“ПОЛИТИКА — ТЕАТР ТОТЕМОВ”

“ПОЛИТИКА — ТЕАТР ТОТЕМОВ”

Станислав Белковский

18 февраля 2003 0

8(483)

Date: 18-02-2003

Author: Станислав Белковский:

“ПОЛИТИКА — ТЕАТР ТОТЕМОВ” (Генеральный директор Совета по национальной стратегии отвечает на вопросы наших корреспондентов)

"ЗАВТРА". Станислав Александрович, главной загадкой прошлых парламентских выборов стала победа движения "Единство". Такого удивительного взлета не ожидал никто. Как можно было фактически на пустом месте создать политическую структуру, с ходу занявшую первую позицию в Госдуме? Вы, как человек, причастный к этому взлету "изнутри", можете хотя бы в общих чертах прокомментировать технологию?

Станислав БЕЛКОВСКИЙ. Должен сказать, что этому, на ваш взгляд, удивительному взлету предшествовало не менее значимое и концептуальное событие — победа Александра Ивановича Лебедя на выборах губернатора Красноярского края в 1998 году. Мне кажется, она выявила многие тенденции, которые работают в политическом процессе на территории России и на которые сегодня можно опираться. То, что осознание этих тенденций отсутствует среди людей, выполняющих публичные политические функции, понятно. Однако оно практически отсутствует и среди так называемых политтехнологов.

Почему-то господствует представление о том, что власть — не более чем сплав денег, медийного и административного ресурсов. Поэтому контроль над первым и вторым каналами телевидения в сочетании с контролем над крупнейшими источниками капитала, а также с возможностью как-то воздействовать на итоги подсчета голосов должен стопроцентно гарантировать успех. Более того, считается, что те же условия обеспечили победу и в 1999 году, и прежде. Существует также представление, что в силу рабской психологии нашего народа любая фигура, спущенная сверху, из Кремля, и экспонированная должным образом, имеет гораздо больше шансов выиграть политическую борьбу, чем фигура альтернативная, оппозиционная. Я категорически не согласен ни с первым, ни со вторым тезисом.

На мой взгляд, все те результаты, которые достигались в ходе политических кампаний в России, так или иначе были следствием исторических процессов, происходивших в стране, и взаимодействия этих процессов с глубинными пластами народной психологии. Что здесь имеется в виду? Люди в нашей стране остались те же, что и до 1991 года, потому что никакие реформы, тем более такие скоротечные и неэффективные, а потому столь неоднозначно воспринимаемые народом, не могли изменить того, что нарабатывалось тысячелетиями. Поэтому я говорю не о пресловутом homo soveticus и даже не о православном "народе-богоносце" — все это не более чем оболочки, под которыми скрывается вполне определенная суть, которую можно назвать языческой. Именно языческая религиозность определяет мотивацию русского человека как участника политического процесса. На мой взгляд, это объясняется тем, что зачатки Православия во многом были подавлены монгольским нашествием, затем Православие было фактически изгнано из общественной жизни при Петре Первом, были ликвидированы какие-то предпосылки для христианизации, поэтому русский человек находится в поле языческого действия, где работают соответствующие символы: тотемы, табу, шаманизм. И политический процесс у нас идет именно на таком уровне. Политик в России — это всегда языческий бог или шаман, а потому традиционные утверждения политтехнологов о том, что человек, претендующий на власть, должен быть понятен и близок к народу, можно считать или лукавством, или банальной глупостью. Наше общество в этом отношении гораздо ближе к Востоку, чем к Западу. Понятность и близость к народу лишает политика его сакрального, символического статуса — главного условия власти. Если мы посмотрим на наш политический процесс, то увидим, что чем ближе и понятнее к народу был политик, тем менее популярен он становился. Ельцин в период своего восхождения, в начале 90-х годов, Лебедь, как промежуточная фигура между Ельциным и Путиным, да и сам Путин, вовсе не были "близки и понятны" — напротив. Пик популярности того же Ельцина пришелся на август 91-го и на октябрь 93-го, то есть на экстремальные обстоятельства, в которых проявилась не столько грубая сила, якобы столь любимая и уважаемая "рабской психологией" русского народа, сколько некие сверхъестественные возможности. Даже для меня в расстреле "Белого дома" было нечто сверхъестественное: всей стране показали эти три танка: не тысячу, не сто, — всего три, которые и склонили чашу весов в сторону Ельцина. Трех танков хватило, чтобы захватить власть над огромной Россией

Второй феномен русского сознания, который можно в данной связи упомянуть, определяется ницшеанским термином "театрократия". Это власть театра над людьми. Находясь в театре, мы, как правило, не отличаем актера от образа, который он собой: своим телом, своим голосом, — воплощает на сцене. Такое же неразличение человека и образа имеет место в сознании нашего избирателя при восприятии того или иного политика. Поэтому здесь совершенно не важна рациональная сторона дела — политик важен именно как образ.

