Юрий Юрьев ЧУДО О ЕВГЕНИИ

Юрий Юрьев ЧУДО О ЕВГЕНИИ

Евгения Родионова зверски лишили жизни не просто чеченские бандиты — это были в буквальном смысле слова головорезы... Изверги истязали юного мученика возле Бамута — там, где сегодня снова идут бои. Соратники павшего героя вернулись сюда, чтобы на месте гибели друга отомстить его палачам. Русские воины, дав уйти мирным жителям, готовы были дотла разбомбить звериное логово, превратить его в прах и навеки стереть с лица земли, чтобы даже это название не жгло сердце непреходящей болью... И они не жалели огня! Выродки выкурены из укрытий, и ни один из них не ушел отсюда живым. Это не просто возмездие изуверам — это Божья кара настигла их!

МИНУЛО ЛЕТО. Кажется, давным-давно прошел тот день, когда люди, читающие газету “Завтра”, узнали о подвиге воина Евгения, отказавшегося в чеченском плену снять с себя крест и понесшего мученическую смерть. В газету пошли письма и пожертвования. Люди, ставшие свидетелями этого отклика, радовались. Горы писем матери солдата и ежедневно наполнявшийся пожертвованиями картонный ящик-копилка с фотографией мученика свидетельствовали: душа народа-христианина жива, сатанинские эксперименты последних лет не достигли цели. Старуха, несущая свои “гробовые” деньги, и летчик-космонавт, воины и монахи, крестьяне и предприниматели, вдовы и отцы семейств от Мурманска и до Кавказа — все прикоснулись к этому картонному ящику. В той статье мать солдата Любовь Васильевна была уподоблена Родине-Матери. Как и во времена Кузьмы Минина, народ спешил принести свою посильную жертву для облегчения ее участи. Мне, автору статьи, пришлось тогда прочитать почти все послания. В большинстве своем люди вспоминали Бога, многие выражали упование: “Если есть матери, воспитавшие таких сыновей, значит Россия жива!” Один автор статьи, вышедшей после публикации в “Завтра”, назвал известие о подвиге Евгения — благой вестью. Подлинный смысл этих слов стал ясен лишь по прошествии определенного времени и определенных событий. Собранных средств было ровно столько, чтобы выкупить заложенную за тело сына квартиру и поставить на могиле Евгения крест. Много удивительного происходило в те дни на моих глазах, но еще более удивительные события и известия были впереди, о чем пришло время рассказать.

После возвращения тела Евгения в родной поселок он часто снился матери. В одном из снов мученик поведал ей, что хорошо ему будет после третьей Пасхи. Об этом мне стало известно из разговора с Любовью Васильевной, когда и сама статья и отклик на нее были событиями грядущими. Так вот, и воздвижение креста, сделанного на собранные пожертвованиями средства, и панихида на могиле воина с участием двух священников — отца Александра и отца Константина — состоялись в праздник Радоницы после третьей Пасхи, считая от дня мученической кончины воина. Позже, двадцать третьего мая, в день рождения и убиения Евгения, люди, собиравшиеся в Курилове (под Подольском) на Панихиду, которую служили несколько священников, могли видеть в небе играющее солнце. Православные люди знают, о чем идет речь — такое же знамение наблюдалось в день прославления Блаженной Матроны. Следует уточнить, что во время самой Панихиды знамения уже не было. При светящемся солнце накрапывал грибной дождик, разразившийся ливнем по окончании богослужения. Об этом событии газета уже сообщала своим читателям.

