Президент шахтерской республики

Президент шахтерской республики

Александр Ивантер

Александр Попов

Представить Кузбасс без Амана Тулеева столь же трудно, как без угля и металла. За два десятка лет руководства регионом он вырвал Кемеровскую область из криминального хаоса, навел порядок в экономике и вернул гордость и уважение людям труда

Губернатор Кемеровской области Аман Тулеев

Предоставлено администрацией Кемеровской области

Аман Тулеев , губернатор Кемеровской области, — личность неординарная. Одни его боготворят, другие считают популистом и демагогом. В области Тулеева часто за глаза называют ханом или даже «Кузбасс-баши», имея в виду авторитарный стиль руководства, приправленный восточной жесткостью. Недоброжелателей у губернатора тоже хватает. Впрочем, сейчас они коллекционируют недоказанный компромат, тогда как в 1990-е Тулеев пережил несколько доказанных покушений.

Еще совсем недавно таких политических тяжеловесов в стане губернаторов было немало. Руководители «ельцинского призыва» в 1990-е брали суверенитета столько, сколько могли; затем умело встраивались в новую жесткую вертикаль власти, демонстрируя чудеса выживаемости. Минтимер Шаймиев, Муртаза Рахимов, Эдуард Россель, Егор Строев, Юрий Лужков, Виктор Кресс, Леонид Полежаев и другие руководили регионами по два десятка лет, навсегда вписав свои имена в историю новейшей России в качестве первых всенародно избранных губернаторов. Сегодня эта обойма изрядно поредела, и Аман Тулеев в свои 69 лет, безусловно, самый яркий ее представитель.

Формально он занял пост губернатора в 1997 году. Но на руководящих постах в регионе профессиональный железнодорожник Тулеев стоял как минимум с 1990 года: был главой облисполкома и председателем Совета народных депутатов. Не поддержал бы на старте новой эпохи ГКЧП, был бы назначен губернатором и раньше, но в 1991 году Борис Ельцин в отместку сделал ставку на лидера рабочего движения Кузбасса Михаила Кислюка. Однако в ходе реструктуризации угольной отрасли, сопровождавшейся ее тотальной приватизацией, закрытием большого количества шахт и разрезов и, как следствие, резким сокращением персонала, Кислюк растерял всю свою популярность. И в 1997-м, на волне угольных бунтов, Ельцин был вынужден отправить «спасать» регион именно Тулеева. В октябре тот впервые победил на выборах губернатора, набрав почти 95% голосов избирателей. В 2001-м, уйдя в досрочную отставку, победил на вторых выборах с похожим кавказским счетом. А в 2005 и 2010 годах, совершенно не растеряв поддержки населения, прошел через процедуры «назначения» губернатором по представлению президента.

Тулеев отличается своим федеральным бэкграундом (в губернаторском корпусе здесь с ним сравним, пожалуй, лишь Егор Строев, в 1993–2009 годах руководивший Орловской областью, а с 1996 по 2001 год еще и Советом Федерации). Пусть и недолго, меньше года, с августа 1996-го по июль 1997-го, он успел поработать министром по сотрудничеству со странами СНГ в российском правительстве. Но самое главное, трижды участвовал в выборах президента России! В 1991 году Тулеев занял четвертое место среди шести кандидатов, в 1996-м снял свою кандидатуру перед первым туром в пользу Геннадия Зюганова. А в 2000-м набрал 2,95% голосов по стране, в Кузбассе обойдя даже Владимира Путина. С тех пор, впрочем, Тулеев больше на федеральный уровень не замахивался. «Он состоялся как политик национального масштаба именно в Кузбассе. Ему удалось достичь впечатляющих результатов в реализации социально-экономической политики, обеспечить небывалые показатели в угледобыче, производстве зерна и жилищном строительстве. С точки зрения прагматика-технократа, к которым относится Тулеев, это куда более важные достижения, нежели крупные должности федерального уровня», — объясняет профессор Кемеровского государственного университета Александр Коновалов .

Кемеровская область — мощный промышленный регион, визитными карточками которого являются уголь и металл. Даже столица области Кемерово — симпатичный, ухоженный город — порой утопает в дымке от труб коксового завода, да и снегом, приправленным черной угольной пылью, здесь никого не удивишь. Что же говорить о сердце региона — индустриальном Новокузнецке, постоянно попадающем в сводки самых грязных городов мира?

Кузбасс при Тулееве окончательно закрепился в архетипе индустриальной республики, в основе которой не этнос, а профессия — шахтера, или, шире, горняка. Главный праздник в регионе не Новый год, а День шахтера — последнее воскресенье августа. И, как признались нам на одном из угольных предприятий, этот день, с обязательными торжественными приемами, раздачей орденов и концертами столичных звезд эстрады, становится точкой отсчета всей производственной жизни в течение года. С конца 1990-х праздник мигрирует из города в город: ежегодно его столицей выбирается один из муниципалитетов, в который в ходе подготовки «вкачивается» максимум бюджетных и частных ресурсов: ремонтируются дороги и социальные объекты, строятся жилые дома и т. д.

«Национальная специфика» определяет и особое сознание «пролетарского социума» в регионе — причудливый симбиоз культа справедливости, православных ценностей и советских стереотипов. Случается крупное ДТП — губернатор берет под контроль его расследование. Выясняется, что ректор местного вуза получает зарплату, в десятки раз превышающую профессорскую ставку, — Тулеев выступает с громким разоблачением. Ловят на взятке мэра или чиновника рангом поменьше — глава региона бросается на передовую борьбы с коррупцией. Авторитет государственной власти в системе ценностей губернатора стоит очень высоко.