"ЗАВТРА". А как соотносится пространство и время этой политической игры с пространством и временем реальной жизни? Они отделены друг от друга, или есть некая точка, некий момент, некая мера их совпадения и слияния?

С.Б. Они соединяются именно в театре выборов. Собственно, успех выборов для той или иной партии напрямую связан с наличием в политической силе этого театрального элемента. Причем этот феномен театрократии распространяется на все слои общества, и было бы наивным предполагать, что "продвинутый" электорат, который голосует за СПС, менее подвержен действию этого феномена, чем "совковый" электорат КПРФ, поскольку это театры разных режиссеров, разных актеров, разных типов зрителей, но феноменология здесь абсолютно одинакова. В этом смысле Гайдар с его непонятной никому экономической риторикой — такой же приемлемый для определенного слоя электората образ, классический типаж, как и Зюганов, и Жириновский. Поэтому Гайдар как политик успешен только тогда, когда он является Гайдаром в своей первозданной сущности — пусть сегодня не на большой, а на малой сцене, скажем так.

"ЗАВТРА". Значит, по-вашему, Россия — это языческая страна, лишь слегка облагороженная христианством, в которой политика является разновидностью то ли театра, то ли шаманства?

С.Б. Да, и огромную роль здесь играет еще одна сторона языческого сознания: потребность в чуде. Русский народ не верит в эволюционность процессов, в эволюцию вообще, то есть в постепенное изменение чего бы то ни было — только в революционную ломку, в чудо, способное мгновенно и кардинально изменить мир. Такими чудотворными тотемами общественного сознания в конце 80-х—начале 90-х годов были "демократия" и "рынок", которые являлись абсолютно мифологическими понятиями, не имеющими ничего общего с действительностью. Таким же чудом представлялся в 93-м году Ельцин как "гарант реформ", таким чудом представлялась вторая чеченская война, когда после многолетних и бесплодных попыток что-либо изменить вдруг произошел кардинальный прорыв: "мочить в сортире" и все прочее.

Другой важнейший принцип языческого восприятия, тесно связанный с первым, — это смена парадигм и отказ от "плохих богов". Здесь имеются в виду не личности, а символический, знаковый тип этих личностей. Возможно, он действует и в мировом масштабе, но в России проявляется особенно ярко. Мы все время ожидаем, что наши проблемы решатся в одночасье, и когда этого не происходит, то разочарование чрезвычайно велико. Поэтому политический лидер должен постоянно подпитывать свою паству чудесами, чтобы не дать этому разочарованию укрепиться.

"ЗАВТРА". Или хотя бы объяснить, почему чудо не состоялось, а в идеале — создать условия для последующего чуда?

С.Б. Да. Но вернемся к нашему политическому театру тотемов. В этом отношении Ельцин, скажем, был носителем сказочного образа медведя, и на смену ему должна была прийти какая-то альтернативная парадигма: либо солдат, умеющий сварить кашу из топора, либо умный европейский мальчик-с-пальчик, способный всегда найти выход из темного леса. Образ солдата воплощался сначала Лебедем, Рохлиным, которого, кстати, именно поэтому так боялся ельцинский Кремль, а потом, в определенном смысле — Путиным, а мальчиком-с-пальчик одно время мог оказаться Кириенко. Выбор между ними, по большому счету, был сделан дефолтом 1998 года, но уже кампания 2003-2004 годов может актуализировать соперничество именно этих двух парадигм. Это подтверждается, кстати, успехом Хлопонина и Глазьева на последних выборах губернатора того же Красноярского края. А оба они — типичные представители парадигмы "мальчик-с-пальчик".

"ЗАВТРА". Указанная вами пара тотемов является единственно возможной в нынешних условиях? Или существуют какие-то иные сказочные типажи, способные выйти на политическую арену?