Те материальные потери, которые не захотели восполнить государственные чиновники, восполнили отзывчивые русские люди. Многие и по сей день опекают мать, помогают ей. Но есть и иные потери, которые не могут быть восполнены даже многочисленными искренними письмами поддержки и утешительными разговорами. Речь идет об исковерканной, растерзанной страшной азиатской войной душе человеческой. Многие попавшие на эту войну солдаты и офицеры, насмотревшись на зверства чеченцев, уже не могли уехать оттуда. Ненависть и чувство мести испепелили многих, они сами стали безжалостными орудиями этой войны. Что говорить о женщине, перед глазами которой прошли десятки растерзанных тел солдат, лично видевшей и знавшей многих бандитских командиров — бесконечно наглых и надменных полуактеров-полувампиров, нашедшей обезображенное тело своего единственного сына. Она возненавидела их. Но еще более возненавидела она тех командиров, которые являлись виновниками солдатского пленения и растерзания. Она научилась общаться с нелюдями и добиваться от них своего. Это умение наложило отпечаток на нее. Еще она поклялась мстить всем тем, кто виновен в гибели сына. Сказано: “Не клянись”. Как может отомстить одинокая бедная женщина целому бандитскому анклаву на юге страны, существование которого поддерживается сильными мира сего? Чувство ненависти и клятва мести иссушили ее. Она жила с этим три года после возвращения из Чечни. Но сын, из-за которого она прошла военными дорогами, и в мирной жизни повел ее иными стезями. Однажды ее, претерпевшую эти три страшных послевоенных года, исповедовал священник. Он разрешил ее от данной клятвы. Некоторые простецы давали советы простить убийц своего сына. Но советующий выполнить заповедь святости должен научить и тому, как это сделать. На тот момент к прощению убийц сына она не пришла, но к осознанию необходимости избавиться от ненависти и чувства мести Любовь Васильевна, видимо, действительно, продвинулась. Вслед за этим произошли следующие события. Однажды она позвонила мне и сообщила, что по НТВ вечером будут показывать заставу в Ингушетии, на которой служил Евгений. Я посмотрел сюжет. В нем рассказывали о налете чеченских боевиков на ингушских милиционеров, несших службу на заставе. Камера мельком показала что-то объясняющих ингушей в милицейской форме, лужу крови и чей-то труп. Диктор сообщил, что во время налета погибли несколько милиционеров и чеченский боевик. Спустя некоторое время из Чечни поступило известие, что этим единственным погибшим бандитом был родной брат Хойхороева Магомед — убийцы Евгения. Он был убит на том месте, где Хойхороев захватил Евгения и троих солдат. Один верующий человек, которому я рассказал о происшедшем, сказал так: “Мы со своим ропотом и страстью мести бывает мешаем свершиться Высшему суду. А ты отойди в сторону, дай место Богу”. Но за этим простым “отойди” часто стоит сверхчеловеческое усилие. Это произошло в первой половине лета. А совсем недавно, во время дагестанской войны, пришло еще одно сообщение: Хойхороев мертв. Причем убит он не в горах Дагестана, а в Грозном во внутричеченской разборке вместе со своими телохранителями-головорезами. Любовь Васильевна до конца в это сообщение еще не верит, собирается перепроверять. Что тут скажешь, можно только вспомнить: “Мне отмщение и Аз воздам”. Но и это еще не все.

КАЖДЫЙ ГОД Любовь Васильевна ездит в Прибалтийский Калининград в учебную войсковую часть пограничников. Там Евгений начинал свою службу. Ездила и этим летом. Ее попросили выступить перед молодыми солдатами. Она пожелала им, чтобы Бог послал хороших командиров, не таких, что предали ее сына на ингушской заставе. Тогда же в войсковой части ей сказали, что один из начальников ее сына, тот, что встретил ее в шлепанцах, когда она приехала на заставу, ныне служит где-то по соседству; что вернулся из Чечни с боевым орденом, обзавелся квартирой и иномаркой, что как будто работает на таможне; одним словом, живет в полном процветании. Покинув войсковую часть, Любовь Васильевна зашла в церковь поставить свечи. Там ее узнали люди, читавшие статью и видевшие ее в одной из передач “Русского Дома”. Встреча получилась теплой и радостной. Распрощавшись с ними, она пошла на вокзал. Там ее ждали двое офицеров. Один из них был тот самый — “в шлепанцах”. Слегка выпивший, он начал говорить о себе. С его заставы “пропало” четверо солдат. Им всем присвоен статус “самовольно оставивших часть”. И в его жизни, оказывается, в действительности, все не так блестяще, как смотрится со стороны. Много внутренних переживаний и потрясений, рассыпалась семья, жить больше незачем... А потом он со слезами стал просить ее: “Ты должна снять с меня проклятье! Что мне делать? Кому мне молиться?” Она ответила: “Я тебя не проклинала. А что делать — я тебе еще три года назад сказала: пойди в любую церковь и покайся. Погибших ребят не вернешь”.

