Бесшумные зарницы
Бесшумные зарницы
Бесшумные зарницы
Галина ИЛЮХИНА
Автор книг стихов "Пешеходная зона" (СПб., 2006) и "Ближний свет" (СПб., 2010).
Редактор ЛИТО "Питер", автор и куратор литературных проектов "Город мастеров", "Невская перспектива", "Петербургские мосты" и др.
Я не стану
Я не стану сердиться, когда ты мне скажешь: "Всё.
Не сложилось, прости, бла-бла-бла, ухожу к другой".
Я не стану кидать в тебя томик стихов Басё,
истерично ругаться и топать в сердцах ногой.
Я не стану заламывать тонких изящных рук
(потому что не тонкие - раз, не умею - два),
и не стану сквозь слёзы шептать, что пойду умру -
например, утоплюсь - за углом, мол, река-Нева.
И на пыльное фото не стану кивать - гляди! -
мол, пошто ты, мерзавец, сгубил красоту мою!
Я спокойна, поверь - ты не сможешь вот так уйти.
Не успеешь. Поскольку я сразу тебя убью.
Комаровский декаданс
1.
Белобрысей ли прочих, пейсатей ли -
все уравнены в птичьих правах.
Комаровский заказник писателей
ностальгичным застоем пропах:
антикварные шляпы, беретики,
нафталиновых шалей крыла,
сплетни в духе писательской этики -
с кем NN в прошлом веке спала,
кем земля тут распродана-куплена,
сколько даст на поминки литфонд...
Шелестя по беседке облупленной,
грозовой надвигается фронт.
Замелькают фигурки нелепые,
укрываясь в замшелом дому,
где давно нет ни зрелищ, ни хлеба им,
кроме жидкой подкормки уму.
Нет на свете печальнее повести,
чем заглохшие втуне сады.
На скамейке подгузником совести
мокнет номер погасшей "Звезды".
2.
Здесь во всём Комарове самый гнилой забор,
и застойное семя цветёт лебедой-травой,
но по-прежнему твёрдо могучий сосновый бор
упирается в небо седеющей головой.
Подорожник толпится на стыках бетонных плит,
встав на цыпочки, ирис оглядывает бурьян.
Здесь тверёзый завидует тем, кто напился пьян,
чтоб не чуять, как слева сжимается и болит.
Чтобы навзничь упасть, расшибаясь о корни в кровь,
подле вишни, что сохнет, мозолиста и нага,
и бессмысленным взором уткнуться в небесный кров -
жемчуга и алмазы, алмазы и жемчуга.
3.
Куда бы нынче ни брели вы
в осенней хмари Комарова -
здесь всё кончается заливом,
где пахнут тиной валуны,
где с колокольчиком тоскливым
ходила по цепи корова,
священна и неприхотлива,
вдоль мелкой пенистой волны.
Ни Канта, ни императива.
Её скелет известняковый
всё лижут языки залива
под звон бубенчика луны.
А ветер носит сиротливо
никем не слышимое слово[?]
Любите нас, пока мы живы,
не лживы и не холодны.
* * *
Н. и С.
Ночь была удушливая, сырая,
головокружительно пахло мятой,
тенькал дождик по козырьку сарая,
мир был тёмен, словно в ладонях спрятан.
И, себя обманывая затишьем,
мы в молчанье тесно вжимались вместе.
Гром катался глухо по низким крышам -
не гроза ещё, но её предвестье.
В закопчённой лампе, почти живое,
язычком тянулось, дрожало пламя.
Нам досталось всякого и с лихвою,
так ещё и это случилось с нами.
Слишком жарким нынче случилось лето,
чумовым, сбивающим с панталыку.
Наливались ягодки бересклета,
из цветочков вызрело волчье лыко.
Для чего? Наверное, для чего-то.
И бесшумно вспыхивали зарницы,
будто кто-то сверху снимал на фото
всё, что должно в памяти сохраниться.