С.Б. Разумеется. Не буду раскрывать все карты — посмотрите собрание русских сказок Афанасьева и можете сделать свой собственный выбор. Для примера назову тип мудреца, гуру, носителя некоей автохтонной мудрости, который не участвовал в социально-политическом водовороте последних лет. Этот тип некогда пытался реализовать — увы, неудачно — Александр Солженицын. Но в близком будущем — причем уже в 2004 году — этот тип тоже может быть задействован на выборах. Очевидно лишь то, что ни один носитель парадигмы "солдата" на смену Путину прийти не может: ни Трошев, ни Шаманов не будут преемниками нынешнего президента. Это место уже занято, а менять шило на мыло — не в привычках нашего народа. Здесь парадигма исчерпана, и ее можно только заменить другой парадигмой.

"ЗАВТРА". Возможна ли смена этой парадигмы уже на предстоящих выборах, или ее ресурса хватит еще на четыре года?

С.Б. Посмотрим. Как говорят англичане, проверка пудинга заключается в том, что его съедают. С моей точки зрения, Путин является почти полной копией Горбачева: не мифологически, не как тотем, не как роль, а психологически — как человек, как личность. Если вы помните, закат Горбачева оказался очень стремительным, это было почти свободное падение. Все было кончено меньше, чем за год.

"ЗАВТРА". Конечно, президентская и парламентская кампания в современной России тесно связаны между собой. Но если переходить на уровень партийной борьбы, на уровень думских выборов, какие здесь просматриваются перспективы?

С.Б. В отечественной политике, я говорю о реальной политике, весьма силен прежде всего личностный компонент. Партии олицетворены их лидерами, новые партии создаются под новых лидеров, без адекватного лидера ни одна партия не получит отклика и поддержки в нашем обществе. Успех "Единства" во многом был обеспечен как раз личностью Путина — человека, который вовсе не хотел быть преемником Ельцина на посту президента России, неоднократно отказывался от соответствующих предложений, и парадоксальным образом стал руководителем огромной страны против собственной воли. В этом смысле он, конечно, никакой не преемник Ельцина, хотя Ельцин очень хотел сделать его своим преемником. Борис Николаевич власть хватал руками и ногами — он, можно сказать, въехал в Кремль на танке. А Путин, насколько я это знаю, — не более чем ширма реального управления. Логика нынешней власти сводится к тому, что есть экономический клан под эгидой Абрамовича, который решает задачу легализации капиталов, составляющих не один десяток миллиардов долларов.

"ЗАВТРА". Ну, это не такие уж большие деньги, в масштабе мировой-то революции.

С.Б. Согласен, что они не слишком велики на фоне транснациональных корпораций, где частное лицо не играет какой-то определяющей роли, но это все-таки — сумма, которая позволяет человеку если не почувствовать себя хозяином мира, то перейти в несколько иное измерение бытия. Кстати, у нас все еще распространено представление о необходимости вывоза капитала в какие-то "более стабильные" страны, что свидетельствует о глубокой провинциальности мышления и мировосприятия олигархического слоя, отражающего провинциальность общественного сознания в целом. Провинициальный синдром — это важнейший электоральный фактор на территории России. Поэтому глубоко ошибочен тезис политтехнологов, будто наши избиратели всегда предпочтут "своего" кандидата "чужому". На деле все обстоит совершенно противополож- ным образом: люди с большей охотой проголосуют за "чужих", если "чужие" покажутся им лучше. Известная из летописей история с призванием варягов — всего лишь самая доступная иллюстрация данного обстоятельства. "Чужой" ведь изначально непонятен, эзотеричен, а потому уже по факту своей "чужести" более подходит на роль властителя. История избрания генерала Лебедя губернатором Красноярского края концептуально важна еще и как наглядная демонстрация действия этого принципа. Фактически победе Лебедя во многом поспособствовал его предшественник в губернаторском кресле Валерий Михайлович Зубов. Он разыгрывал в борьбе с Лебедем две карты, которые обернулись против него самого: что Лебедь — "чужой", и что за Лебедем стоит Березовский. В тех условиях все это было агитацией не "против" генерала, а за него. Зубовым, "своим" и понятным, там, что называется, уже наелись, а на смену шел политик федерального уровня, способный "навести порядок" и придать статусу края новое наполнение. То же самое можно сказать и по второму аргументу: Березовский осознанно или неосознанно выступает носителем мифологической роли Бабы-Яги, по-своему опасной, но, скорее, не врага, а волшебного, сверхъестественного помощника, способного дать главному герою ту информацию или те предметы, которые необходимы для достижения сакральной цели. Так что Зубов очень помог Лебедю, но я даже не вижу здесь особой заслуги политтехнологов. Скорее, это следствие того, что ветер истории дул в эту сторону, и парадигма солдата шла на смену парадигме медведя.