Может быть, кто-то упрекнет меня, что на страницы общественной газеты выношу личные переживания людей. Имя этого офицера не называется, и хотелось бы, чтобы ему было даровано спасительное раскаяние. Пусть помнят все, становящиеся на путь продажи долга и чести офицерской за денежки, — “Жив Господь и страшно впасть в руки Бога Живаго”.

Совершила Любовь Васильевна этим летом еще одну поездку, точнее говоря, рейд. Во время празднования двухсотлетия со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина столичная публика собралась под Подольском в Астафьеве. На этом мероприятии должны были вручать Золотую медаль лучшего пушкиниста России другому Александру, не мучимому никакими раскаяниями, Лебедю. Переживая и колеблясь всю ночь, Любовь Васильевна, тем не менее, отправилась в Астафьево. На официальную часть она не успела. Лебедь прогуливался в оцеплении охраны на глазах у публики. Охрана, узнав от матери, что та знает Лебедя по Чечне, утратила бдительность, подумав, что это очередная пацифистски настроенная мамаша из какого-нибудь Ковалевского комитета матерей спешит поблагодарить главного чеченского миротворца. Подойдя к нему, Любовь Васильевна обратилась к толпе: “Вы кому медаль дали? Он же с ног до головы в крови. Он же полторы тысячи наших солдат в Чечне оставил. Да Пушкин в гробу перевернется”. Из толпы молча выглядывал Лившиц, отворачивалась Зыкина. “Я к этому не имею никакого отношения”, — заявил Лебедь. Кто-то из оттаскивавших Любовь Васильевну охранников шипел: “Сколько тебе за это заплатили?” — “Да столько заплатили, что тебе не унести, а сколько дали вот этому, что он под Масхадова нагнулся?” Оставшуюся часть мероприятия она провела в КПЗ. Милиционеры обращались с ней корректно и даже уважительно. Такие рейды должны бы совершать ветераны чеченской кампании, ведь об их братьях по оружию, мертвых и живых, оставленных в Чечне Лебедем, печется отважная женщина: “Хочу, чтобы он жил и помнил, что он — Иуда”. От всей души хотелось бы пожелать матери не совершать больше таких налетов, но кто-то же должен их совершать.