Культом справедливости определяется и ярко выраженный социальный характер политики губернатора. «Лозунг “Учитель, врач, село, тепло” стал категорическим императивом его деятельности с первых дней пребывания у власти. Тулеев позиционирует себя как выразитель интересов незащищенных групп населения, борец с засильем московских олигархов», — говорит Коновалов. Пенсионерам в Кузбассе выплачивают особую губернаторскую прибавку к пенсии. Каждый год от имени главы региона малообеспеченным слоям населения раздают “овощные наборы” и бесплатный уголь, многодетным семьям выделяют кроликов, а школьникам — деньги на костюм для выпускного. У циничной столичной публики эти действия могут вызвать усмешку, но в рабочем Кузбассе люди искренне благодарны губернатору за такую заботу.

Славное советское прошлое тоже не забыто. Законодательный орган власти в регионе называется «Совет народных депутатов». А школьники, студенты и чиновники уже давно сдают нормы возрожденного по инициативе Тулеева ГТО. Православная церковь в регионе в почете: на каждом разрезе или шахте строятся часовни, в Новокузнецке с участием патриарха открыт крупнейший храм в память о погибших шахтерах, периодически устраиваются молитвы об избавлении от стихийных бедствий, а вдоль трасс стоят особые баннеры, сообщающие, что ближайший храм открыт круглосуточно.

При этом отношение к бизнесу и предпринимателям в Кузбассе предельно прагматичное. Угольная отрасль давно поделена между десятками частных компаний. Никаких монополий или крупных игроков с государственным участием в ней не осталось. Ведущие игроки местной экономики давно переросли региональный уровень — это огромные ФПГ, лишь добывающие уголь или выплавляющие металл в Кузбассе (и не только), но при этом работающие по всему миру. В сложившейся системе бюджетного федерализма только от губернатора и его команды зависит, каким будет поведение этих компаний. И Тулеев давно научился разговаривать с крупным бизнесом, доходчиво объясняя, что именно в области, а не в офшорах должны платиться налоги и что такое социальная ответственность бизнеса. Каждый год собственники и руководители крупных компаний подписывают лично с губернатором соглашения о социально-экономическом партнерстве. В них фиксируются обязательства, которые берет на себя бизнес (к примеру, повысить зарплату на 10%), а также социальные инвестиции (отчисления на содержание школ, детских садов, дворцов спорта и проч.).

С собственниками, не готовыми играть по правилам Тулеева, разговор ведется по-другому — вплоть до подключения «тяжелой артиллерии» в виде прокуратуры или надзорных органов. Несколько лет назад под огонь критики, к примеру, попала компания «Южный Кузбасс», которая входит в стальную группу «Мечел»: ее собственника Игоря Зюзина обвиняли в загрязнении окружающей среды и подкупе депутатов совета в городе Мыски. Потом волна улеглась; видимо, Зюзин сдался. Другой пример — продажа топ-менеджерами «Южкузбассугля» своих акций в пользу Evraz Group: после крупных аварий на шахтах «Ульяновская» и «Юбилейная» Тулеев настоял на том, чтобы у компании был один собственник.

Еще один часто практикуемый механизм ручного управления экономикой — волевая смена собственников. Классический пример — судьба объединения «Прокопьевскуголь», которое несколько лет назад в качестве «довеска» к «Алтай-коксу» перешло под контроль НЛМК. Его хозяину Владимиру Лисину старые шахты оказались не нужны; объединение тихо умирало, пока в дело не вмешался лично Тулеев. В итоге НЛМК был вынужден скинуть актив, продав его за один доллар мэрии Прокопьевска. После этого большая часть шахт досталась местному холдингу «Сибирский деловой союз», остальные раздали менеджерам самого объединения. Для Гурьевского металлургического завода, чуть не закрывшегося в ходе банкротства группы «Эстар», инвестором стал банк «Санкт-Петербург». А в этом году по решению губернатора был закрыт «Кузбассэлектромотор» — ему пока не нашли нового хозяина.

Срок полномочий Амана Тулеева на посту губернатора истекает в 2015 году. Останется ли он еще на очередную пятилетку или место губернатора займет другой человек — пока эти вопросы не имеют ответа. Ясно одно: система руководства Кузбассом сильно завязана на личность Тулеева; радикальные перемены могут обернуться кризисом управления и серьезными проблемами.

Во время двухчасовой беседы мы имели возможность ощутить всю мощь харизмы Тулеева. Тщательно проработанная вышколенной пресс-службой премодерация интервью полетела в тартарары на третьей минуте разговора, хозяин кабинета не раз не на шутку горячился, стуча кулаком по столу и смачно сдабривая речь доходчивыми русскими выражениями. Яркий, нестандартный, опытный человек, сильно болеющий за людей и за дело — вот краткая выжимка наших личных впечатлений.

«Так ведь до оси Земли можно довзрываться...»

— Аман Гумирович, как вы оцениваете нынешнее состояние угольной промышленности Кемеровской области?

— За последние пятнадцать лет угольная отрасль Кузбасса совершила колоссальный рывок. Страшно вспомнить, что было у нас в 90-е годы прошлого века. Угледобыча лежала на боку. Безо всякого технико-экономического основания были закрыты 43 шахты, 150 тысяч человек выброшены на улицу без средств к существованию.

А сегодня угольной промышленностью Кузбасса можно гордиться. Это одна из немногих отраслей российской экономики, которая успешно прошла реформирование. Из убыточной и дотируемой государством (помню, сколько я ездил в Москву, выбивал деньги) она превратилась в прибыльную и экономически эффективную.

