ВЕНЧАНИЕ ЕЛЬЦИНА В ИМПЕРСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ

ВЕНЧАНИЕ ЕЛЬЦИНА В ИМПЕРСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ

Россия закипает, как котел бронепоезда, стоящего на запасном пути. Сперва котел чуть теплый, манометр на нуле, в водомерном стекле дохлая муха. Потом все теплей, с легким бульканьем, с дрожанием циферблата. Горячей, накаленней с каждой лопатой угля, с каждым проклятием чумазого кочегара. И вот загудел, зачавкал, ударил в стальные стенки тяжелыми пузырями, напряг заклепки и скрепы, рванул пышным паром. Еще лопату, еще. Огонь - красный, кочегар - черный, белки - навыкат. Из тупика, по старым шпалам, ломая шлагбаум, выкатила на пути ребристая зеленая громада с бортовыми орудиями, с башенными пулеметами, с красной звездой на лбу паровоза. Понеслась по стальной колее от Владивостока до Смоленска, расстреливая из всех калибров либеральную сволочь, превращая в пожар банки-паразиты, сметая телепрограммы-убийцы, дырявя навылет штаб-квартиры предателей. Русь, куда ты несешься? Нет ответа. И только улепетывают чубайсы, уринсоны и лившицы, и у Старовойтовой на лбу вырастает огромный крученый рог с надписью по-французски "собчак".

Есть подвал в одном из удаленных уголков России, в местечке Барвиха. Глубокий бункер, лифт две недели спускается. Сидит в этом бункере безумный старик, дни и ночи думает о том, как ему обустроить Россию. В бункер ему приносят доклады, что Россия цветет, урожай небывалый, по производству стали на первом месте в мире, в армии за последний год ни один из офицеров не застрелился, курс доллара один к четырем, среднего класса все больше, Гельмут Коль избран канцлером, Моника Левински - девственница, а Отто Лацис приглашен в Голливуд сниматься в фантастическом фильме про жуков.

В бункер сверху, с поверхности земли, доносятся громы и гулы. Падает то нижняя челюсть Бориса Федорова, усыпанная бриллиантами, то старая кожа, Аллы Пугачевой, которая купила себе новую, неизношенную. Старик не может понять, что там наверху происходит. Начинает тревожиться, плакать. Ему мерещатся то кровавый мальчик, убитый у Дома Советов, то мэр Москвы, переехавший на жительство в Кремль, то Чаушеско встает в изголовьи и куда-то нежно зовет. Несчастный старик спрашивает у Березовского: "Скажи мне, Абрамыч, любимец богов, что станется в жизни со мною? И не пора ли мне ехать в Альпы, где куплен для меня особняк?" Березовский улыбается, как Джоконда, гладит печального старца по головке, поправляет ему слюнявчик, отнимает изо рта изглоданную берзовую кость. И говорит:" Будет тебе сейчас, старче, радость!" И ведет к нему в бункер академика Лихачева, который тихо, нараспев рассказывает старцу о проблемах культуры. Тот надевает Лихачеву на палец обручальное кольцо, они, повенчанные, ходят вокруг свечи под музыку бессмертного Шнитке, и Березовский держит над их головами две хрустальные капельницы.

А наверху гулы сильней, громы раскатистей. Леса золотые. Знамена красные. Толпы несметные, черные. Через эти леса, через крыши домов и заводов, через храм Христа Спасителя и Останкинскую телебашню перешагивает огромный, до неба, мужик, в сапогах, в кожанке, в теплом шарфе. Держит в кулаках огромное, величиной с Россию, Красное знамя. Называется "Большевик" работы художника Кустодиева.

Люди добрые, выйдем на улицы в дни всенародного протеста! Гаркнем в сто пятьдесят миллионов глоток: "Ельцин, пошел вон!" Споем народную песню про бронепоезд!

Александр ПРОХАНОВ