Что же касается партийно-парламентских баталий, то среди нынешних политических организаций наиболее устойчивой и массовой, вне сомнения, является КПРФ, которой сегодня, с точки зрения мифологии, очень вредит излишняя серьезность, связанная с цэковским прошлым многих ее лидеров. Они слишком хорошо помнят Старую площадь и советскую сверхдержаву, хотя скрытым архетипом компартии является любимый сказочный персонаж русского народа — Иванушка-дурачок, который невредимым проходит сквозь огонь, воду, медные трубы и вообще все, что можно представить страшного на свете.

Карикатурным отражением коммунистов с утрированием образа Иванушки-дурачка, несомненно, выступает ЛДПР с Жириновским. Сегодня он многими воспринимается уже как паяц, озабоченный лишь сборами от своих представлений, но совсем недавно его партия набирала свыше 20% голосов избирателей, и для Владимира Вольфовича объективно еще далеко не все потеряно.

К "Единой России" как партии власти, конечно, нельзя относиться серьезно, потому что движение "Единство", ставшее основой этого объединения, было сконструировано в 1999 году как локальный предвыборный проект, и своими успехами обязано в основном Путину, его парадигме солдата и подкрепившей эту парадигму чеченской войне. Вот эти три неразрывно связанных между собой компонента и дали результат. Никакой региональной работы в "Единстве" на стадии выборов не велось — это все фантом и блеф, никакой четко выраженной идеологии там не возникло. Роль "Единства" заключалась в том, что она формально обозначила для народа произошедшую смену парадигм. Все.

Кстати, придуманное для этого блока название "Медведь" тоже имело определенное тотемно-символическое значение, поскольку оно тем самым детабуировало весь предшествующий, ельцинский период. Но "Единство" изначально не было "партией власти", как, скажем, "Наш дом — Россия" в 1995-м году или "Выбор России" в 1993-м. По своей глубинной сути это была оппозиционная сила, открыто противополагавшая себя Ельцину и всему, что с ним было связано.

"ЗАВТРА". Как вы расцениваете фактор русского патриотизма, ярко проявлявший себя на всех выборах с 1990 года, когда "националист" Ельцин противостоял "интернационалисту" Горбачеву? Где этот фактор был в 1995-96 годах, когда пошел пресловутый "хасавюртовский процесс"? Не может ли этот феномен быть повторен на предстоящих выборах, когда Путин предстанет перед народом в парадоксальном образе солдата-миротворца?

С.Б. Фактор патриотизма на выборах не исчезал никогда, об этом свидетельствует, в частности, убедительная победа КПРФ на выборах 1995 года и, главное, успех Лебедя в 1996 году. Я полагаю, что на президентских выборах 1996 года победил вовсе не Ельцин, а Зюганов, но Борис Николаевич был тогда "плох здоровьем", а заявленные угрозы "социально-политической конфронтации" так велики, что Геннадий Андреевич предпочел не рисковать, дождаться близких, как ему казалось, перевыборов, на которых у Кремля не было ни одной достойной кандидатуры — короче, поддался на блеф. Впрочем, все это — лишь мои собственные предположения, которые могут быть весьма далеки от действительности.

Сегодня, когда Путин оказался вовсе не тем, за кого он себя выдавал, когда под прикрытием великодержавной риторики (впрочем, бледнеющей) осуществляется беспрецедентная сдача геополитических позиций России, уже совершенно понятно, что происходит. Происходит размен страны на легализацию капиталов "семьи", находящихся по преимуществу в американских банках. И если в Давосе советник президента по экономическим вопросам Андрей Илларионов критикует ОПЕК, то он отстаивает интересы не собственно России, кровно заинтересованной в сохранении высоких цен на нефть, а США: с иных позиций такое поведение просто необъяснимо. Такие люди, как Абрамович, не мыслят категориями национальных интересов. Для них абсолютно не важно, сохранится ли Россия. Им не кажется, что их дети или внуки будут здесь жить и пользоваться теми благами, которыми они пользуются здесь и сейчас. Их задача — вовремя оказаться там, где, по их мнению, есть настоящая стабильность, где развевается звездно-полосатый флаг.