И раньше, в Советском Союзе, основная ставка в угледобыче делалась на Кузбасс. Потому что тонна угля, добытая открытым способом здесь и перевезенная на Украину, оказывалась дешевле, чем донбасский уголь, даже с учетом транспортных расходов. Плюс качество. По зольности и содержанию примесей наш уголь котируется очень высоко. Однако даже в самые успешные советские времена наши шахтеры стремились к показателю 160 миллионов тонн угля, дырки под ордена сверлили, но добиться такого результата так и не смогли. А работали тогда в отрасли у нас в области 315 тысяч человек. В прошлом году мы добыли более 200 миллионов тонн, а количество людей, под землей и на поверхности, уменьшилось до 109 тысяч. Это означает кардинальный рост производительности труда, новый уровень квалификации шахтеров.

Значительная часть современных кузбасских угольных предприятий с точки зрения техники, технологий, организации труда — это уже действительно XXI век. ГЛОНАСС, GPS, 3D-моделирование — все эти слова из сферы космических технологий вовсю звучат теперь на наших предприятиях. Угольные комбайны вообще на грани фантастики, они больше похожи на межпланетные корабли с сенсорными экранами, компьютерами, десятками датчиков. Стоимость одного проходческого комплекса — четверть миллиарда рублей.

За один прошлый год в отрасль на Кузбассе было вложено почти 100 миллиардов рублей, а за пятнадцать лет — 507 миллиардов. Мы построили 74 новых высокопроизводительных предприятия по добыче и переработке угля. Только в 2013 году ввели в эксплуатацию две новые шахты и две обогатительные фабрики. Это само по себе дело непростое, так еще приходится преодолевать массу административных препятствий. Вот недавно я запускал обогатительную фабрику на шахте имени Кирова. Мы построили ее за два года, а чтобы всю документацию получить на нее по существующим нормативам, нужно пять-шесть лет. Цирк, понимаете? Сколько ни бьемся, сколько ни говорим — все бесполезно.

«Главное для нас не количество добытых тонн угля, а качество и безопасность»

Предоставлено администрацией Кемеровской области

— Вы не раз говорили, что предел добычи для Кузбасса — 200 миллионов тонн угля. Откуда взялась эта цифра? Не будут ли в регионе установлены очередные рекорды добычи?

— Главное для нас не количество добытых тонн угля, а качество и безопасность. На меня было — и есть — немало нападок за то, что я выступаю против выдачи новых лицензий на разработку угольных месторождений. Но я убежден: нельзя безгранично рыть нашу землю! Мы просто обязаны сохранить природу и недра для потомков.

В 2006 году у меня была встреча с учеными-питерцами из Горного института. Я поставил вопрос так. Мы каждый год взрываем на Кузбассе свыше 630 тысяч тонн взрывчатки — это несколько Хиросим. Иначе не добудешь ни уголь, ни руду. Ну предел какой-то должен быть? Так ведь мы до оси Земли можем довзрываться и дорыться! И тогда институт дал заключение, что экологический предел добычи угля для Кузбасса составляет 200 миллионов тонн.

Однако и среди ученых единства во взглядах нет. Одни говорят, что от взрывов ничего страшного не происходит, мы этими взрывами разряжаем земную кору, снимаем накопленное там напряжение. Другие говорят, что взрывы крайне опасны тем, что могут вступить в резонанс с естественными толчками от землетрясений за тысячи километров отсюда и спровоцировать новые сильные толчки здесь. Окончательного ответа и руководства к действию от ученых мы так и не получили. Тем не менее мы решили стратегически не увеличивать больше добычу, остановиться на 200 миллионах тонн в год. Хотя бы чтобы не нервировать народ, ведь люди-то, конечно, уверены, что трясет нас из-за взрывов. Сегодня опять ночью не спал, у нас землетрясение здесь в Белове было. Очередное.

— Без жертв обошлось?

— Да, слава богу. Несколько бараков попадали, но люди успели выбежать. А вот в июне Кузбасс тряхнуло прилично. Девятнадцатого числа произошло самое мощное землетрясение за последние сто десять лет. Толчки силой более пяти баллов произошли на глубине четырех тысяч метров с эпицентром на разрезе «Бачатский». Но главное, все люди остались целы и невредимы. А разрушений было много: 5100 частных и 300 многоквартирных жилых домов, 45 социальных объектов — школ, больниц, учреждений социальной защиты. Материальный ущерб колоссальный — 1,7 миллиарда рублей. Федеральному центру и стране было особо не до нас. Все внимание и помощь — ликвидации последствий наводнения на Дальнем Востоке. Правильно, конечно. Проблемы там еще тяжелее и масштабнее. Нам же выделили немного денег, 137 миллионов рублей плюс 217 жилищных сертификатов. С остальными людьми, лишившимися крова из-за землетрясений, будем разбираться сами, изыскивая средства из своего бюджета, который сейчас сокращаем, обрезая все непервоочередные траты.

Ну а еще мы решили остановить рост добычи угля в Кузбассе по другой причине — РЖД. Якунин Владимир Иванович больше и не вывезет при той пропускной способности железнодорожной сети, которая есть сегодня. Он и двести-то миллионов сейчас не вывозит.

— Газета « Кузбасс» сообщает, что на складах области скопилось 16 миллионов тонн угля...

— 15 миллионов 600 тысяч, тройной норматив. В процессе хранения уголь теряет качество, да еще начинает тлеть, повышается вероятность возгораний. Потом ветер поднимается, разметает угольную пыль по всей округе. А самое главное, наносится психологическая травма людям. Я, шахтер, рискуя жизнью, залез, добыл уголь, а он месяцами лежит потом на складе, никому не нужный. Ради чего я горбачусь и рискую? Это психологическая потеря большая — и политическая потеря. Так что рекорд добычи нашей с привкусом горечи. В то же время политика Минэнерго непонятна. Поставки экибастузского угля из Казахстана в последние годы выросли с 20 до 30 миллионов тонн. Да, это наши друзья и союзники, но зачем же увеличивать поставки, когда своего угля избыток?

