленно зам?яятъ другою – изъ безчисленной толпы голодныхъ кандидатокъ, теперь завистливо взирающихъ на нее со стороны жадными глазами. Еще бы! счастливица! служитъ! 30 рублей въ м?сяцъ получаетъ… за 14 часовъ работы въ сутки! Господи! да когда же намъ-то, намъ-то выпадетъ подобная благодать? Послушайте, господинъ хозяинъ! Увольте ее, мы будемъ работать и лучше, и прилежн?е, и дешевле! я на 25 пойду! я на 20! я на 15! A я – хоть за квартиру… Только возьмите! примите! не оставьте!.. И, подъ суровымъ сознаніемъ этого горемычно-безпощаднаго соперничества, «счастливица», что называется, зубами держится за свое «счастье… на мосту съ чашкой!» какъ уныло остритъ язвительное народное присловіе. Она трепещетъ передъ челов?комъ, властнымъ удержать ее на служб? или выгнать вонъ съ волчьимъ паспортомъ, прибавить или убавить ей жалованья, лишить ее награды или выхлопотать награду въ двойномъ разм?р?. И, если властнымъ челов?комъ является аглицкій милордъ, то изъ трепета женскаго, рабьяго трепета за свое существованіе, онъ – какую веревку хочетъ, такую и совьетъ.

Мало что есть подл?е покушеній мужчины, власть имущаго въ какой-либо д?ловой или служебной организаціи, покушеній на честь женщины или д?вушки, занимающей въ такой организаціи скромное рабочее м?стечко. Преступленіе это надлежало бы подвести подъ категорію «съ отягчающими вину обстоятельствами» – поставить наряду съ обольщеніемъ опекаемой опекуномъ, ученицы – наставникомъ и т. п., наряду съ т?ми ужасными насиліями, когда жертва поставлена въ невозможность самозащиты. Изъ десяти женщинъ, пресл?дуемыхъ властнымъ любострастіемъ при подобныхъ условіяхъ, девять обречены на неизб?жное паденіе, a – которая сум?етъ сберечь себя, дорого обходится ей купить свое право на ц?ломудріе! Такъ дорого, что и самую жизнь свою приходится иной разъ включить въ эту мрачную ц?ну. Даже въ столиц?, гд? арена женскаго труда шире и оплата его приличн?е, гд? д?ло больше на людяхъ идетъ и, сл?довательно, трудящейся легче протестовать, есть кому пожаловаться на обидчика, есть кого и на защиту свою позвать, – даже и въ столиц? жизнь слагаетъ въ области этой отвратительныя и грозныя сказки. A тамъ – во глубин? Россіи, гд? «рядомъ л?сище съ волками-медв?дями»? гд? «мужикъ-пьяница ходитъ, баба необразованная»? гд? единственный «интеллигентъ» – это именно твое начальство, отъ котораго ты вся зависишь, въ чьихъ рукахъ и твой матеріальный достатокъ, и твоя политическая благонадежность, и твоя служебная карьера, и самая твоя репутація, потому что – стоитъ начальству дать о теб? охм?тку «сомнительной нравственности», и ты погибла навсегда для труда своего, какъ погибла д?вушка, опозоренная г. Бекетовымъ. О! аглицкіе милорды великол?пно знаютъ могущество вс?хъ этихъ орудій доставшейся въ лапы ихъ силы, и ум?ютъ ими пользоваться для своихъ дрянныхъ ц?лей и насл?дственныхъ замашекъ. Эти б?дныя «уважаемыя труженицы Марьи Ивановны», на своемъ тридцатирублевомъ жалованьи, обязанныя изъ него и сами кормиться, и семьямъ посылать, беззащитны столъ же, какъ и былыя «Машки-подлянки»; но – помилуйте! куда же ихъ занятн?е и пріятн?е! Что такое была «Машка-подлянка»? Д?вка-дура, ходячее мясо, самка безсловесная. A в?дь Марья-то Ивановна – барышня, она наукамъ обучалась, по-французски съ гр?хомъ пополамъ говоритъ, книжки читала, съ нею и о чувствахъ потолковать возможно, и въ любовь, до поры до времени, благородно поиграть. И удовольствіе свое получилъ, и иллюзію соблюлъ, – какой, Господи благослови, шансъ образованнаго развлеченія въ деревенскомъ нев?жеств?!

Съ одной стороны – обольщеніе, съ другой – постоянная возможность неотвратимаго нравственнаго насилія, и горитъ между этими двумя огнями б?дная женская жизнь, и н?тъ ей ни жалости, ни пощады. Мн? скажутъ: ну, голубчикъ, пошли преувеличивать! Не вс? же падаютъ, многія выходятъ изъ борьбы поб?дительницами… Да, еще бы вс?! Этого только не хватало! Еще бы вс?! В?дь и между Машками были такія, что въ омуты бросались, въ петлю л?зли, a чести своей аглицкимъ милордамъ не отдавали. Но альтернатива-то – именно та же самая: то-есть – между омутомъ, петлею и благосклонностью аглицкаго милорда.

