ЕГО КУЗБАСС

Александр Синцов

В холле гостиницы “Кузбасс” я видел, как женщины-уборщицы смотрели по телевизору выступление Тулеева. В его пылкости открывался им чистый юношеский порыв, их сердца щемило такое чувство, с каким они провожали своих сыновей в армию. Я смотрел на эти лица тружениц, светящиеся бабьей горестной жалостью, и не мог припомнить, чтобы кому-нибудь еще из политиков последнего времени так глубоко и родственно сопереживала русская женщина.

Отголоски такого отношения к Тулееву улавливались, как ни странно, даже в прожженных чиновниках в бывшем здании горкома на главной площади Кемерово. И сейчас, спустя семьдесят дней после вхождения в эти коридоры Тулеева, бывалые ответработники поражены искренностью “шефа”.

В Москве уже падал первый снег, а в резко-континентальном Кемерове чиновники ходят еще в белых рубашках с короткими рукавами. И один из них в своем величественном советском кабинете с портретом Ельцина на боковой стене, выглядывающем из-за шторы, рассказывал “про стиль” Тулеева:

— Утром его всегда ждет толпа, и наших, аппаратных, и записавшихся на прием, и ходоков разных, которых дальше вахты не пропускают. Он всех одним махом забирает и ведет к себе. И начинает работать. Ему все равно: директор предприятия или пенсионер какой-нибудь. Он выслушивает дело, а не посетителя. Заботу, боль человека выслушивает. Старается понять, что на сердце у человека. Это же столько сил надо иметь, чтобы прикидывать на себя все беды других. Я думал, что сначала он, пока свеженький, а подустанет, и начнет прикрываться. Но проходит месяц, второй, а он все такой же. Знаете, мне ведь многих пришлось перевидать на своем служилом веку. Тоже, бывало, такие дружелюбные, деятельные приходили. Такие демократичные. Я здесь работал, когда еще среди них модно было пешочком по магазинам ходить, лично проверять ассортимент. В автобусах ездить, в трамвае, чтобы, значит, ближе к народу. Но потом все это очень быстро заканчивалось приятным уединением во вновь отремонтированном кабинете. Такое впечатление создавалось, что человек прогуливался по городу в ожидании, пока сделают капитальный ремонт “рабочего” места, и после этого засаживался в недосягаемости. Уходил в эшелонированную оборону. Первый эшелон — бюро пропусков. Второй — милицейские посты у входа. Третий — секретарша в приемной. А Тулеев будто всегда на митинге, открытый.

…Глядя на любого публичного, уличного, митингового политика, невольно думаешь, что одно удовольствие им пообщаться с публикой, покупаться в любви и ласке народной. Но мне приходилось видеть их, лидеров народных, истерзанных душевно, опустошенных после долгих демонстраций и выступлений. Иные снимали стресс хорошим возлиянием, другие — теннисом и плаванием, и, пожалуй, лишь Тулеев, кажется, не знает депрессий. Он органичен в своем амплуа. И еще неизвестно, кто кому больше нужен: он — народу, или народ ему. Слово “Советы” в названии бывших органов народовластия для него всегда имело первозданный смысл. Ему нужны эти голоса, лица, глаза, мысли людей, живущих вокруг него. И заступив в должность губернатора, он, можно сказать, воссоздал эти Советы, слегка модернизировав с помощью технического прогресса. Он просит советов от кузбассовцев, ищет их, организует специальную службу по их сбору и анализу. Ему может позвонить любой (губернаторский телефон не строго засекречен, как это водится, а широко распубликован) и тут же получить ответ. Он живет будто в центре круглосуточной телепередачи “Прямая линия”…

Вскоре Тулеева пригласили на освящение центрального православного храма Кемерово.

Владыка Софроний — худощавый постный старик с седой бородой, типичный русский священник-подвижник, живой, деятельный не по годам, кажущийся мирским, если бы не глубочайшая печаль в прозрачных глазах, с амвона произносил речь, благодарил Тулеева, стоящего рядом, за подаренные иконы, “настоящие, намоленные”, как сказал Тулеев при передаче образов. Я протиснулся поближе в толпе прихожан и ясно видел этих двоих: церковного служителя, изъясняющегоcz языком русских людей XVII — XVIII века, и советского инженера, впитавшего культуру атеизма ХХ века. Одного — в церковном облачении, другого — в черном костюме с галстуком.

Они были поразительно похожи единым светлым духом своим.

Тулеев потом говорил о Богородице с амвона так:

— Эта женщина подарила миру человека, учение которого живет вот уже две тысячи лет, и составляет основу нашего бытия.

Я смотрел на этого деятельного, цельного человека и вспоминал тупые ельцинские показушные стояния в храмах. И вспоминал Хасбулатова, о котором в октябре под стенами “Белого дома” говорили: “Он и есть самый русский из всех”.