К сожалению, ее смелостью и даром слова пытаются пользоваться. Попытки хоть как-то очернить известие о подвиге Евгения со стороны тех, кто работает над разложением русского духа, были понятны и даже ожидаемы. Так, после ряда публикаций о мученике мать солдата попытались завлечь через знакомых по Чечне офицеров на передачу Н.Сванидзе “Лица” — мол, раньше мы не могли, а теперь вы, Любовь Васильевна, всю правду об этой войне расскажите. Пошла бы она к этой “московской крыше” Чечни, а там уже дело техники и мастерства монтажеров передачи... Это не удалось. Появилась статья в “МК” “Оставьте в покое Женю Родионова”. Им было о чем волноваться — информация о подвиге мученика стала стремительно распространяться. После первой публикации вышло семнадцать статьей, есть файл, посвященный Евгению, в Интернете, к кресту на его могиле в Курилове приезжают православные из разных областей страны. Печален другой факт: в свое время декларативно политическая газета “Завтра” не стала делать на подвиге Евгения никакой политической конъюнктуры, поступив именно по-христиански. “Это дело святое”, — сказал А.Проханов, и так к нему и относился. Ныне же всякие записные “православно-патриотические” общества и комитеты тянут Любовь Васильевну под свои знамена, вольно или невольно желая видеть в ней православный аналог Сажи Умалатовой. Вынужден высказать предостережение — это не полезно для ее души, но и опасно для вас самих. Евгений Родионов — это не один из многочисленных ныне газетных образов, мифов. Это настоящий воин-мученик. Святые воины-мученики составляют особый высокий чин небесной иерархии. История церкви отмечает дарованное им особое свойство являться в сражениях и поражать плотских врагов. Так, Дмитрий Солунский уже после своей кончины являлся на стенах осажденной Солуни и поражал сарацинов, а святые страстотерпцы Борис и Глеб, пришедшие на помощь своему сроднику князю Александру в Невской битве, сокрушили часть шведского войска на другом берегу Невы — там, где не проходила с боем княжеская дружина. Как и все мученики за веру, он несет в себе частицу того страшного огня попаляющего, который есть Господь. Сожжены Хойхороев и его брат, мертв чеченец, принесший голову Евгения, видимо, участвовал в казни. Горят предавшие солдата, находясь между жизнью и смертью. Заявляю, что никто из людей, имевших отношение к свидетельству о подвиге мученика, включая и меня самого, не избежал серьезных искушений (ударов судьбы). Люди мы многогрешные, а грязные руки святыня жжет. И вместе с тем приход в нашу жизнь этого юноши не случаен. Читая послания, приходившие в газету, я понял, что все мы, считающие себя верующими и неверующими, имеем одно глубинное упование на высшую справедливость и высший суд, на возможность поворота нашего земного существования в иную, спасительную для каждого в отдельности и всего народа в целом, сторону. И деяния Евгения до своей крестной смерти и после дают твердый и ясный ответ на эти упования.

ОН ПРИШЕЛ к нам в кромешную пору всеобщего разложения и предательства, во времена великой народной беды и народного падения. Сейчас Любовь Васильевна хлопочет о том, чтобы хранящиеся в ростовском морге несколько сотен погибших солдат не были закопаны в землю не опознанными. И если случается ей выступать перед людьми, она клеймит вороватое государство, взявшее солдат живыми и не желающее их достойно хоронить. Но ведь дело не только в государстве. У этих шестисот солдат есть родные и близкие. Прояви они десятую часть тех усилий, которые проявила мать при поиске своего сына, и не устояли бы самые безжизненные чиновники. И деньги на генетическую экспертизу нашлись бы. Мать в свое время отдала все, что у нее было, за тело сына, оставшись без средств к существованию. Но великая материнская любовь не была посрамлена. Приумножившись в сердцах людей, которые помогли вернуть ей то, что можно было вернуть. Но в целом окружающий нас мир — иной. Родители равнодушны к детям, дети не почитают своих родителей. И Евгений явился к нам именно в том поколении, которое многие считают потерянным, погибшим. Многое о нем теперь написано, есть даже фильм, но каким он был — мы знаем очень мало. Образ его продолжает оставаться таинственным. Можно сказать твердо лишь то, что его отличала от нас крепкая вера. В окружении кровавых нелюдей он не дал разлучить себя со Христом, почитая это своей главной заботой, крест оставался на нем и после отсечения головы. Он не был захоронен вместе с телом воина. Истлевший шнурок и пулька хранятся у матери, а сам крест передан в Храм Святителя Николая в Пыжах протоирею Александру Шергунову и хранится в Алтаре. Тело воина Евгения было привезено матерью на Родину 20 ноября 1996 года, в день памяти мучеников Мелитинских. Они были воинами-христианами Римской армии, и после отказа на требование отречься от Православной Веры им были отсечены головы. Один из этих тридцати трех воинов носил имя Евгений.

Несомненно, что так же, как и они, Евгений Родионов — лучший воин в полном смысле слова. Он вел брань свою не только с земными служителями преисподней, но и с духами злобы поднебесной. Он был и есть солдат той армии, Великий Полководец которой не предает своих солдат и ни единой капли пролитой крови не оставляет незамеченной. Так и Евгений брань свою продолжает и после своей земной смерти. Быть может, его явление знаменует рождение среди нас воинов, идущих в бой со Христом в душе. Крепко стоящих в этом бою до смерти и после смерти. На земле и на Небе.