— Мы слышали такой аргумент: часть мощностей угольных тепловых станций в России технологически « заточена» именно под экибастузский уголь.

— Начнем с того, что поставки из Казахстана — это земля, надо вещи называть своими именами. Просто берут экскаватором, и все, что попало в ковш, нам грузят. Дальше. Наши специалисты, которые работают на этих ТЭС, уверяют, что кузбасский уголь там влет пойдет. К тому же он гораздо чище: золы, сажи, выбросов будет в разы меньше. Но когда мы ставим вопрос хотя бы о неувеличении поставок казахстанского угля в Россию, нас не слышат.

Соборный Храм Рождества Христова в Новокузнецке воздвигнут на средства областной администрации в память о погибших шахтерах

Предоставлено администрацией Кемеровской области

Дорога не справляется

— В конечном итоге что получается? России уголь не нужен, внутренний рынок угля сжимается каждый год уже длительное время. Только за первое полугодие 2013 года поставки кузбасского угля на российский рынок сократились на десять процентов. Единственной отдушиной для нас остается экспорт. А на внешнем рынке конъюнктура сейчас очень непростая. В Америке случилась сланцевая революция, дешевый сланцевый газ вытеснил американский уголь за границу, они демпингуют, закидали своим дешевым углем Европу. На азиатском направлении наращивают добычу и экспорт Австралия с Индонезией — номер один и номер два по экспорту угля в мире, мы третьи. По сравнению с ними Россия оказывается в невыгодном положении. У них угольные разрезы в непосредственной близости от портов, загрузка идет прямо по транспортеру с места добычи. А мне нужно, чтобы РЖД, Владимир Иванович Якунин привезли порожние вагоны, нам их нужно обработать, загрузить, отправить и довезти за четыре с половиной тысячи километров в порт Ванино или в Находку. Вы представляете, сколько мы теряем на перевозке? Сейчас цена транспортировки кузбасского угля в лучшем случае равна стоимости его добычи, а зачастую уже и выше. Многие наши угольные предприятия работают на грани рентабельности.

Железная дорога не хочет идти нам навстречу с тарифами. Если бы Владимир Иванович Якунин сбросил хотя бы процентов на пятнадцать существующий тариф и повез уголь на восток, никакой катастрофы бы не было. Я это вам авторитетно говорю. Но для этого нужно грузить около девяти тысяч полувагонов в сутки. А он сейчас грузит восемь тысяч. Да еще они часто не могут пробиться к портам, так что угольные поезда стоят где-то брошенные на Забайкальской дороге на Транссибе. Четверть века назад я работал начальником Кемеровской железной дороги, так мы по стыковому пункту Мариинск сдавали 100 пар поездов в сутки. А сейчас Якунин Владимир Иванович делает максимум 60–70. Я ему говорю: слушай, а что такое? Ведь я точно знаю, что можно работать чуть ли не в два раза быстрее. К тому же с тех пор вложили столько денег в железные дороги! Выходит, у вас не хватает таланта, профессионалов, чтобы работать как следует? Ведь разные же методы были. Допустим, «окно» появляется, надо ремонтировать пути, никто не спорит. Но тогда за это время мы сдваивали, страивали поезда, чтобы одним составом за один час пропустить большее количество вагонов.

— Что же вам отвечает Якунин, в чем дело?

— А ничего не отвечает. Когда идут совещания, все злятся, до ругани доходит страшной. После этого месяц не разговариваем, все обижаются на меня: Тулеев такой, Тулеев сякой. Потом опять вроде бы сближаемся. А вот вчера я получил телеграмму: РЖД извещает нас о своем предложении повысить тарифы на перевозку угля из Кузбасса к портам Дальнего Востока еще на 13 процентов. Это нас окончательно угробит! Экспорт нашего угля с начала года и так практически имеет нулевую рентабельность, цены грохнулись где-то на 40 процентов. Но если мы сейчас остановим экспорт, то внешние рынки потеряем раз и навсегда — там конкуренция очень жесткая.

Церемонию освящения Храма проводил Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл в августе этого года

Предоставлено администрацией Кемеровской области

— В августе на правительственном совещании по ТЭКу в Кемерове глава РЖД докладывал, что перевозки угля приносят ему почти 80 миллиардов рублей убытков ежегодно…

— Это абсурд, вы поймите! Какие убытки? Умножаете тонны на километры и получаете деньги. Все начальники дорог просят увеличить перевозки, у них от объема зарплата зависит, а ему невыгодно?! Каждая третья тонна грузов ОАО РЖД — это уголь, ежегодная прибыль железной дороги от перевозок угля составляет семь миллиардов рублей. Поэтому я считаю, что в интересах самих железнодорожников идти навстречу угольщикам. Мы же предлагаем гибкую систему долгосрочного тарифа на угольные перевозки. Повысилась экспортная цена на уголь на столько-то процентов, автоматически на столько-то процентов увеличивается тариф нам на перевозку. Экспортная цена снизилась — давайте на этот период снизим и тарифы, на этот же процент. Логично? Логично. Давайте хотя бы попробуем, эксперимент проведем. В августе на совещании в Кемерове эту идею обсуждали, наш глава государства Владимир Владимирович Путин согласился, железнодорожники вроде бы тоже, по крайне мере не возражали. Но на практике все остается по-старому. И вот вчера эта телеграмма...

