Глобальная война или мировая революция?

Глобальная война или мировая революция?

Шамиль Султанов

30 октября 2014 4

Политика Экономика

воспоминания о будущем

В рамках общей теории систем "холодная война" может интерпретироваться как специфический механизм управления достаточно длительной и устойчивой международной конфликтной ситуацией. Данный феномен стал возможен в условиях такой глобальной структуры международных отношений, где гарантированно функционировали достаточно жесткие правила "большой игры", где были четко обозначены линии, которые нельзя было переступать, где были проложены конфиденциальные средства коммуникаций, позволяющие противникам вести переговоры даже во время самых острых фаз политико-силовых столкновений

"Но сегодня не так, как вчера" Главным стимулятором нынешней усиливающейся стратегической неопределенности, растущего онтологического хаоса являются не столько конкурирующие геополитические стратегии, не совокупность того, что раньше называли "общественной надстройкой", не Путин и не Обама, не ЦРУ и не ФСБ, сколько особое явление - "сумма технологий", по выражению С. Лема.

Самое главное и самое опасное (для всех без исключения на нашей планете) состоит в том, что поток этих технологий на самом деле никто и нигде не контролирует: ни академики, ни генералы спецслужб, ни "ответственные" государственные лидеры.

Мы вступили в пограничную зону, которая связывает настоящее с приближающимся будущим - шестым технологическим укладом (ТУ), контуры которого уже начинают угрожающе кое-где просвечивать

Шестой ТУ - массовое, тотальное, системное, широкомасштабное развитие и применение наукоёмких "высоких технологий". Основу шестого ТУ должны составить биотехнологии и генная инженерия, интеллектуальные информационные сети, сверхпроводники и экологически чистая энергетика, нанотехнологии, мембранные и квантовые технологии, фотоника, микромеханика, термоядерная энергетика. Потенциальный синтез открытий на этих направлениях должен привести в конечном счете к созданию, например, квантового компьютера, искусственного интеллекта. Поэтому и говорят о нано(N)-био(B)-инфо(I)-когно(C): NBIC-конвергенции. 

Оптимисты утверждают, что в этой пограничной зоне начинается преддверие "четвертой промышленной революции", главной чертой которой является внедрение настоящих "интеллектуальных машин", которые почти полностью заменят человека в сфере малоквалифицированного и даже среднеквалифицированного труда, в том числе - умственного.

Использование этих "роботов" (некоторых - в форме всё более усложняющегося программного обеспечения) будет сопровождаться резким ростом производительности труда в таких областях, как энергоэффективность, транспорт (например, машины-роботы), здравоохранение, массовое производство на основе внедрения 3D-печати.

При сохранении нынешних темпов технико-экономического развития шестой ТУ, вероятно, более или менее оформится до 2025 года, а в фазу зрелости вступит в 2040-е годы.

Гипотетически, уже с 2020 года, когда в полной мере сформируется группа базисных инноваций шестого ТУ, мировая экономика имеет шанс войти в фазу "затяжного подъема". Далее, с конца 2020-х годов - опять-таки, гипотетически - станет возможным форсированный экономический рост уже на базе нового ТУ.

Тем не менее, реалисты (или "информированные" пессимисты) предупреждают, что рискованно впадать в подобный "технологический идиотизм". Вспомните, говорят они, что ранее при переходе от одного к другому ТУ, в подобных пограничных ситуациях, происходили великие социальные революции, масштабные (общеевропейские или мировые) войны и крупные военные конфликты. Сейчас это может повториться, но с потенциально гораздо более масштабными и печальными последствиями.

Более того, переход к новому технологическому укладу - это не только и не столько смена экономико-технологической парадигмы. Такой переход - это и радикальная трансформация социальных, идеологических, политических структур, а также появление новых моделей социума, более или менее адекватных "сумме новых технологий", и возникновение совершенно новых моделей социально-политических взаимоотношений, и формирование кардинально нового типа личности (необязательно более совершенной) и т.д.

То есть, по сути, именно всё это и есть настоящая, полномасштабная системная революция, растянутая на пятнадцать-двадцать лет. Может быть, и дольше. Если эта будущая революция, куда нынешняя цивилизация уже втягивается, будет эффективно управляться, есть шанс обойтись без глобальной войны. Если нет, то такой войны не избежать.

