Глава 6 Государство в государстве

Глава 6

Государство в государстве

«ПО ФЕНЕ ВСТАЕШЬ?»

Все чаще криминальный мир называют государством в государстве. И как в любом другом государстве, у преступников есть свой язык, своя символика, банк, социальная иерархия, суд, система образования, искусство, традиции — словом, все, что есть в обычном обществе. Но это как бы государстворантье, которое обогащается путем захвата чужого капитала (или имущества). Изучение любой страны начинается с изучения ее языка и традиций. Не будем и мы отступать от этого правила и «поботаем немного по фене», тем более что многие слова из воровской лексики перешли в нашу обыденную речь и даже заняли прочное место на страницах газет и книг.

Как, согласно многим лингвистическим теориям, любой язык сформировался в свое время в качестве системы для передачи информации, так и блатной жаргон был выработан для передачи определенных сведений, которые не предназначались для посторонних ушей. Это умели уже во времена Ваньки Каина. Когда знаменитый преступник получил ключи от цепей, запеченные в каравай, к ним прилагалась записка следующего содержания: «Триошка качела, стромык, сверлюк стракторило». Для посвященных это обозначало примерно следующее: «В калаче ключи для отпирания цепи».

Ученые-лингвисты, сходясь в том, что блатной язык представляет собой весьма внушительный пласт современного русского языка, так и не пришли к выводу о времени его зарождения. Скорее всего, новые слова появлялись в блатном жаргоне по мере надобности, с расширением сферы деятельности преступников и появлением новых жизненных реалий. В первой половине восемнадцатого века словарь карманного вора насчитывал 140 жаргонизмов, сегодня их стало в несколько раз больше.

Нужно ли говорить, что феня, или, как называли ее на Руси, «музыка», имеет свои диалекты, и то, что говорят воры-южане, не всегда понятно их «коллегам» с севера? А также, что один и тот же жаргонизм может иметь сразу несколько значений, как, например, «козел». Этим словом пользуются для обозначения пассивного гомосексуалиста; 2) обозначения представителя органов охраны правопорядка; 3) наконец, это самое оскорбительное ругательство в среде преступников.

Или «кипишиться» означает и «скандалить», и «торопиться».

Между прочим, среди воровских выражений встречаются и весьма остроумные. Например, «зацепиться за крест» — «лечь в больницу». Имеется в виду символ «скорой помощи» — красный крест. Или — «курорт» — «место лишения свободы». А территории наиболее хлебные для воров и грабителей называются «сингапурами».

В последние годы выпущено немало литературы, посвященной вопросам блатной музыки, в том числе и толковых словарей. А майор милиции Александр Сидоров из Ростовской области, по образованию филолог, который уже двадцать лет возглавляет тюремную газету «Тюрьма и воля» (прежнее название — «Голос совести»), выпустил книгу с переводами на феню произведений классиков русской литературы.

«Евгений Онегин» начинается у него так:

«Мой дядя, падла, вор в законе…»

А знаменитые строки «Партия и Ленин — близнецы-братья», написанные на кумачовых лозунгах в годы советской власти, звучат вот таким образом:

«Пахан и шобла — это ж два братана».

Объясняя свое необычное увлечение, А. Сидоров сказал в интервью «Комсомольской правде»: «Воровские языки изучал Владимир Даль. А Лихачев, Солженицын, покойный Лев Гумилев с живейшим интересом относились к жаргону. И что вы скажете о факте, когда два бывших русских лагерника-литератора — Александр Солженицын и Иосиф Бродский — получают за произведения, насыщенные уголовным жаргоном и босяцкой лексикой, Нобелевские премии!»

Кстати, многие из попавших в зону преступников (чуть ли не 90 процентов) пишут стихи, чуть меньше — прозу. Однако «музыки» в этих произведениях не так уж много, как, впрочем, и в письмах домой. Возможно, это связано с усвоенной еще в средней школе истиной, что литературный язык отличается от разговорного и устный — от письменного. Как бы то ни было, среди тюремного творчества встречаются пронзительные, по-настоящему талантливые произведения.

Вот одно из них, принадлежащее перу некоего В. Ляпина:

Осень залихватская — кобылица пегая!

Вся ты разномастная — сколько стран оббегала?

Вот в аллюре скачешь по лесам, болотам…

От бессилья плачешь дождиком холодным.

С разудалой резвостью ты калишь осины,

С затаенной нежностью лижешь гроздь рябины.

То за клином мчишься журавлей сварливых,

Золотом искришься на лугах сонливых.

В вихре одурманенном — душу растревожила,

В балке затуманенной листья гривой сложила.

И в последнем всплеске в ал закат свалилась,

Будто в снежном блеске пеплом закружилась.

А вот ксивы как документы, содержащие руководящие указания, пишутся на «государственном языке», на «фене». В этой же книге приводится следующий образец тюремной переписки:

«Здорово. В Вашем лице ко Всем достойным адресую. По выезду с крытой Альбея ему Ворами дана общая ксива для Вашей зоны, а также «Наказ» — ознакомьте всех, кому небезразлична кровно людская здоровая постановка как в зоне, так и за пределами зоны. Копия общей ксивы «наказ» направляется вместе с этой сопроводиловкой. Привет Вам от Воров. Доброго Вам в жизни».