Вы поймите, экспорт для нас — это не блажь, не прибыль, а вопрос жизнеобеспечения. Он дает нам средства на поддержание шахт и разрезов в безопасном для разработки состоянии. А ведь это требует больших денег и усилий — из шахт надо постоянно откачивать воду и нагнетать туда воздух. Его должно быть в два раза больше, чем метана, иначе шахтеры будут взрываться. То есть экспорт — это основной источник средств, от которых напрямую зависит не только развитие угольных предприятий, но и безопасность труда наших шахтеров, и безопасность наших городов и районов. Мы же роем землю очень глубоко, и у нас под всем Кузбассом уже целые подземные города со своими тоннелями, улицами. А общая протяженность подземных горных выработок у нас в области составляет, чтобы вы представляли, 3,5 тысячи километров. Это как 11 московских метро у мэра Собянина. И для того, чтобы не создавать угрозу для домов, которые расположены над этими подземными тоннелями, нужно постоянно поддерживать горные выработки в рабочем состоянии: подавать электроэнергию, проводить вентиляцию, чтобы не допустить скопления метана, откачивать воду, предупреждать подтопление и заболачивание населенных пунктов. И деньги от экспорта угля идут в первую очередь именно на эти цели.

— Так как все же быть с тарифами и экспортом? Вы видите какой- то выход?

— Нужно волевое решение принимать. Обеспечить хотя бы на полгода режим наибольшего благоприятствования отрасли по тарифам и вагонам, чтобы мы могли сбросить накопившиеся складские запасы, осуществить экспортные поставки, пусть с минимальной рентабельностью.

Углехимия: больше чем таблетки от похмелья

— Перспектива существенного роста угольной генерации внутри России — верите в нее или нет?

— Пока газ дешевле угля, подвинуть топливный баланс в стране невозможно.

— Но соотношение цен между разными энергоносителями можно попытаться подрегулировать…

— Согласен, это надо делать. Но для этого политические решения надо принимать. Для начала самое простое: прекратить импорт угля. А то кокс, например, даже из Америки уже начали возить! Второе. Мы предлагаем во время кризиса рассмотреть вопрос о создании госрезерва угля. Нам кажется это оправданным, так как уголь — энергоноситель стратегический. И третье долгосрочное направление повышения внутреннего спроса — это развитие глубокой переработки угля. Ведь из угля можно получать 130 видов химических полупродуктов, более пяти тысяч видов продукции смежных отраслей. А мы пока дальше таблеток угольных, которые народ с похмелья пьет, никуда не ушли.

— Развитие углехимии требует больших инвестиций. Вероятно, понадобится специальная государственная программа?

— От государства требуются не деньги, а гарантии. Под долгосрочные гарантии перспективные проекты в углехимии запустят и профинансируют частные компании. Но еще более привлекательным и перспективным направлением мне кажется развитие энергоугольных кластеров, когда на борту разреза строится тепловая станция и выработанная дешевая электроэнергия идет в европейскую часть России. Правда, понадобится расшить ограничения по энергосетям. Сейчас единственная линия перетока из Тюмени в европейскую часть идет через Казахстан.

— Недавно мы делали в « Эксперте» публикацию по угольной отрасли и в процессе подготовки беседовали с угольщиками. На наш невинный вопрос, готовы ли они софинансировать развитие угольной генерации в Сибири, мы услышали определенный отказ. Получается какая- то патовая ситуация.

— Я думаю, им сейчас просто не до этого. Ситуация в угольных компаниях такова, что речь идет о том, как найти деньги на зарплату и на первоочередные меры по обеспечению безопасности. Просто пока не время.

— В Кузбассе остры проблемы угольных моногородов. Не проще ли закрывать старые шахты и расселять города при них?

— Ваш вопрос я бы разделил на две части. Первая — это проблемы старых шахт, которые у нас есть только в трех городах Кузбасса. И вторая часть — моногорода, которых у нас 19 из 20. То есть практически все города, кроме областного центра.

Отвечу по порядку. К сожалению, старые шахты — одна из острейших проблем Кузбасса. Всего у нас 12 таких шахт — в Прокопьевске, Киселевске и Анжеро-Судженске. Они были построены еще в 20–40-е годы прошлого столетия, работают в сложнейших горно-геологических условиях: пласты крутого, почти вертикального падения, высокая газоносность, повышенное горное давление, склонность к внезапным выбросам угля и метана. А это высочайший риск аварий и подземных пожаров. Таких опаснейших условий труда, как на этих шахтах, нет нигде в мире. Половина аварий в угольной отрасли Кузбасса приходится именно на них.

Выход только один: эти старые шахты нужно закрывать. По этому пути пошли, кстати, в Китае, где власти объявили о намерении закрыть по меньшей мере две тысячи угольных шахт-«закопушек», не отвечающих требованиям безопасности.

Не скрою, решение о закрытии старых шахт далось нам нелегко. Ведь на них трудятся 11 тысяч человек. На их горных отводах расположены школы, детсады, больницы, автодороги, другие социальные объекты. А также более 11 тысяч домов, это более 16 тысяч семей. И сегодня ситуация такова, что это жилье просто представляет опасность. Оно не подлежит никакому ремонту, его необходимо сносить. В целом затраты на ликвидацию шахт и решение социальных проблем составляют 40 миллиардов рублей. Мы предложили решить эту проблему в рамках частно-государственного партнерства. Чтобы собственники финансировали технические мероприятия по ликвидации шахт, а государство взяло на себя переселение людей из аварийного жилья. Сейчас достигнута принципиальная договоренность с правительством РФ о том, что государство нам поможет в решении этого очень болезненного вопроса. Достигнута договоренность с компанией «СДС-Уголь» о финансировании технической программы закрытия «плохих» шахт при условии получения лицензий на новые месторождения. Шахтеры с закрывающихся шахт будут трудоустроены на новые современные угледобывающие предприятия.