Так, "Великая депрессия" 1929-1933 гг. положила начало не только переходу к новому технологическому укладу, но и кардинальной смене классического "марксистского" капитализма на модель рузвельтовского "неокапитализма", основанного на резком усилении государственного вмешательства в экономику, форсированном кредитовании миллионов и десятков миллионов потребителей, внедрении механизмов массового производства и массового потребления. Возникла принципиально новая модель социума - "массовое общество" с его одномерным типом программируемого человека и тотально отдрессированным средним классом, совершенно новой формой государственных идеологических систем, воспроизводимых жестко контролируемыми СМИ, новая структура международных отношений. Этот пограничный период вместил в себя кризисные 30-е годы, Вторую мировую войну, зарождение "холодной войны" и завершился в начале 50-х годов.

Суть нынешнего стратегического вызова заключается в следующем. Кто именно, какая держава, какая коалиция стран наиболее эффективно осуществит целенаправленные идеологические, социальные, политические трансформации, чтобы, использовав мейнстрим, результаты шестого ТУ, стать лидером и определять программу глобального развития, возможно, вплоть до конца нынешнего столетия? Успешность перехода к шестому ТУ будет определяться не только и не столько объёмами и масштабами научно-технологических новаций, внедренных в процесс экономического воспроизводства. Ключевым, решающим моментом станет долговременная эффективность реализации системных изменений в формах собственности, производства и потребления, кардинальных преобразований социальных структур, коренных сдвигов в общественном сознании и господствующих политических идеологиях, скорость и качество переструктуризации элит и т.д.

Наступающий переход, безусловно, окажется качественно более сложным и рискованным, чем предыдущие пограничные периоды. Ибо есть масса вопросов, с которыми сталкиваются идеологи и стратеги шестого ТУ и на которые даже самые хитроумные компьютерные программы ответить пока так и не могут.

К примеру, каким образом найти баланс между всё более убыстряющимся потоком научно-технических инноваций шестого ТУ и консервативными, инертными социальными и политическими структурами, большинство из которых уже находятся в состоянии системного кризиса?

Каким образом наиболее безболезненно, оптимально сократить население планеты в два-три (как минимум) раза, поскольку грядущей инновационно-технологической цивилизации не нужно такого количества биомассы в человеческом обличье? Ведь шестой ТУ в принципе не нуждается в массовом потреблении материальных товаров для своего самовоспроизводства и саморазвития, особенно с учетом растущего дефицита природных невозобновляемых ресурсов.

Каким образом кардинально ограничить социально-экономическое и политическое влияние распухшего среднего класса, который был и остается главной движущей силой "неокапитализма", но который совсем не нужен для реалий надвигающегося шестого ТУ - по крайней мере, в таких масштабах?

Каковы должны быть модели взаимодействия между креативным человеческим капиталом, главной движущей силы шестого ТУ, и новой моделью политической элиты, которой пока также нет?

Вот так вот и получается, что "путь наш во мраке". В условиях форсированного роста стратегической неопределенности оптимальных ответов никто не знает. Пограничный период, куда мы, не понимая того, вступили в 2007-2008 годах - этап не только вызревания шестого ТУ, но и время необычайного обострения системных, во многом антагонистических, противоречий современного "капиталистического человечества". То есть, как учил товарищ Мао Цзэдун, это время, крайне благоприятное для действительной мировой революции.

Глобальный рынок труда и капитала

В последние несколько десятилетий стратегическая воля высшего западного истеблишмента и совокупность достижений в научно-технологической сфере привели к созданию единого функционирующего глобального рынка труда и капитала. Как известно, максимально выгодное использование и первого, и второго, независимо от территориальной дислокации, выравнивает их стоимость в разных геоэкономических зонах планеты. Это и есть главная особенность нынешнего глобального рынка.

Отличительной особенностью такого рынка, далее, является то, что поток технологических инноваций не только интегрирует уже существующие источники труда и капитала, но и создает новые.

