Тит ТАК!

Цензор знает, как надо. Критик знает, как надо. А теперь и свинья-литератор совершенно точно знает, как надо. И на этом окончательном потрясающем акунинско-чертишвилливском всезнании, собственно, и заканчивается искусство. А что начинается? Начинается всё что угодно: инженерия, коммерция, бухгалтерия, благотворительность, геополитика… Впрочем, искусство, разумеется, не уходит от нас окончательно. Улетучившись из галерей, салонов и библиотек, оно мерцает где-то на обочине осмысленной жизни. И если нерусский дворник метёт свой двор с азартом, особо не думая и не напрягаясь (то есть как Бог на душу положил!), то не стоит его бранить за разгильдяйство. Ведь он в своем "не туда-туда" всё ближе к искусству, чем сотни "расчетливых гениев", заполонивших требовательную Первопрестольную, заваливших её своей профессионально-художественной "расчленёнкой".

В известной компьютерной программе "Фотошоп" существует набор фильтров, которые превратят любое изображение в подобие произведения искусства. Обычную фотографию можно попробовать перевести в род какой-нибудь гравюры или, там, картины маслом. Таких имитационных фильтров здесь великое множество - штук чуть ли не тридцать.

С их помощью можно "творить чудеса". Очевидно, скоро подобные программы появятся не только в обслуживании изобразительной сферы, но и сферы музыки и уж, как пить дать, в литературе!

Только опции "акварель", "пастель", "уголь", "ксерокс" будут заменены именами наших прославленных писателей, чей стиль будет умело конструироваться при помощи определенного словаря и определенной последовательности слов в предложении. Даже удивительное "своязычие" кудесника слова Владимира Владимировича Личутина может стать подходящим материалом для выстраивания соответствующих стилистических матриц.

Так, предложение из букваря "Мама мыла раму" после включения "электронного Личутина" может превратиться "Матуха-то мытчица упеталася, скоркая окольницу" (разумеется, живой Личутин, так ни за что бы не написал!).

Романист-утопист позапрошлого века Фаддей Булгарин предсказывал появление в далеком будущем машины "для деяния стихов и прозы", которая, ежели кинуть в неё монетку, за считанные минуты настрочит средней руки романец или очередную оду. Подобное "изобретение" Фаддея Венедиктовича, было сделано, вероятно, в пику непревзойденному Пушкину, который писал что хотел и когда хотел.

Однако Фаддей в этом случае, увы, оказался провидцем. Сегодня лишь ужасающей силы магнитная буря или очередная беспощадная реорганизация РАО ЕЭС остановит процесс создания "синтезированного" искусства при помощи чудовищных компиляций.

Всякий художник, если он по-настоящему творит и создает свой мир, должен понимать, что в лице "своего" творения он встретится с чем-то упругим и достаточно цельным. Возникший образ очень трудно запихать в валенок и совсем уж невозможно вернуть туда, откуда он вдруг явился. График Геннадий Владимирович Калиновский говорил, что рождение художественного образа подобно вспышке во тьме или действию зажжённой спички, которая на мгновение выхватывает из мрака обои, лепнину на потолке, детали затейного интерьера. И всё это хорошо бы только быстро запомнить! Поэтому не следует думать, что подлинный художник есть великий господин своего творения, что он наделен в его рамках властью неимоверной и неограниченной, что, создав вереницу образов, он способен управлять их движением и траекторией, распеленывать и стягивать их, как младенцев, или, того больше, крутить судьбами своих героев, решая за них, что тем говорить и как поступать.

Ведь эти не всегда, прямо скажем, достоверные персонажи, напоминающие порой полупрозрачных насекомых, трубчатых червей, неглубоководных бесхвостых рыбёшек, демонстрируют такую потрясающую волю к самостоятельной жизни, выказывают такой вздорный и капризный нрав, что так и тянет им врезать или прихлопнуть мухобойкой, сделанной из старой подошвы. А на мониторе компа хочется их выделить "шифтом", а потом "делейтом, делейтом", сволочей… Конечно же, в какой-то момент рука останавливается, зависает в воздухе, ибо где-то уже бьют куранты и кричат полуденные петухи. И автору остается только продолжать любить своих героев, как маленьких непослушных детей.

Конечно, усталый создатель прозы подобен пахарю, вздымающему тучную землю, рыхлящему старую ниву, застревающему в глине, в толстых крепких корнях. Такой автор склонен трястись над каждой буквой, удобрять литературную пашню новыми словечками. Не учиняя возмущение почв, кидает с опаской семя в землю и нудно трясётся над пробившимися ростками, оберегая от враждебных стихий.

Вот он до зевоты скучно скрупулёзничает с текстом, словно выдавливает засохшую зубную пасту из пожеванного тюбика. И пусть автор своей мертвенной дланью членит на главки и подглавки лирические отступления, прологи и эпилоги. Пусть закладывает, словно какую-то бомбу, "основную мысль", которая должна рвануть на такой-то странице, обострив противостояние с читателем.

Но в итоге от этой стройной конструкции не остается и следа. Вымученный сюжет съезжает в кювет, фальшивые герои, как тараканы, разбегаются, на их место приходят совсем новые и начинают как ни в чем ни бывало проживать в придуманном мире свою самостоятельную жизнь, и вглядываться, вглядываться в вас своими взыскательными гипнотическими очами.

Такое случается с художниками! И никогда такое не случится с компьютером, который поведет свои мертвые к определенной цели, выполнит всю программу -но не получит в результате искусства.