Потом, после завершения церемонии освящения, в трапезной, Тулеев просил владыку Софрония открыть при монастырях что-то вроде детских приютов, как это было и в прошлом веке, когда многие дети из неимущих семей воспитывались в монашеских братствах и выходили оттуда со специальностью, с ясным духом и крепким неболящим телом. Выходили и в мир, и на духовное поприще. Тулеев со своим обостренным чувствованием болей людских терзается беспризорностью детской. Около трех тысяч бродячих детей зарегистрировано в области -это дети бешеной матки демократии. Обаяние Тулеева сильно, владыка Софроний тоже с жаром взялся за организацию приютов и школ при монастырях, приговаривая, что он в долгу перед Аманом Гумировичем — едва ли что не в личном: Тулеев из собственных средств помог в восстановлении храма.

Вскоре я услышал, что в Кемерово созданы юношеские корпуса, по типу кадетских, где из блудящих, отчаянных пацанов пытаются сделать молодых граждан России, хороших солдат для ее будущей армии.

Мужское начало сильно в Тулееве, счастливо совмещено с повышенной чувствительностью. Он имеет вкус в организации мощных, действенных формирований, понимает необходимость ответить на вызов криминала — равносильно. Если в соседнем с Кемерово городе Ленинск-Кузнецке тоже по-своему органичный для нынешнего общества мэр Коняхин имеет в распоряжении несколько групп верных, крепких парней, то и Тулеев, тоже по стилю руководитель жесткий и авангардный, идет к шахтерам и говорит им, что для борьбы с рэкетом (а в Кузбассе все шахты “под крышами”) нужно создавать рабочие отряды.

Я побывал на одной из таких шахт и говорил с горняками во время перекура в помещении машинной секции вспомогательного ствола. Дежурный машинист в белой сменной рубахе навыпуск сказал:

— Я за Тулеева проголосую (через две недели выборы губернатора) — если он с перекупщиками покончит.

— А вы знаете, что вы сами их, перекупщиков, наплодили своими забастовками в 89-91-х годах.?

— Я бы так не сказал.

— Ну как же! Вспомните эти фамилии — Голиков, Асланиди, Михалец? Это же ваши герои того времени. Чего-то они теперь не бастуют вместе с вами? В офисах своих сидят, спекулируют угольком потихоньку. И пишут в своих газетах: шоковая терапия была неизбежна. Вы — в шоке, а они — в кайфе. И на вас рэкет наводят тоже такие, как они. А Тулеев предлагает занять круговую оборону и торговать углем только через русско-белорусско-украинские транснациональные компании…

По крайней мере, ни одного отказа я не услышал от шахтеров. Они прикидывали, стоит ли рисковать. Не слишком ли много крови будет пролито при переходе под опеку Тулеева — угольная мафия, конечно же, без боя свои кормушки не сдаст губернатору в общенациональное пользование. И все-таки не может быть, чтобы шахтеры смирились с унизительной ролью “подземного быдла”, чтобы директора шахт навек остались в подчинении у боевиков братвы, когда те пинком открывают двери в директорский кабинет и назначают цену за тонну в 90 тысяч. Директор возмущается мизерностью суммы. Они уходят, и приезжают назавтра уже со стволами и с новой ценой — в 50 тысяч за тонну. И “свободный”, по учению Гайдара и Чубайса, директор вынужден соглашаться.

Тулеев предлагает торговать по-настоящему: заключать договоры непосредственно с предприятиями-потребителями во всех концах СНГ. Будучи министром по делам этого самого СНГ, он уже нашел понимание со многими крупными предприятиями, заручился согласием и политиков, и директоров. В его структуре не найдется лазейки для мафии — он будет гарантом честности и порядочности.

Тулеев в своих темпераментных поступках чем-то напоминает Лукашенко. Я слышал, как на одном из митингов он разоблачал продажную “свободную” прессу Кемерова. Называл цифры бюджетных вливаний в частные издания, фамилии подкупленных редакторов, и потом сказал:

— Все, что происходило со средствами массовой информации Кузбасса за последние шесть лет, надо забыть как страшный сон, который, я вам обещаю, никогда не повторится.

Кузбасс принял Тулеева во втором его пришествии. Враги — еще больше ожесточились. Сторонники — не разочаровались. Мой знакомый работник администрации губернатора, сидящий в кабинете с полуприкрытым портретом Ельцина, который, я думаю, будет здесь скоро вовсе зашторен, сказал так:

— Слава Богу, Тулеев приехал из Москвы тот же. Это Кузбасс сильно переменился за время его отсутствия. Конечно, не в лучшую сторону.

Александр СИНЦОВ