Современные машины, роботы заменяют различные виды человеческого труда, причем гораздо интенсивнее, чем когда-либо ранее. Воспроизводя себя, эти средства производства одновременно увеличивают объем капитала. Отсюда следует, что экономическое будущее не на стороне тех, кто предоставляет дешевый труд или владеет обычным капиталом, - их неизбежно будет вытеснять автоматизация.

Тогда вроде бы должно повезти третьей группе - тем, кто готов внедрять инновации и создавать новые продукты, услуги и бизнес-модели. Однако при этом спонтанно возникает череда провокационных вопросов. Например, как и каким образом будет формироваться новая рыночная среда, адекватный потребительский спрос на эти инновации и новые продукты, в условиях объективного сужения массового спроса? Если, конечно, вообще предусматривается сохранение рыночных механизмов спроса и предложения, равновесия сил различных социально-экономических агентов.

Гипотетически в будущем шестом ТУ именно творческие, экономико-технологические идеи должны стать реально дефицитным производственным фактором - более дефицитным, чем труд и капитал вместе взятые. Однако кто будет в конечном счете определять перспективность тех или иных идей? Особенно, если традиционные рыночные механизмы оценки товарной креативности (при всех их известных недостатках) к середине XXI века существенно изменятся и станут гораздо более управляемы "нерыночными методами"?

Новый облик капитала

В своей недавно вышедшей книге "Капитал в XXI веке", которая совсем не случайно стала бестселлером во всем мире, Т. Пикетти отмечает, что доля капитала в экономике увеличивается тогда, когда уровень его доходности превышает общий уровень экономического роста. "Углубление капитала", т.е. снижение издержек за счет экономии труда, топлива, сырья и материалов, будет продолжаться и далее, пока роботы, автоматизированные системы, компьютерные сети и различные формы программного обеспечения (как модификации капитала) всё в большей степени станут заменять человеческий труд.

Доля "всего" капитала в национальном доходе достаточно устойчиво росла последние два десятилетия, однако уже в обозримом будущем такая тенденция может оказаться под угрозой из-за появления новых вызовов. Речь идет не о каком-то неожиданном скачке в стоимости труда, а об изменениях внутри самого же капитала. По мере вызревания шестого ТУ всё большую значимость приобретает его особая часть - цифровой капитал.

Как известно, в рыночных условиях дороже всего ценятся самые дефицитные средства производства. Соответственно, в экономической среде, где такой капитал, как программное обеспечение и роботы, можно дешево воспроизводить, предельная его стоимость неизбежно начинает падать. Чем больше добавляется дешевого капитала, тем быстрее снижается стоимость существующего. В отличие, скажем, от традиционных, дорогих или супердорогих заводов, дополнительно вводить многие виды цифрового капитала очень выгодно, потому что это дешево. Программы можно дублировать и распространять практически с нулевыми дополнительными издержками.

Иными словами, цифрового капитала объективно становится много, он, по определению, имеет низкую предельную стоимость и приобретает всё большее значение практически во всех отраслях.

Отсюда неизбежно следует, что в наступающий период наиболее дефицитным и наиболее ценным ресурсом будут становиться цифровые технологии и креативные люди (ядро, важнейший компонент человеческого капитала вообще), которые смогут генерировать передовые идеи и инновации с использованием этих самых цифровых технологий.

Возможности кодифицирования, оцифровки и копирования множества важных товаров, услуг и процессов постоянно расширяются. Цифровые копии как точное воспроизведение оригинала практически не требуют затрат и могут быть мгновенно переданы в любую точку планеты.

Цифровые технологии превращают обычный труд и обычный капитал в товар, поэтому всё большую долю прибыли от идей будут получать те, кто их придумывает, внедряет и развивает.

Тысячи личностей с идеями, а не миллионы инвесторов и десятки миллионов рядовых работников, становятся самым дефицитным ресурсом. Драматический и откровенно страшный, по своим долгосрочным последствиям факт, однако, заключается в том, что по-настоящему креативных людей, даже в развитых обществах, не более 3-4%. Предположим, что все эти несколько процентов "креативщиков" будут сосредоточены только в экономической сфере будущей цивилизации шестого ТУ. А какая судьба ждет остальные 95% некреативных человеческих особей?