Теперь что касается расселения целых городов. Тут я категорически не согласен. По сути, тогда придется расселять весь Кузбасс. Ведь наша область изначально, в 1930–1940-е годы, создавалась как промышленно-индустриальный регион, промышленные гиганты, шахты закладывались как градообразующие предприятия. И сейчас в наших моногородах проживает 70 процентов кузбассовцев. И вот так с ходу, по мановению волшебной палочки расселить более двух миллионов человек — это не только невозможно, это было бы аморально. Есть же и другие способы решения проблемы. Тот же вахтовый метод работы. А самое главное, нужно развивать помимо угля другие отрасли производства.

«Считаю, что коррупция — это экономический терроризм против своей страны»

Предоставлено администрацией Кемеровской области

— В этом направлении что- нибудь делается?

— Конечно, Кузбасс уже преображается. Вот говорят: угольный, угольный. Какой он угольный? Мы нефтеперерабатывающий завод сделали, скоро выйдем на три миллиона тонн переработки. Добываем метан для промышленных нужд из угольных пластов. Собираем БелАЗы и трамваи совместно с белорусами, в Прокопьевске построили вагоноремонтный завод. Туризм начали мощно развивать в Горной Шории. Зимой туда приезжайте, сами оцените качество тамошнего снега-пухляка.

Еще одно решение проблемы моногородов — повышение трудовой мобильности. Для этого мы строим высокоскоростную автомагистраль Кемерово — Ленинск-Кузнецкий, которая является частью трассы, соединяющей два самых крупных города Кузбасса: Кемерово и Новокузнецк. С завершением строительства этой дороги можно будет пересечь почти весь Кузбасс за два — два с половиной часа. И человек сможет жить в одном городе, а работать в другом. Этим примером мы покажем, что проблема недостатка дорог — решаемая. А то ведь сейчас нередки случаи, когда наши шахтеры при шестичасовой смене по два часа в один конец тратят на дорогу. Даже выражение такое появилось: «койка-уголь»: ни на что другое человеку уже не остается времени в жизни, он или работает, или спит.

Да и с шестичасовым рабочим днем надо что-то делать. В ряде других стран шахтеры работают по двенадцать часов. Во всяком случае, мы предлагаем, чтобы трудовые коллективы сами решали, сколько часов им работать. Кому-то шесть, кому-то восемь, кому-то двенадцать. Профсоюзы нас поддерживают. Так же, как и в вопросе с отпусками. Ну избыточен отпуск в 60 рабочих дней. Люди начинают спиваться, терять квалификацию. Семьи стонут: заберите мужика на работу, он при деле должен быть. Мы опять говорим: ну давайте, пусть трудовые коллективы решают. Мы сейчас этот вопрос выносим на законодательный уровень.

Уголь ценою в жизнь

— Говоря об угольной отрасли, нельзя обойти самую болезненную тему — безопасность. В советское время был такой печальный показатель: каждый миллион тонн добытого угля стоил жизни одного шахтера. Сейчас количество смертей на миллион тонн добычи в России примерно вдвое ниже, однако крупные аварии, увы, случаются. К тому же сейчас доля самой опасной, подземной, добычи снизилась вдвое против советских времен, так что судить о сдвигах в безопасности только по формальным показателям было бы неверно. Ваша оценка ситуации с безопасностью, есть ли резервы ее повышения?

— Основной травматизм мы получаем в старых шахтах, как только их закроем, риски заметно уменьшатся. Конечно, бывают страшные трагедии типа взрыва на «Распадской» в мае 2010-го. Но мы ведь до сих пор не знаем, из-за чего произошел взрыв.

— Разве расследование не завершено?

— Это была лучшая шахта в мире, сюда ездили иностранцы опыт перенимать. Я до сих пор не исключаю, что взрыв мог быть спровоцирован подвижками земной коры. Что касается человеческого фактора и всех этих разговоров, что телогрейками прикрывали газоуловители, чтобы побольше добыть угля, то мы изменили систему оплаты труда шахтеров. Мы гарантировали 70 процентов заработной платы независимо от добычи. Профсоюзы подписали, все довольны. И смысла там чего-то закрывать и так далее нет. Но человеческий фактор, увы, все равно остается. Помню, заключение давали по нескольким авариям, потом проходило время, и мы на этих участках, где был взрыв, находили ложку, на которой наркоту грели.

— Прямо там, внизу?

— Внизу. И окурки.

— Люди же не самоубийцы!

— В том-то и дело. Я говорю: ребята, ну как же так, мы все песни про вас поем, какие вы герои, мужественные и так далее. А ты не можешь не знать, что он наркоман, ведь он же в твоей бригаде. Ты должен сказать: «Мужик, иди на хрен из шахты. У меня семья, дети. Почему я должен из-за тебя рисковать?» А он не говорит. Боится? Вот непонятная психология!

— В голове не укладывается...

— Конечно, мы стараемся делать, что можем. Каждый день на каждой шахте обязательный медосмотр, в том числе проверка на алкоголь и на наркоту. Начинающих шахтеров, прежде чем спускать их в забой, будем проверять в новом центре, который мы сейчас делаем с МЧС в Новокузнецке. Сначала психологический фактор: есть ли фобии — боязнь темноты, замкнутого пространства. А как он себя поведет под землей? Этого же никто не знает, это как подводная лодка, одни в обморок падают в первый раз…

— Трудно себе представить, где вы черпаете душевные силы и какие находите слова, когда встречаетесь с семьями погибших шахтеров после аварий…

— Сказать, что это тяжело, — ничего не сказать. Людей не вернуть никакими словами и утешениями. Но мы не оставляем семьи один на один с их горем. Каждый год собираем по области все семьи погибших шахтеров, по городам, районам встречаемся с ними, решаем проблемы, помогаем. Выделяем материальную помощь 10 тысяч рублей, даем бесплатные путевки в санатории, детей ведем, пока они вузы не закончат.

— Сколько всего таких семей?

