Об эпохе Аббадо
Об эпохе Аббадо
section class="box-today"
Сюжеты
Театр:
На вольных хлебах
Кто боится Аллы Демидовой
/section section class="tags"
Теги
Театр
/section
Его невыносимо жаль. И потому, что это был великий дирижёр, за которым не счесть ярчайших достижений и в оперной, и в симфонической музыке, — и потому, что он, восьмидесятилетний, давно достигший всех вершин, возможных в карьере музыканта, искалеченный в борьбе с наступившей было смертью, продолжал зримо идти вверх.
Карьера его почти неправдоподобна. Он возглавлял и славнейшие оперные театры («Ла Скала» — восемнадцать лет, Венскую оперу — пять), и славнейшие оркестры: Венский, Лондонский и Берлинский филармонические. Его дискография необъятна. Он удостоен высших орденов четырёх стран и тучи музыкальных премий. Недавно журнал BBC Music Magazine, опросив сто ведущих дирижёров современности, составил двадцатку лучших дирижёров всех времён, и Аббадо оказался в ней выше всех тогда здравствовавших — третьим. Сравнимый набор чинов и званий был разве что у Караяна, но в остальном эти соседи по двадцатке (Караян там — четвёртый) весьма несходны. Австриец — активно властвовал, в изрядной мере определяя ход дел не только в музыкальной жизни, но и на музыкальном рынке. Аббадо ничем подобным не занимался. Он не пестовал своей славы, не добивался высоких постов, не выстраивал клана, не стремился к монополии. У легенды, которой он стал при жизни, нет суетной подкладки.
figure class="banner-right"
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
Аббадо двенадцать лет занимал высочайший пост в мире классической музыки: его избрали своим главным дирижёром члены Берлинского филармонического оркестра после смерти Караяна. В некрологах верно пишут — да и при жизни писали, — что Аббадо обновил БФО, введя в его репертуар опусы современников. Но не пишут — надеюсь, полагая автоматически подразумевающимся, — что великий оркестр при Аббадо существенно продвинулся и в своём основном занятии, исполнении классики. Маэстро и сам считал это естественным делом. Представляя выпуск второй за недолгое время записи всех бетховенских симфоний с БФО, он писал примерно так: общая трактовка осталась той же, но «было бы удивительно», если бы усердная работа всех нас не привела к улучшению результата. С тем, что идёт улучшение, соглашались не все: критики всё чаще находили его работы пресными, зализанными и предсказуемыми. Нападки критиков для Аббадо не были новостью: газетная травля и интриги сопровождали его всю жизнь; из-за них он ушёл и из «Ла Скала», и из Венской оперы. Но из БФО его вытеснили скорее не они. У маэстро развивался рак желудка; предстояло лечение с неопределённым исходом — и Аббадо оставил берлинский пост. Как оказалось, чтобы пойти ещё выше.
Вернувшись после тяжелейшей операции на подиум, маэстро предстал тем же — и совершенно другим. Его трактовки известнейших вещей будто раздвинулись и высветлились: «вдруг стало видимо далеко во все концы света». Его преемник по БФО, Рэттл, назвал выступления Аббадо последних лет трансцедентными — наверно, можно и так. А ещё Рэттл рассказывает, что Аббадо полушутя говорил ему: «Саймон, моя болезнь была ужасной, но её следствие не так уж плохо. Я чувствую, что больше слышу изнутри, как будто потеря живота дала мне внутренний слух». Записи, сделанные им за последние десять с небольшим лет, прямо гениальны — кажется, чуть не подряд. Но и среди них особо выделяются его работы со своим последним детищем, сборным Люцернским фестивальным оркестром.
Маэстро лично отбирал туда музыкантов; бо?льшая их часть — люди с состоявшейся сольной карьерой, ведущие оркестранты серьёзных коллективов. Оркестр съезжался по нескольку раз в год: для фестиваля в Люцерне — и для двух-трёх кратких гастролей в разных городах мира. Посчастливилось их слышать и Москве: осенью 2012 года они показали нам феноменальных Моцарта и Брукнера. К счастью, все их программы вышли на CD и DVD, и я убеждён: эти записи навсегда задали новый уровень симфонического исполнительства — и новый подход к нему. Нынешние оркестры технически гораздо сильнее прежних: берлинских филармоников, которыми дирижировал Никиш, не взяли бы в сегодняшний БФО. Но Аббадо со своими оркестрантами сделали шаг ещё дальше. Они показали, что не только в камерных ансамблях, но и в большом оркестре возможно совместное музицирование — с поразительными результатами. Прозрачный и очень личностный звук, небывало свободная нюансировка — такого прежде не слыхали.
Конечно, Аббадо оставался полновластным хозяином исполнения: дирижёр на подиуме, как хирург в операционной, не может не быть самодержцем. Но посмотрите записи. Да, каждому его жесту, каждому взгляду оркестр безоговорочно подчиняется, но он не диктует, а общается — он открыт оркестрантам всем своим существом. Для полноты впечатления сравните с какой-нибудь записью Караяна, обожавшего дирижировать с закрытыми глазами. Я не к тому, что das Wunder Karajan плох (вовсе не плох), а к тому, что это иной уровень исполнительства, который для успеха требует от дирижёра совсем уже надзвёздной одарённости и абсолютной открытости. У Аббадо они были.
Что будет теперь с Люцернским оркестром, я не знаю. Думаю, в этом году он ещё соберётся в память о маэстро, но не очень видно, как он мог бы длиться. Возьмётся ли кто-нибудь за эту сложнейшую работу? Примут ли его музыканты? Справится ли он? В случаях внезапных болезней Аббадо его раз-другой заменяли Хайтинк и Булёз, дирижёры с огромным авторитетом (тоже из «двадцатки»). Но у обоих свои нагрузки, да и потом, одному из них 84, другому 87 лет. На грустные мысли наводит и судьба «младшего брата» люцернской гвардии, болонского Оркестра Моцарта, также собранного Аббадо: за несколько дней до смерти маэстро объявлено, что из-за нехватки денег у правительства Италии деятельность оркестра «временно приостанавливается». Но даже если оркестры, собранные Аббадо, и не переживут своего создателя, они уже состоялись и их не забудут. Эпоха симфонического исполнительства, которую нужно будет назвать эпохой Аббадо, только началась. Не сейчас, так через десять лет — не через десять, так через сто — она, возможно, и продолжится.
А сам Аббадо уже занял своё бесспорное место — не в результатах рейтингового голосования, а в истории. Где-то среди больших легенд, рядом с ненавидевшими друг друга Фуртвенглером и Тосканини.