Олег Щукин ЧИНОВНИК

Олег Щукин ЧИНОВНИК

Наши люди любят смотреть телевизор. Особенно на отдыхе. "Ящик" хорошо соответствует "всемирности" русской натуры, отмеченной еще в речи Достоевского, и стремлению везде успевать, лежа на печи, отмеченному еще в сказках Афанасьева. Так просто: щелкнуть переключателем, или еще проще — нажать кнопочку у пульта дистанционного управления и узнать, что, где и когда волнует наших телевизионщиков. В те дни только и говорили об аресте Гусинского.

Один из подмосковных пансионатов, построенных еще во времена "застоя", куда я приехал навестить своего доброго знакомого и обсудить с ним кое-какие срочные журналистские дела, ничуть не изменился за последние два года. Все та же пропускная система, все те же пенсионного возраста шахматисты в фойе, все тот же контингент отдыхающих. Среди "братков" средней руки, юных банковских служащих и преуспевающих коммерсантов считается хорошим тоном заехать на несколько дней в такой островок "развитого социализма", подышать лесным воздухом, покататься на лошадках и "расслабиться" "в номерах" по полной программе.

Случилось так, что сосед моего знакомого по номеру укатил в Москву, и его обедом, благодаря предусмотрительно оставленной карточке отдыхающего, тот предложил воспользоваться мне. Не успели мы расположиться за столом, как сидящий напротив нас человечек поинтересовался, что мы об этом обо всем думаем. Мой знакомый, конечно, повторил все услышанные по НТВ рассуждения о свободе слова и журналистской солидарности, о том, что арест Гусинского является попыткой Путина свести счеты за критику. В конце своей короткой и энергичной речи он подчеркнул, что предлог для ареста явно надуман, и свободе других олигархов, дружащих с Кремлем, пока ничто не угрожает.

На что человечек вздохнул, вытер губы бумажной салфеткой и произнес приблизительно следующее.

— Я — маленький человек. Работаю в министерстве больше двадцати лет. А до этого еще пятнадцать работал на производстве. Так что видел всякое, и могу сравнивать тенденции. На жизнь мне жаловаться грех — родственники в провинции живут гораздо хуже моего, и я им всем по мере сил помогаю. Так вот, свободой и суверенитетом мы наелись все, сверху донизу. Но что-то менять очень боимся. Все-таки наши доходы с зарплатой советских времен не сравнить. А с другой стороны, все эти чистки, реорганизации, сокращения штатов. Понимаете, все эти деятели говорят, что они борются с бюрократией. А я скажу — не надо с нами больше бороться. При Брежневе боролись с бюрократией, при Горбачеве боролись, при Ельцине тоже боролись. Знаете, плохому танцору все мешает. И вместо того, чтобы управленческий аппарат правильно использовать, они с ним, видите ли, борются. А толку от этой борьбы, конечно, чуть. Просто вместо государственных задач нам всем приходится решать задачи личные. Но ведь мы же — не проститутки. У нас все корни здесь, и дети наши не уедут за рубеж учиться и жить. Я, конечно, работаю сегодня за деньги и только за деньги. Но ведь это неправильно. Я ведь тех, кто мне эти деньги дает — а в конечном счете того же Гусинского вашего — ненавижу просто. Мне все равно, за что его посадили и когда выпустят, но это ведь он и такие, как он, разрушили государство. Квартира, дача под Москвой — вот и все, что осталось у меня от моей страны, получается. А ведь все его газеты, все его журналы, все это НТВ и "Эхо Москвы" делают из меня жвачное животное — без национальности, без гражданства, без веры. Конечно, выпустят его. А не надо бы. Но мы ничего не решаем. Вот что грустно.

И эта новорусская реинкарнация чиновника Мармеладова, тоже описанного Достоевским, медленно вышла из-за стола.

— Похоже, новую Россию ждут новые потрясения?— спросил я у знакомого, слывущего поклонником Столыпина.

— Как знать, как знать,— задумчиво ответил он.

Олег ЩУКИН