— Сейчас 1704. Когда была страшная трагедия на «Зыряновской», тогда премьером еще Виктор Степанович Черномырдин был, я дал слово, что мы построим храм в память о погибших шахтерах. Долго не доходили руки, то забастовки, то кризисы… Груз такой висел на душе. И наконец-то в этом году открыли собор в Новокузнецке, невиданный по красоте. Мы пригласили Святейшего Владыку патриарха Московского и всея Руси Кирилла, он приехал и лично освятил этот собор. В нем начертаны имена и фамилии всех погибших в Кузбассе шахтеров, по которым нам удалось найти данные в архивах начиная с 1920 года. И легче стало на сердце, честное слово. А еще мы возим родственников погибших шахтеров каждый год на Святую землю, чтобы человек помолился за Кузбасс, за всех погибших шахтеров, ну, естественно, и за своих. Мне рассказывал священнослужитель, в поездках эти люди другими становятся, просветляются, что ли.

«Меня называют максималистом...»

— Некоторые политологи сравнивают вашу систему управления Кузбассом с системами, характерными для национальных республик, с жестким, авторитарным стилем руководства. Вы согласны с такими оценками?

— Я бы сказал, что это не жесткость, а требовательность. По первой специальности я железнодорожник — инженер путей сообщения. А вы знаете, что такое железная дорога? Это точность, слаженность, дисциплина, ответственность, жесткий спрос. Представьте сами, какие грузы по Транссибу идут: и взрывчатка, и кислота, и радиационные материалы. Если кто-то один в большой цепочке не выполнил свою задачу, может начаться всеобщий хаос. Поэтому я привык, что все должно исполняться четко, грамотно, точно в срок. Это у меня в крови. И сейчас, когда я вижу, что человек недобросовестно выполняет свои обязанности или руководствуется принципом «и так сойдет», когда он использует свое служебное кресло для личной выгоды, то здесь я принимаю жесткие меры: без сожаления снимаю с постов начальников, неспособных организовать дело, безответственных и бездушных.

Меня нередко называют и максималистом, и авторитарным руководителем, и покруче ярлыки навешивают... Но когда за твоей спиной три миллиона кузбассовцев и ты лично отвечаешь и за сегодняшний, и за завтрашний день своих земляков, которые оказали тебе доверие, за благополучие их семей, детей, внуков, тут уж будешь максималистом в квадрате.

— Аман Гумирович, не можем обойти стороной блок политических вопросов, в частности из актуальной столичной повестки. Как вы относитесь к протестному движению, именуемому « болотным»? Это просто бездельники или это серьезное явление, требующее не брезгливого, а внимательного отношения?

— Какие перспективы могут быть у движения, названного «болотным»? По-моему, название говорит само за себя. А если серьезно, считаю, настоящие перспективы могут быть только у тех политических сил, которые способны не только огульно критиковать, но за которыми будут реальные, созидательные дела. Такой оппозиции я пока не вижу. Поймите, я приветствую честную, справедливую критику, да еще с дельными советами, как исправить, как сделать лучше. Я за такую критику только спасибо скажу.

Но сейчас появилась очень опасная мода — ругать власть по поводу и без повода. Причем чуть ли не каждый считает себя суперпрофессионалом в политике, дает безапелляционные советы, особенно на кухне под водочку, как преобразовать мир. Понятно, что есть организаторы и направители недовольства, неважно, откуда у них деньги. Но реальные вопросы есть. Людей просто так не поднимешь. Ну, по коррупции, хоть ты лопни, они же правы? Правы! Ну сколько можно? Мы говорим, говорим, говорим, но реальных мер нет же. Если шахтер украл ящик гвоздей, через три дня ему ласты скрутят, и привет. И вот этот шахтер теперь сидит и смотрит по телевизору, как подруга бывшего министра под домашним арестом дорогие покупки продолжает делать. У людей возникают ненависть, негодование. И я их понимаю.

— Недавно вы заявили, что выступаете за смертную казнь для коррупционеров. Иначе, на ваш взгляд, это зло не победить?

— Считаю, что коррупция — это одно из самых страшных зол, которое буквально пронизывает все и вся. Это как самая опасная инфекция, которая с невероятной быстротой поражает все структуры нашего общества. Я бы сказал, что коррупция — это экономический терроризм против своей страны. Некоторые особо предприимчивые дельцы от государства, видимо, позабыли, что призваны служить людям. Как в народе говорят, у них глаза уже зеленые от долларов. Убежден, мы не победим это зло, если не начнем искоренять его. Причем начинать надо именно с верхних уровней власти.

Я никогда не мирился и не буду мириться с тем, что некоторые наши мэры, чиновники дискредитируют власть, нагло и цинично расхищают бюджетные деньги, обворовывают своих земляков! За последние три года мною уволены за коррупцию и различного рода злоупотребления, махинации 13 глав городов и районов! Только за 2012 год в Кузбассе раскрыто более тысячи коррупционных преступлений.

Конечно, в первую очередь надо устранять коррупцию в самих правоохранительных органах. Вот недавний пример. 26 октября, областной центр. Два генеральных директора кемеровских компаний напиваются вдрызг, садятся в крутой джип, выключают фары, выезжают на встречку и буквально сминают машину, в которой молодой парень, Александр Вилков, боксер, возвращается со своим тренером с соревнований. Саше 14 лет всего, будущая гордость Кузбасса. Всё, парня искалечили и сразу же попытались удрать. Спасибо людям, обычным прохожим, они буквально взяли их в кольцо, не выпустили, вызвали полицию. А полиция, вместо того чтобы привлечь к ответственности виновников аварии, наоборот, пытается замять это дело. Про этот вопиющий случай никого не информируют, от губернатора скрывают, какие действия предпринимают — не сообщают... Конечно, все это страшно с моральной точки зрения. А во-вторых, с чего это вы выгораживаете генеральных директоров? Ишь ты, какая забота! Значит, сами повязаны! Я взял это дело под личный контроль и обратился к министру внутренних дел Колокольцеву Владимиру Александровичу с просьбой прислать нам специальную бригаду и досконально разобраться не только с этой аварией, но вообще с нашей системой охраны правопорядка. Потому что рыба гниет с головы. Ну а для этих отморозков, которые искалечили жизнь молодого парня, мы добьемся реального наказания.

