Принцип, политика и технология роста Сергей Чернышев

Принцип, политика и технология роста Сергей Чернышев

Замедление роста экономики — куда большая угроза безопасности России, чем украинский кризис. Мир в полушаге от того, чтобы быть опрокинутым в новую катастрофу роста. Для развитых держав борьба с этой угрозой составляет сердцевину политической повестки дня. Россия не участвует в этой повестке, представляя для нее лишь растущую головную боль

section class="box-today"

Сюжеты

Мировые финансы:

Рынок котов в мешке

Взять то, что плохо лежит на глобусе

/section section class="tags"

Теги

Экономика

Политика

Мировые финансы

Финансовые инструменты

Долгосрочные прогнозы

/section

В информационном потоке по поводу столетия Великой войны всплыл сюжет: в местечке с говорящим именем Обляй восстанавливают жилище местного обывателя Гаврилы Принципа. Дом выстоял в череде глобальных катаклизмов века, но сгорел в братоубийственном конфликте сербов и хорватов, похоронившем Югославию. Что до обитателя — тот не затерялся среди несчетных миллионов убийц и убитых XX века.

Стреляя в эрцгерцога, Гаврило нажал на спусковой крючок первой мировой катастрофы, в саму возможность которой благополучные европейцы летом 1914-го отказывались верить. Ныне только ленивый блогер не отметился нравоучительным постом, перебрасывая мостик зловещей аналогии из тогдашней Сербии на нынешнюю Украину. И впрямь, боевик «Младой Босны» (за ней, говорят, стояла «Черная рука») смотрится по-свойски в пестром ряду фигур и структур майдановцев и федералистов. Так ждать ли летом нового Сараева в Киеве или Донецке?

1.

Гора исторических разысканий о причинах Первой мировой не родила ничего, кроме мышиной конспирологии. Обществоведам недоставало понятийных инструментов, чтобы охватить структурирующей мыслью события такого масштаба.

У исторических спазмов, соразмерных с «нашествием народов моря» или «великим переселением народов», есть то общее, что в их основе лежат катастрофы роста .

Вот грубая модель. Производительность этноса, страны или региона начинает отставать от роста спроса на средства пропитания и жизнеобеспечения. Тектоническое напряжение разрыва высвобождается случайной вспышкой насилия или природной аномалией. Массы «избыточного» населения приходят в движение, сметая все на своем пути. Историческое кровопускание, во-первых, на время сбрасывает давление спроса до переносимого уровня. А во-вторых, ломает институциональные преграды на пути назревшей технологической революции. Новая волна технологий — залог грядущего роста производства.

figure class="banner-right"

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Что нового внесла в эти циклы эпоха мировых войн? Катастрофа роста впервые оказалась глобальной. И до невольных глобалистов стало доходить: в таком глобальном качестве она должна стать не только первой, но и последней.

Но для этого предстояло поменять порядок вещей. Технологическая революция, которая традиционно следовала за социальным инсультом, должна предшествовать ему, предотвращать его.

О новой технологической волне, о достижениях институциональной инженерии писать уже приходилось*. Здесь речь пойдет о политической стороне дела.

2.

Мальтузианские модели анализируют хозяйственные циклы «перенаселение — недопроизводство — недоедание». Но катастрофы роста чаще приходят к народам извне. Ленинградцы умирали голодной зимой 1941/42 года не оттого, что не выполнили продовольственную программу. Машину тевтонского нашествия на Европу запустили голод, гнет и унижения 1920-х, которым победители подвергли Германию. Ленин писал о Версальском договоре: «Это неслыханный, грабительский мир, который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в по­ложение рабов».

Катастрофы роста распространяются от очага первоначального кризиса на огромные расстояния, как волны падающих костяшек домино. Полтысячелетия кочевой народ хунну подвергал Китай набегам с севера. Для защиты от степняков была воздвигнута Великая стена. Во втором веке от Р. Х. держава хунну распалась, и одна из ветвей народа двинулась на запад. Они прошли всю Сибирь и Среднюю Азию, по пути через территорию нынешней Украины сокрушили мощное королевство готов и вторглись в Европу. Волны катастрофических переселений, спровоцированные движением гуннов, охватили половину Евразии. Их вождь Атилла получил прозвание Бич Божий. Гунны едва не дошли до Атлантики и были остановлены только в 451 году в битве на Каталаунских полях на территории современной Франции.