"ЗАВТРА". Мы уже отмечали тот факт, что при согласии 80-85% населения с основными положениями КПРФ, за коммунистов на протяжении вот уже многих лет стабильно голосуют не более чем 30% избирателей. С чем, на ваш взгляд, это связано, и какую роль здесь может играть фальсификация итогов голосования?

С.Б. Я уже говорил о непроявленности мифологического архетипа партии, в силу чего огромный потенциал патриотически настроенных избирателей постоянно уходит в сторону Кремля. В президентском окружении поэтому даже существует ощущение, что так будет всегда, и ни к каким серьезным изменениям ситуации там не готовы. Этим обстоятельством, на мой взгляд, можно и нужно воспользоваться. В одиночку коммунистам на предстоящих выборах победить не удастся — это совершенно очевидно, потому что сменить образ за несколько месяцев при наличии многолетней традиции практически невозможно. Поэтому КПРФ нужен союзник, который сыграл бы на том же патриотически-оппозиционном, антикоммунистическом или некоммунистическом, но великодержавном поле, на котором играли Жириновский, Лебедь и "Единство". Даже если здесь результат окажется фифти-фифти, это будет означать более половины депутатских мандатов для коммунистов и их гипотетических новых союзников. Наиболее вероятный результат здесь таков: приблизительно 23-25% возьмет КПРФ, 20% — новая партия, 17-18% — "Единство" и 6-7% — правые. Итог — сорок пять процентов против двадцати пяти. Фальсификационный же, если можно так выразиться, ресурс власти не превышает 4-5% от числа всех избирателей, а потому этот барьер в принципе преодолим.

"ЗАВТРА". КПРФ сейчас находится в сложном состоянии, аналогом которого в физике является состояние фазового перехода. При помощи каких идеологем, с помощью каких образов, на ваш взгляд, можно успешно завершить этот переход?

С.Б. Чтобы ответить на ваш вопрос, нужно хорошо знать всю "партийную кухню", а я таким знанием не обладаю. Со стороны же совершенно очевидно, что коммунисты, как минимум, должны четко обозначить свою антикремлевскую, антипутинскую позицию — в противном случае их перспективы далеко не блестящи. "Ностальгический электорат" КПРФ, состоящий из советских пенсионеров, с течением времени, естественно, тает, а остальные категории одной "торговой маркой" и "критикой антинародного режима" с позиций "колбасы по два-двадцать" уже не возьмешь. Я настаиваю на том, что в любом случае антипутинские силы должны взять больше половины думских мандатов. Если они возьмут меньше — на один мандат или на пятьдесят, разницы нет, — Кремль будет беспрепятственно проводить свой курс, а запас прочности страны уже на исходе, и до 2007 года, до новых думских выборов, она может просто не дожить.

На мой взгляд, большая проблема КПРФ — глубокий внутренний конформизм некоторых ее лидеров, помноженный на заскорузлое аппаратное, то есть неполитическое мышление. В 1996-99 годах компартия действовала по принципу: мы обязательно придем к власти, если власть закажет нам пропуск. Под знаменем "непримиримой оппозиции" создавался лоббистский механизм, инструмент выторговывания у Кремля уступок, имеющих денежный эквивалент. Но сегодня Путин и те, кто формирует смысл его режима, утратили желание и потребность договариваться с КПРФ о чем бы то ни было. Поэтому успешной компартия может быть только в нише реальной левой оппозиции. Кремль, в свою очередь, попытается удержать КПРФ в состоянии мнимого, игрушечного противника. Для решения подобной задачи могут быть использованы точечные финансовые вливания со стороны прокремлевских структур, в том числе, не исключено, через фигуры, подобные Геннадию Семигину, через ЮКОС или некоторые другие крупные корпорации, лояльные существующему олигархическому режиму.

"ЗАВТРА". На выборах 1999 года, формально полностью выиграла оппозиция — и не только в рамках мифологического образа Путина, о котором вы говорили и на котором он проскочил в Кремль. Если рассматривать "Единство" как прокремлевскую партию, то лужковско-шаймиевское "Отечество—Вся Россия" и коммунисты с аграриями вместе взяли почти две трети думских мандатов.