Хотя производство становится всё более капиталоёмким, доходы, полученные владельцами капитала как группой, необязательно продолжат расти относительно доли труда. Если новые средства производства создают дешевую замену всё большему количеству видов работ, драматические времена наступают для десятков и сотен миллионов наёмных работников во всем глобальном мире. Но одновременно, по мере того как цифровые технологии станут замещать обычный капитал, неизбежно будут обостряться противоречия и внутри самого класса капиталистов.

Снижение значения труда

В последние несколько десятилетий исторически сложившееся в Америке (как и в остальных странах ОЭСР) соотношение между долями национального дохода, которые приходятся на труд и материальный капитал, меняется не в пользу труда. С начала нового столетия это стало еще более заметным. Например, в США "доля труда в среднем составляла к началу 2011 года 64,3% по сравнению с периодом 1947-2000 годов. За последние 10 лет эта доля еще более упала и достигла самого низкого показателя в третьем квартале 2010 г. - 57,8%".

Та же тенденция распространяется по всему миру. Значительное сокращение доли труда в ВВП отмечается в 42 из 59 исследованных стран, включая Китай, Индию и Мексику. Причем оказывается, что именно прогресс цифровых технологий становится одним из важных предпосылок данного тренда: "Падение относительной цены средств производства, связанных с развитием информационных технологий и компьютерной эры, заставляет компании переходить от труда к капиталу".

Практически в самых разных сферах наиболее экономически эффективным источником "капитала" становятся "умные технологии" в виде гибких, адаптивных машин, роботов, программ, безжалостно заменяющие труд и в развитых, и в развивающихся странах.

Так называемая "реиндустриализация" целого ряда стран ОЭСР, включая США (когда крупные корпорации возвращают реальное производство на американскую землю из Юго-Восточной Азии), обуславливается не тем, что стоимость труда в АТР вдруг возросла до критической и стала невыгодной кампаниям. Производство на автоматизированных и роботизированных предприятиях с минимальным количеством рабочей силы и с близостью к ёмкому американскому рынку оказывается выгоднее, чем использование даже самой дешевой рабочей силы во Вьетнаме или на Филиппинах.

Трагедия среднего класса

Многочисленные данные доказывают, что торгуемые сектора индустриально развитых экономик сами по себе не создают рабочих мест уже на протяжении почти 20 лет. Это означает, что работу сейчас можно найти практически только в огромном неторгуемом секторе, где зарплаты неуклонно снижаются из-за растущей конкуренции работников, вытесненных из торгуемого сектора.

Такие аспекты шестого ТУ, как массовое развитие робототехники, активное использование искусственного интеллекта, 3D-печати и т.д., начинают больно бить не только по относительно неквалифицированным работникам в развивающихся странах, но и по "синим воротничкам" в государствах ОЭСР. "Умные машины", становясь дешевле и совершеннее, всё чаще будут заменять человеческий труд, начиная с относительно структурированных производств (т.е. на заводах и фабриках), и там, где преобладают рутинные операции.

Более того, специальные макроэкономические прогнозные модели доказывают, что аналогичный тренд восторжествует даже в тех странах, где труд стоит недорого. Например, на китайских предприятиях, где более миллиона низкооплачиваемых работников собирают iPhone и iPad, их труд всё активнее заменяется разнообразными и многочисленными роботами. По официальной статистике КНР, количество производственных рабочих мест с 1996 года сократилось на 30 млн., или на 25%, при этом объем промышленного производства возрос на 70%.

Постепенно производство перемещается туда, где находится конечный рынок сбыта. Это позволяет снижать издержки, уменьшать сроки доставки, сокращать затраты на складские помещения и, соответственно, увеличивать прибыль. Соответственно, шестой ТУ в социальном аспекте ударит наиболее существенно именно по многочисленному среднему классу экономически развитых стран. Например, средний класс в тех же Соединенных Штатах традиционно после Второй мировой войны считался "солью земли американской" - он был основным потребителем, на нем держалась американская политическая система, он считался главным хранителем американских ценностей и нравственных норм.