3.

Исходный тезис этой статьи — об иерархии угроз национальной безопасности.

Замедление роста российской экономики — куда большая угроза безопасности страны, чем украинский кризис. Оно порождает и усиливает подобные кризисы не только на пространстве СНГ, но и на дальней периферии.

Тенденция замедления роста мирового хозяйства, в свою очередь, представляет гораздо большую угрозу национальной и глобальной безопасности, чем стагнация в России, поскольку во многом ее обусловливает.

Мир в полушаге от того, чтобы быть опрокинутым в новую катастрофу роста. Борьба с этой угрозой составляет сердцевину политической повестки дня, для развитых держав — в основном осознанную.

Россия не участвует в этой повестке, представляя для нее лишь растущую головную боль.

4.

Попытки укрыться от катастроф роста за валами оборонительных сооружений предпринимались тысячелетиями.

Великая китайская стена если и уникальна, то лишь размерами, но не конструкцией и не назначением. Римскую империю по периметру отгораживал от варварской периферии лимес — сплошная цепь оборонительных сооружений. Только один из ее участков, между Рейном и Дунаем, имеет протяженность 550 километров. По территории современной Украины вдоль границ лесостепной зоны и степей на тысячу верст тянутся Змиевы валы — остатки колоссальных оборонительных сооружений, служивших некогда преградой для конницы кочевников. Первые из них строили готы; последние, к югу от Киева, возводились во времена Владимира Святославича.

Но ни одна из стен в конечном итоге не устояла перед волнами социальных цунами. Змиевы валы не спасли Киевскую Русь от войск Чингисхана, овладевших технологией штурма фортификационных сооружений.

Вот главный урок эпохи мировых войн, усвоенный державами-победительницами: мир стал глобальным, в нем более невозможно обеспечить локальную безопасность, преследуя локальные интересы.

Для США это означало не столько конец изоляционизма, сколько его продолжение иными, глобальными средствами. Не отгораживаться валами и стенами от враждебной периферии, а вовлекать ее в периметр и под защиту собственной раздвигающейся стены союзов и партнерств. Не жалеть средств на решение проблем третьего мира, преодоление и профилактику кризисов — тем самым вкладываясь в инфраструктуру собственной безопасности.

Радикальная смена принципов американской системы безопасности отчетливо видна, если сопоставить положение побежденной Германии после двух мировых войн.

Состояние Германии в 1945 году было неизмеримо хуже, чем в 1918-м. Достаточно вспомнить, что большинство крупных немецких городов союзники сравняли с землей ковровыми бомбардировками, которые эффективностью мало отличались от атомных.

Через пятнадцать лет после компьенской капитуляции в полунищей озлобленной Германии к власти пришли нацисты.

Через пятнадцать лет после разгрома 1945 года Германия вошла в число наиболее развитых и благополучных стран Запада — во многом благодаря американскому «плану Маршалла».

Америка, вступившая во Вторую мировую, едва оправившись от Великой депрессии, развернула на остывающих полях сражений колоссальную программу восстановления национальных хозяйств — как победителей, так и побежденных. Отстраивалась система органов и организаций международной помощи. Глубокой реконструкции подверглась колониальная система.

5.

Обществоведы будущего проанализируют идеологические, конспирологические, моральные стороны Pax Americana. Но многое можно понять уже сейчас, если принять во внимание, что советская система безопасности строилась симметрично.

Внешний «лимес» СССР как сверхдержавы образовывала периферия опекаемых режимов в Азии (Вьетнам, Лаос, Сирия), Африке (Египет, Ангола, Мозамбик) и Латинской Америке (Куба, Никарагуа). Всего Советский Союз имел договорные отношения с семью десятками стран третьего мира — строил там промышленные объекты, поставлял оружие, готовил специалистов, давал кредиты. Ближний, союзнический круг образовывали страны социалистического содружества, лояльность которых тоже крепилась потоком ресурсов и совместными проектами. Наконец, внутри страны союзные республики имели заметный приоритет в бюджетах хозяйственного и культурного развития — на фоне обнищалого Нечерноземья. Это был третий, внутренний круг системы российской безопасности, призванный в зародыше гасить проблемы и конфликты с ядовитым националистическим привкусом.