С.Б. На мой взгляд, "Отечество—Вся Россия" вовсе не являлась оппозицией Кремлю в том смысле, в котором оппозицией были КПРФ и даже "Единство". ОВР не выступала против сущностных основ режима — она лишь в рамках уже устоявшейся парадигмы собиралась перераспределить финансовые потоки от "семейного" клана в свою пользу. Ее лидер, Евгений Максимович Примаков, был носителем той же "медвежьей" парадигмы, что и Борис Николаевич Ельцин. Речь не шла об изменении основополагающих принципов государства. Поэтому Сергей Доренко, показывавший по ТВ на всю страну Примакова в образе "медведя с липовой ногой", был де-факто гораздо большим антиельцинистом, чем сам Примаков. И успешность его пропагандистской атаки объяснялась прежде всего именно этим фактором: он демонтировал и диффамировал, по сути, вовсе не Примакова, а Ельцина — под флагом борьбы с его якобы самым опасным противником. Если бы тот же Доренко выступал под флагом "мира в Чечне", как, скажем, выступал Сергей Адамович Ковалев, при всем его таланте должного созидательного эффекта эти выступления произвести не могли. Программа Доренко образца осени 1999 года была одной из составляющих смены властной парадигмы.

"ЗАВТРА". Значит, вы не считаете, что контроль Кремля за тремя основными каналами телевидения плюс финансовое доминирование и фальсификационный административный ресурс в любом случае гарантируют нынешним властям нужный для них результат?

С.Б. Абсолютно не считаю. Более того, вижу, как Кремль с успехом и удовольствием использует это обстоятельство против себя. Кто, например, сделал интервью Проханова у Березовского событием национального значения? Путинское телевидение, первый и второй канал. Они пытались "исправить ситуацию" и сели в лужу, потому что играли против исторической тенденции.

Если вспомнить кампанию 1999 года, то градус политической борьбы в ней был достаточно высок, ничего заранее заданного не было, поэтому там были востребованы весьма яркие фигуры, независимо от их знака, и Березовский был одной из таких фигур. В общем-то, отвлекаясь от деталей, можно сказать, что Бориса Абрамовича тогда просто вернули в Россию, поскольку он мог сформировать и на деле сформировал победную концепцию выборов. Евгений Максимович, кстати, был тогда настроен довести уголовное дело, возбужденное против Березовского, до конца. Сегодня же Кремль в гораздо большей степени уверен в успехе, он убежден, что оппозиция, включая КПРФ, так или иначе находится под его контролем. У Кремля в России гораздо больше хлопот из-за передела власти между "ленинградской командой", олицетворяемой Сергеем Пугачевым, Николаем Патрушевым и Игорем Сечиным, и волошинско-касьяновской группировкой, представляющей интересы "семейного" капитала. Они очень озабочены тем, кто будет "рулить" страной в последующие годы при Путине, хотя у них нет ни малейшего представления о том, чем и как они будут рулить. А когда нет воли к победе и воли к власти, любой политический проект обречен на провал, какие бы ресурсы туда не закладывались. Партийный механизм "Единой России" при этом будет использован для борьбы против чубайсовских "либералов", которые не устраивают Касьянова и Волошина, поэтому Кремлю необходимо создать условия для их увольнения после выборов 2004 года или незадолго до них, сделав Анатолия Борисовича своего рода "козлом отпущения". В этом плане "проговор" того же Илларионова о том, что в России было три олигарха, двоих уже нет, остался один, — весьма показателен.

Поэтому Кремль заранее считает себя победителем на политическом поле, поскольку не видит там сильной фигуры, способной к радикальным и нестандартным ходам. КПРФ и Чубайс поодиночке ему не страшны, а союз Чубайса с КПРФ невозможен ни при каких обстоятельствах. Тем не менее, возврат красных знамен, александровского гимна, а может быть, и имени Сталинграда, — лишь проявления огромной внутренней пустоты режима , которая не заполняется ничем. Увлечение Путина восточными единоборствами — тоже показатель его скрытого буддизма при внешней приверженности Православию. Наш президент полностью сконцентрирован на пустоте. Когда Путин говорит о ковровых бомбардировках Грузии — значит, их не будет. Возвращение звезды на знамя нищей и голодной армии выглядит, скорее, насмешкой. В каких сортирах "мочили" террористов, все уже хорошо знают — это были сортиры Театрального центра на Дубровке. Но ведь процессы-то в стране идут объективно, и если будет проявлен альтернативный центр власти, каким был Ельцин при Горбачеве, то пустота и бессмысленность нынешнего Кремля очень быстро станут понятными для всех.