Постепенное "опускание" американского среднего класса началось еще с конца 80-х годов. В политическом плане это наиболее наглядно проявилось в скукоживании когда-то мощного профсоюзного движения США. В экономическом же плане большинство "миддлов" неуклонно скатывается или уже скатилось к уровню "бедных слоев". По данным института Гэллапа, в 2014 году 19% американцев не могли заработать себе на нормальное питание. В настоящее время 75% семей в США живет от зарплаты до зарплаты, не имея лишних денег (почти, как в сегодняшней России). Уже 29% американских семей не могут себе позволить потратиться на высшее образование для своих детей. Средняя кредитная задолженность средней американской семьи из среднего класса выросла за последние 20 лет в четыре раза. Такая семья с детьми (даже с одним ребенком) уже не может прожить на одну зарплату. Американок выталкивает на рынок труда не столько пресловутые эмансипация с феминизацией, сколько жестокая экономическая необходимость.

В Соединенных Штатах принадлежность к среднему классу определяется наличием собственного жилья. Абсолютное большинство американцев привыкло брать "на жизнь" займы под стоимость дома. В результате кризиса 2007-08 годов лопнул пузырь рынка недвижимости с его раздутыми ценами. И американский средний класс в одночасье существенно обеднел - просить наличные займы стало невозможно.

Соответственно, усиливается разрыв между сползающим в перманентный кризис средним классом и "верхними слоями". В 1990 г. заработки топ-менеджеров в США в среднем были в 70 раз выше зарплат других работников. Всего лишь через 15 лет, в 2005 г., они зарабатывали уже в 300 раз больше. С конца 70-х годов у 90% населения США (а это и есть большая часть среднего класса) доходы не выросли, зато у глав корпораций они увеличились в четыре раза.

Хочу еще раз подчеркнуть, что всё это - не проявление злой воли и жадности буржуинов, а вполне объективный, закономерный процесс. Сегодня чем выше рыночная стоимость компании, тем важнее найти самого лучшего менеджера, который её возглавит. В значительной степени рост денежных доходов высшего звена руководителей обусловлен широким использованием информационных технологий, которые расширяют потенциальный охват, масштабы деятельности и возможности мониторинга для лица, принимающего решения, что повышает ценность хорошего топ-менеджера. Прямое управление посредством цифровых технологий делает эффективного менеджера более ценным, чем раньше, когда функции контроля распределялись между большим количеством его подчиненных, каждый из которых следил за определенной, небольшой сферой деятельности.

И то, что происходит сегодня в США, - завтрашний день всего развитого Запада.

Сами же американские эксперты стеснительно пишут, что "обеспечение приемлемого уровня жизни для остальных (имеются в виду те десятки миллионов представителей среднего класса, которые не впишутся в действительность шестого ТУ) и строительство инклюзивной экономики и общества станут самыми актуальными вызовами в ближайшие годы".

Для формирования такой "инклюзивной экономики" необходимо решить прежде всего две основные, нетривиальные долгосрочные проблемы.

Во-первых, средний класс был главным потребляющим компонентом рыночной системы США. Кто его и как может заменить в этой роли?

Во-вторых, этот средний класс являлся или считался своего рода хранителем традиций американской "протестантской этики". "Деморализация" бизнеса и социума в Штатах становится всё заметнее: размывание трудовой этики, рост коррупции, всё более кричащее социально-экономическое неравенство. Растущая тотальная несправедливость становится одной из визитных карточек наступающего шестого ТУ

Все эти тренды уже влияют на стабильность западного социума и западного правящего класса. Например, это проявляется в растущем отчуждении различных социальных групп и сегментов от официальных государственных учреждений в Соединенных Штатах. Даже самый заслуживающий доверия общественный институт, Верховный суд США, имеет рейтинг доверия, не превышающий 12-13 %.

Чувствует ли американский средний класс свою "историческую" обреченность? Да, на уровне социальных инстинктов такое чувство явно усиливается. Более двух третей (71%) американцев, а это практически весь средний класс, убеждены, что страна идет по неправильному пути. По данным CNN и Opinion Research Corporation, 63% респондентов пессимистически считают, что их дети будут жить хуже родителей.

На фото: БЕС-пилотник