Внешние лимесы сверхдержав соприкасались по всему миру (за вычетом стран Неприсоединения, достаточно сильных, чтобы лавировать в сужающейся нейтральной зоне). Основные конфликты, вплоть до прямого столкновения систем вооружений (но не армий), разворачивались во внешнем круге. Во внутренних также шла отчаянная борьба: в развитых странах Запада действовали компартии, получавшие долю бюджета КПСС, в соцсодружестве диссидентские движения щедро подпитывались извне. Но прямое военное вмешательство в чужом внутреннем лимесе негласно признавалось неприемлемым. Советские карательные операции в Венгрии и Чехословакии встретили бешеный идеологический отпор, но остались без прямого военного ответа.

Биполярная система, при всех издержках, помогала выработке глобального подхода к проблемам безопасности. Оба лагеря осознали: стоит упустить из виду любой кризис в периферийной стране — там мигом обнаружатся сперва раздуватели пожара, а за ними и щедрые пожарники противоборствующей стороны. Зоны национальных интересов постепенно эволюционировали в сферы антикризисной ответственности.

6.

Обвал мировой системы безопасности грянул с распадом советской системы. На месте матерой, склеротичной, но ответственной геронтократии оказалось дитя-РФ с представлениями о системе международных отношений на уровне журнала «Веселые картинки». Все три советских контура безопасности, предоставленные самим себе, покрылись трещинами и пятнами локальной нестабильности. Встречное, «подхватывающее» расширение евроатлантической зоны ответственности, естественно, преследовало корыстные интересы (куда ж без них), но было во многом вынужденным, запоздалым и неэффективным. Справиться с развалом таких масштабов Западу оказалось не под силу.

Тем паче фундаментальной первопричиной было замедление роста, пересменка базового типа технологий в глобальном мирохозяйстве. Предпринимались первые попытки перевести систему международной помощи с бюджетной основы на инвестиционную. В обыденном сознании они породили расхожие темы «американского госдолга» и «печатания долларов».

Преобразующие инвестиции (Impact Investing) — в авангарде поиска нового ответа на мировой кризис безопасности. Идея и идеология преобразующих инвестиций — массовое вовлечение частных, корпоративных, институциональных инвестиций в дефицитный бюджет предотвращения катастрофы роста.

Технология преобразующих инвестиций — попытка радикально расширить экосистему инвестиционных проектов. Это экспансия проектного подхода из ниши бизнеса в самые различные социальные сферы. Называя вещи точнее — движение к прямой капитализации стратегий и политик безопасности .

Монетизировать все более сложные социальные ценности, воплощаемые в проектах. Зарабатывать на преодолении чужих кризисов. Зарабатывать на чужом росте больше тех, кто вырос. Укрепляя всеобщую безопасность, зарабатывать на этом больше всех.

Пока эти технологии достаточно примитивны, пригодны для узкого (но расширяющегося) класса проектных идей. Речь об отборе большой массы вчерне проработанных проектов, о получении под них максимально возможного уровня госгарантий, о рекрутировании и подготовке на местах «социальных предпринимателей». Речь также об экспорте стандартных блоков локального законодательства для стран, готовых принимать поток «преобразующих инвестиций».

7.

Рамка преобразующих инвестиций дает России возможности вернуться в глобальную систему в достойной роли. Фактически Запад инвестирует в разрешение локальных конфликтов не «деньги», а компетенции: стандарты и технологии реализации инвестиционных проектов . В новой парадигме инвестировать можно и должно не только финансовые компетенции, но и промышленные, энергетические, транспортные, инженерные, правовые, социокультурные, политические и т. п. Например, строить электростанции не на коммерческой основе, а на инвестиционной: сама станция возводится как бы «в дар», то есть на средства, привлекаемые субъектом проекта. А затем она становится ядром кластера, особой зоны или отрасли, создающих благоприятные условия для возврата инвестиций и получения прибыли всеми участниками.

Такой подход соответствует набирающей популярность идеологеме blended values (капитализируемых ценностей). Речь идет о широком классе технологий и стандартов развивающейся институциональной инженерии, простейшим представителем которой являются преобразующие инвестиции.

Россия может послать сигнал мировому сообществу, что готова вернуться к роли ответственного участника глобальной системы безопасности. И в этом качестве — иметь зону ответственности, сообразную масштабу и значению одной из крупнейших держав, учитывающую исторические и социокультурные реалии. В этой зоне она будет гарантировать обеспечение бескризисного развития в соответствии с международными нормами. Преследуя при этом собственные — глобально понятые — интересы. Мировое сообщество преобразующих инвестиций составляет готовый канал для такого возвращения.