"ЗАВТРА". Какими, по-вашему, должны быть характеристики этого альтернативного центра?

С.Б. Они достаточно очевидны. Во-первых, он должен быть в состоянии предложить некий новый модус взаимодействия регионам. Подавляющее большинство губернаторов, какие бы слова они не произносили, на деле крайне недовольны политикой федерального Центра и способны оказать устойчивую и ощутимую поддержку оппозиции. В 1999 году у каждого губернатора было целых два заместителя, отвечавших за выборы. Один, похуже, отвечал за "Единство", а другой, получше, — за "Отечество-Всю Россию". Кое-где они менялись местами, но сути дела это не меняло. Сегодня губернаторы видят, что вся политика Кремля направлена на то, чтобы устранить их от участия в реальных экономических процессах и позволить Роману Аркадьевичу Абрамовичу, Олегу Владимировичу Дерипаске и другим представителям "семьи" спокойно завершить передел собственности в свою пользу. А от губернаторов во многом зависит то, насколько сфальсифицированными будут итоги выборов. Причем должен сразу сказать, что никакие претензии в данном направлении к делегитимизации Путина внутри России не приведут — у нас не буржуазная страна, и апелляции к ratio здесь никакого сочувствия не вызывают. Другое дело — реакция зарубежных стран, в первую очередь европейских.

И здесь мы подошли ко второй важнейшей характеристике альтернативного центра власти, которые мы здесь в общих чертах моделируем, — это способность четко сформулировать свою позицию в глобальном политическом процессе. А с точки зрения глобальной политики выборы президента Российской Федерации являются не более чем эпизодом президентской кампании в США, которые, по всем признакам, должны стать неким промежуточным Армагеддоном всей современной геополитики. Там схлестнутся, с одной стороны, республиканцы с их идеей Pax Americana, глобальной американской гегемонии с захватом всех и всяческих ресурсов планеты плюс их сателлиты, включая Латинскую Америку, Индию, путинскую Россию и даже Китай, которому объективно выгодна республиканская политика; а с другой стороны — демократы при поддержке американских финансовых кругов, Старой Европы и исламского мира. Вот эти две грандиозные силы и будут сражаться в ближайшие годы на мировой арене. Поэтому для нашей оппозиции, если она действительно хочет взять на себя власть, а вместе с ней — и ответственность за судьбу страны, особого выбора нет: она должна идти на союз с американскими демократами, Европой и исламским миром. Поскольку сами себя мы не можем, подобно барону Мюнхгаузену, вытащить из болота за волосы, иного пути нет. Ясно, что этот монстр по своим возможностям несопоставим с российской оппозицией, но такая оппозиция этому монстру объективно нужна, и не использовать его помощь — значит, резко ослабить свой собственный потенциал. В какой форме, на каких условиях — это уже вопрос искусства политиков, а не принципиального выбора. Но надо отдавать себе отчет, что такой союз не просто резко повысит шансы альтернативного центра на победу — он на обозримую перспективу является единственной возможностью сохранения России как целостного государства.

Важным элементом консолидации оппозиционных сил мог бы стать некий межпартийный комитет по контролю за выборами и системой подсчета голосов. Этот комитет мог бы объединить политиков самых разных направлений, от Зюганова до Чубайса — в противодействии фальсификации результатов голосования на федеральном уровне заинтересованы все, кроме Кремля. Подобная структура может построить взаимодействие с европейскими институтами, способными предложить внешние механизмы контроля над результатами волеизъявления.

"ЗАВТРА". Благодарим вас, Станислав Александрович, за высказанные мнения. Возможно, не со всеми вашими тезисами мы готовы сегодня согласиться. Но в любом случае эта беседа будет важна хотя бы для прояснения ряда процессов, идущих в социально-политической сфере нашего общества.

Беседу вели Александр НАГОРНЫЙ и Владимир ВИННИКОВ