Кошка, ловящая мышей

— Аман Гумирович, а кто вы по политическим убеждениям? Коммунист? Вряд ли. Демократ? Наверное, только с гипертрофированной ответственностью. Как бы вы себя определили?

— Даже не знаю. Центрист, наверное. Для меня разум, дело играют главную роль, чтобы вопросы правильно и справедливо решались. Ну а коммунисты? В 1996 году у Зюганова было полправительства и главы чуть ли не трех десятков регионов Центральной России — «красный пояс», помните? И что толку? Все на хрен провалили. Тогда я пришел к Зюганову и говорю: «Ген, ну вот ты орал, шумел, что все плохо, конец фильма… Ну а дальше-то что? Кто тебе мешал твои лозунги воплотить в жизнь в 30 регионах? Почему ты не сделал счастливыми всех людей, как ты обещал?» Поэтому политические взгляды должны всегда практическими делами подкрепляться.

— Как говорил Дэн Сяопин, неважно, какого кошка цвета, главное, чтобы она ловила мышей.

— Абсолютно точно! Все эти «измы», а тем более личные симпатии или антипатии для меня всегда на десятом месте. Главное, чтобы дела делались. Если наши интересы сходятся, будем работать вместе.

— А у вас в области есть оппозиция? Заметны протестные настроения или акции?

— Мы не допускаем этого, честно скажу. Если что-то начинается, мы встречаемся с людьми, спрашиваем, чего они хотят. Если просто пикет, даем ему постоять где-нибудь на стадионе. Стой, сколько тебе влезет. Иногда наоборот. У нас очень много методов. Люди просто к хорошему быстро привыкают и воспринимают его как должное. Уже забыли — а я-то помню отлично! — как пятнадцать лет назад мы зерно из Канады везли, чтобы народ с голоду не пух, люди в магазинах номера в очереди на ладошках писали. Я никогда не забуду момент, когда мы закрыли долги по зарплате шахтерам, врачам, учителям. Я был абсолютно счастлив. И вот на встрече одной с народом выхожу в зал, а зал грустный-грустный. У меня на людские настроения нюх волчий. В перерыве подозвал одну женщину, спрашиваю, в чем дело? А она отвечает: да, грустно, Аман Гумирович, вот я раньше жила и держала в голове, что мне еще за пять месяцев должны, а теперь вот нет этого — вы все взяли и погасили. Я чуть не сел…

— Смелая женщина, честно сказала, чего ей не хватает.

— Заначки нет, говорит. Вот она и расстроилась. И я за ней.

— В Кузбассе как- то очень часто меняются мэры в городах, при этом на систему сити- менеджмента вы не переходите. Это целенаправленная политика?

— Я твердо уверен: люди должны выбирать руководителей. Я был и остаюсь убежденным сторонником прямых выборов.

— И губернаторов тоже?

— И губернаторов тоже. Ты должен выходить к людям, люди должны смотреть, задавать вопросы, людей не обманешь. А главное, ты должен отвечать перед ними за все, что ты обещал. И вот эта оценка народа, их суд — это самое сложное и ответственное.

— С офшорами вы в угольной отрасли начали гораздо раньше бороться, чем федеральный центр. У вас есть удачные рецепты?

— Когда Борис Николаевич Ельцин послал меня в Кузбасс, в области работало 2100 посредников между угольными предприятиями, цифра врезалась в память. Между конкретной шахтой и конечным потребителем была цепочка из семи-восьми фирмешек, в результате цена на уголь была дутая, а вся прибыль не доходила до шахт, оседала где-то в карманах у этих мерзавцев. Меня спасло то, что я с двадцати лет в Кузбассе. Я практически всех руководителей угольных предприятий знал. Приглашал к себе по одному. Давайте сядем, говорю, подумаем, как распутать эти цепочки и в живых остаться. Давайте продумаем вашу охрану. Аман Гумирович, отвечают, только не надо милицию подключать. Милиции тогда боялись больше, чем бандитов, настолько она была коррумпированной. Постепенно дело пошло.

А внутри области мы в ручном режиме выстроили прямые цепочки поставок: шахта — ТЭЦ или шахта — котельная. Вот сейчас в стране мы кричим про кризис. Какой кризис? Деньги надо вернуть наши из офшоров, и ничего бы не было.

Время новых героев

— Не можем не спросить вас в заключение: как вы оцениваете развал СССР? Можно ли было по- другому как- то этот исторический путь пройти?

— Я считаю, надо было спасать Союз. Хотя бы четыре республики — Россия, Белоруссия, Украина и Казахстан — должны были жить вместе, единым государством. Надо было насмерть цепляться и держать. Не удержали. Переживаю я, конечно, очень. Да и экономику в рынок можно было поаккуратней переводить. Ведь самое страшное, что случилось, — грохнулись идеалы у миллионов людей, они просто перестали понимать, что вокруг происходит, во имя чего дальше жить. Сколько безвременных смертей. Сколько сломанных судеб...

Сделали бы нормальную приватизацию, и тогда бы удалось создать нормальный средний класс, опору государства. Не было бы такой пропасти между богатыми и нищими.

— Как выходить из создавшегося положения? Сейчас- то что делать?