Женскій трудъ обезпеченъ въ спокойствіи своемъ только тамъ, гд? порядочны мужчины. Когда мн? возражаютъ многія нетрудящіяся женщины, что отъ самой д?вушки вполн? зависитъ поставить себя такъ, чтобы ее уважали, не см?ли къ ней «л?зть» съ глупостями, понимали ея порядочность и неприкосновенность, – я, гр?шный челов?къ, думаю, что это фразы. То-есть, можетъ быть, и не вовсе фразы для гостиной, но въ магазин?, контор?, банк?, на телеграф? – «слова, слова, слова» и только.

– Какое несчастье быть хорошенькою! – искренно вырвалось восклицаніе y моей знакомой барышни, горемычной красавицы, работающей въ одной изъ петербургскихъ банкирскихъ конторъ.

– Что такъ?

– Да то, что в?чно чувствуешь себя дичью, которую всякій норовитъ поймать, зажарить и съ?сть.

A другая говорила мн?:

– У насъ хорошій составъ служащихъ: вс? люди в?жливые, не нахальные, a все-таки я чувствую, что какъ-то опускаюсь между ними, внизъ качусь… Держать себя я ум?ю, и, конечно, никому не позволю неприличныхъ отношеній, но – вотъ въ томъ-то и б?да, что понятіе неприличныхъ отношеній ужасно растяжимо.

– То есть?

– Да вотъ, наприм?ръ, я до поступленія на службу не знала ни одного скабрезнаго анекдота, a теперь y меня ихъ въ памяти – ц?лая хрестоматія.

– Откуда же такая просв?щенность?

– A отъ Карла Францовича, – это главный агентъ нашъ. Прекрасный челов?къ и добрый очень, но – прямо ужъ слабость такая: не можетъ мимо жевщвны пройти, чтобы не сказать двусмысленности. Я сперва хмурилась было, a ему – какъ съ гуся вода. A товарки по служб? говорятъ: вы напрасно д?лаете гримасы Карлу Францовичу! Онъ мстительыый, онъ васъ подведетъ… Ну, я и подумала: что же, въ самомъ д?л?, врага наживать? Пусть себ? вретъ, что хочетъ! В?дь меня отъ того не убудетъ…

Сегодня «меня не убудетъ» – отъ того, что выслушаю сомнительный анекдотъ отъ главнаго агента Карла Францовича.

Завтра – «авось, не слиняю» – отъ того, что директоръ, возвратясь въ контору съ удачной биржи, посл? веселаго завтрака y Кюба, вдругъ взялъ, да и послалъ мн? ни къ селу, ни къ городу воздушный поц?луй.

Посл? завтра – «э! что мн? станется!» – отъ того, что главный бухгалтеръ все норовитъ застать меня одну, шепчетъ н?жныя слова и клянется, что – не будь онъ къ несчастью женатъ, не задумался бы посвятить мн? всю жизнь.

«Не пропаду! ц?ла буду!..» твердитъ трудящаяся д?вушка, окруженная этою мелочною мужскою ловитвою любви, твердитъ совершенно искренно и съ уб?жденнымъ желаніемъ д?ятельно уц?л?ть, уберечь себя. Но – б?дная! она не зам?чаетъ, что, еще уц?л?въ физически, она уже давнымъ-давно не уц?л?ла нравственно, что ц?ломудріе ея разм?нивается хитрыми людьми ежедневно, ежечасно, ежеминутно на мелкую монету, что – лишь одинъ неосторожный шагъ, одинъ натискъ ловкаго и см?лаго ловца, и она затрепещетъ въ рукахъ его, погибшая, осм?янная, поруганная. Это – все репетиціи падепія, подготовляющія спектакль, слезный и душу раздирающій – и, какъ часто! – кровавый, съ ножемъ или револьверомъ въ финал?.

Если д?ло обстоитъ такъ въ Петербург?, Москв?, Кіев? и тому подобныхъ крупныхъ цеитрахъ, т?мъ ужасн?е, повторяю, опасность въ медв?жьихъ углахъ, гд?, на помощь вс?мъ вн?шнимъ факторамъ властнаго обольщенія, приходитъ еще каторжная скука захолустья, – лучшая поставщица на сластолюбіе аглицкихъ милордовъ. Дьяволъ любострастія хитеръ, и ни одинъ актеръ не ум?егь лучше его прикинуться «св?тлою личностью», когда этимъ путемъ возможно ему добиться усп?ха въ своихъ темныхъ ц?ляхъ. Десятки разъ беллетристика и драматургія русская посвящали силы свои разработк? этого правдиваго и неизм?нно насущнаго сюжета и несомн?нно будутъ возвращаться къ нему еще новые десятки разъ.

Lasz, lasz idn seyn!

Er l?szt dich ein,

Ais M?dchen ein

Als M?dchen nicht zur?cke!

Громкою и постоянною насм?шкою звучитъ предостерегающая п?сенка Мефистофеля по темнымъ городкамъ, м?стечкамъ и селамъ, гд? столько простодушныхъ Маргаритъ изнываютъ въ ожиданіи умныхъ и интересныхъ Фаустовъ. И… он? ли виноваты, что вм?сто Фаустовъ судьба и условія русскаго захолустнаго склада посылаетъ имъ лишь переод?тыхъ аглицкихъ милордовъ.

1900.