8.

Засада в другом. МИД и прочие государственные структуры абсолютно не годятся для подобного сорта переговоров и трансформаций. Едва ли не главная из постсоветских потерь — разрушение мощной и сложно организованной системы негосударственных каналов взаимодействия с Западом и третьим миром на уровне элит, гражданского общества и общественного мнения. Речь о структурах типа ССОД (Союз советских обществ дружбы), АПН, комитетов солидарности со странами Азии, Африки, Латинской Америки, СКЗМ, Комитета молодежных организаций СССР и т. п. Их назначение было неведомо младенцу новой власти, который их развинтил, растерял или выбросил.

Даже в странах, которым советская картина мира была враждебна, она была широко известна не только на уровне политических элит и обширных сообществ «советологов». С ней можно было спорить, бороться, мириться, уживаться — но было с чем.

Новая Россия преисполнилась решимости вернуться на единый магистральный путь цивилизации. Какая еще идентичность? «У Папуа — Новой Гвинеи особенная стать». Ну, разве что мы обидную Верхнюю Вольту с ракетами разменяем по выгодному курсу на Бенилюкс с Достоевским. Робкую попытку одной из властных групп протестировать конструкты типа «суверенной демократии» свои же встретили шиканьем и одергиваниями.

Нынешняя российская картина мира, конечно же, существует — но неизвестна никому, включая нас самих. Будучи ситуативно проявлена в ходе нынешнего конфликта, она вызвала общее непонимание, негодование и отторжение. Из иллюзии духовного единства с Западом мы разом вывалились в противоположную крайность — зоологическую враждебность. При этом все каналы неформального диалога (помимо разве что многострадального Россотрудничества) перекопаны своею собственной рукой. Из полуострова в остров мы превратили не только Крым, но и всю Россию.

Один из путей скорейшего налаживания диалога — формирование негосударственных структур, которые вошли бы в Global Impact Investing Network. Например, национального (негосударственного) совета содействия Рабочей группе G8 по преобразующим инвестициям, созданной в прошлом году.

9.

Дивный новый мир вломился в двери. Границы зон ответственности держав больше не определяются военной, политической и/или экономической «мощью». Сама эта мощь теперь производна от совершенства институциональных технологий и стандартов управления проектами, от компетенции и численности владеющего ими кадрового корпуса страны. В третий раз за столетие технологическая гонка становится решающим фактором развития и соревнования держав. И на этот раз — окончательно.

Необходимы адекватные вложения национальных ресурсов в разработку институциональных технологий управления проектами. В отличие от затратных технологий предыдущих генераций они принесут быструю стратегическую, политическую и экономическую отдачу.

***

Кубинский кризис 1962-го, когда Хрущев без политеса вломился во внутренний круг безопасности США, поставил мир на грань последней мировой.

Едва ли Америка рвется понатыкать ракет под Киевом, едва ли Евросоюз страждет навесить себе на шею еще 45 миллионов безработных. Но у России было два десятилетия на то, чтобы обезвредить арсенал социальных проблем крупнейшего обломка Союза, цивилизованно интегрировать его в международно признанную систему безопасности. И что теперь прикажете делать соседям, когда из рванувшего вулкана поперла социальная лава? Ждать, пока оттуда повалят миллионы беженцев, повылезут сотни тысяч наемников и тысячи террористов?

Есть сходство между трагическими фигурами Батисты и Януковича.

Франклину Рузвельту приписывают фразу, сказанную им в адрес то ли Трухильо, то ли Сомосы: «Он может быть и сукин сын, но это наш сукин сын».

Но если это ваш сукин сын, будьте добры держать его в рамках. А не можете — так будьте готовы выносить его социальные экскременты. Любой сукин сын сколько-нибудь заметного масштаба, будучи оставлен без присмотра, из локальной занозы быстро превращается в глобальный волдырь. Если же это сукин сын с принципами — на сцене не замедлит появиться клон неистребимого Гаврилы.

Политика безопасности уже немыслима без принципов глобального антикризисного консенсуса и взаимного признания зон ответственности. Принципы иного рода, закономерности функционирования общественных институтов лежат в основе социальной инженерии, образуют фундамент технологии роста. Где первые принципы пытаются обойтись без вторых — грядет Гаврило Принцип.