К существованию фени можно относиться как угодно, но это объективное явление, музыка живет и развивается, пополняясь все новыми и новыми словами. Начало перестройки вызвало новый всплеск воровского словотворчества: в словарь вошли общеупотребительные «команда», «бригада», «телевизор» (так стали называть тюремную камеру, куда приводят задержанных), «арбуз» (теперь так называют миллиард, который, конечно же, больше «лимона» — миллиона).

Знание блатной музыки необходимо специалистам и не помешает добропорядочным гражданам в экстремальных ситуациях. Во всяком случае, будет понятно, о чем говорят между собой преступники. А журналистам, пишущим на правовые темы, это поможет не попадать в неудобное положение, как это произошло с сотрудниками газеты «Труд» в 1991 году. Тогда там появилась заметка о бывшем заместителе министра внутренних дел СССР, в тот период отбывавшем срок в нижнетагильской колонии N 13. Переводчик, который переводил эту информацию из итальянской газеты «Реппублика», ошибся и слово «индюк», что на тюремном жаргоне обозначает «начальник», перевел как «петух», что является самым оскорбительным выражением на зоне. Получилось, что Чурбанов отбывает срок в зоне «петухов». После этой публикации в зоне сложилась такая обстановка, что Чурбанова в целях его безопасности пришлось срочно вывезти в СИЗО-1, а журналисту ничего не оставалось, как поехать в Нижний Тагил и извиниться перед осужденными.

«НЕ ЗАБУДУ МАТЬ РОДНУЮ!»

Если кто-то полагает, что эта знаменитая татуировка обозначает привязанность к родственникам, то глубоко ошибается. Речь идет о шайке, о воровской группе, в привязанности к которой и клянется носитель этой надписи на коже руки.

Зная язык татуировок, можно угадать «профессию» и «социальное положение» преступника, вся информация о котором зачастую (но не всегда, конечно) зашифрована на его теле. Если на левой стороне груди пожилого человека изображено пронзенное стрелой сердце — это означает, что он вор в законе и большую часть жизни провел в тюрьмах. Паук, ползущий от предплечья к плечу, — то же самое, а если паук еще и в паутине, то, значит, носитель татуировки никогда не откажется от криминальной жизни. Изображение розы в бутоне означает, что человек встретил свое семнадцатилетие в воспитательно-трудовой колонии. А если символ юности — роза — находится за колючей проволокой или за решеткой, то татуировка говорит о загубленной молодости. Под изображением Библии понимается некий закон, который носитель татуировки обязуется выполнять.

В последние годы, когда в обществе резко возрос интерес к криминологии, появилось огромное количество популярных книг и научных работ, посвященных вопросам блатной символики. Специалисты утверждают, что знание значений «тату» помогает выйти на след преступника в, казалось бы, безнадежных ситуациях. В начале 1997 года газета «Труд» опубликовала материал о двух ученых-криминологах Ольге и Юрии Дубягиных, одна из работ которых посвящена расшифровке воровских татуировок. Автор статьи А. Малахова приводит любопытный факт:

«В архивах Юрия Дубягина хранятся фотоматериалы на убийцу Старкевича, которого никак не удавалось взять по одному ужасному делу, в котором подозревался этот садист. Юрий Дубягин узнал, что на теле Старкевича имеется несколько татуировок. Его заинтересовали две из них: крест с распятием и голова в профиль, напоминающая изображение какого-то древнегреческого героя. Но сам Старкевич, хотя и был ранее дважды судим, последние два года пребывал на свободе и в поле зрения правоохранительных органов не попадал.

«На всякий случай, — говорит Юрий Петрович, — я позвонил своему хорошему знакомому, профессору философии Тюхину. Он и сообщил мне, что в Киеве была издана книга «В мире мудрых мыслей», где встречались рисованные изображения, в частности, профиль Плавта, с которым связан афоризм «Человек человеку волк». Я разыскал книгу в библиотеке и понял, что изображение скопировано Старкевичем (он тоже проживал в Киеве) именно из той книги. Ранее у осужденных, как правило, за совершение дерзких насильственных преступлений, я уже встречал фразу «Человек человеку волк» (на латыни «Homo homini lupus est»)».

Дубягин козырнул в разговоре со Старкевичем своим знанием символики татуировок. В частности, он подбросил Старкевичу такой вариант расшифровки его креста с распятием: мол, «меня распяла советская власть».

«Откуда вы знаете? — изумился преступник. — Я действительно правнук члена Государственной думы, а родился в местах не столь отдаленных…

Когда же речь зашла о римском профиле и Дубягин произнес зашифрованную в нем фразу по-латыни, Старкевич сознался, что это — его жизненное кредо. А дальше… сознался в убийстве.

Очень часто татуировкой служит аббревиатура из нескольких букв, которые могут складываться в слово. В сборнике «Правители преступного мира» приведен целый список татуировок женщин-преступниц, находящихся в местах заключения. Чаще всего они повествуют о любви, верности, надежде и одиночестве. Например, аббревиатура «луч» означает «любимый человек ушел». А «Ялта» — «я люблю тебя, ангел». «Лорд» — «любовь один раз дается». Абракадабру «ДМНТП» следует понимать так: «Для меня нет тебя прекрасней».

Но среди этих аббревиатур есть и такие, которые выражают преступную идею или повествуют о жизни обладательницы. «Слон» означает, что обладательницу преследуют «с малых лет одни несчастья»; «туз» — что «тюрьма уже знакома»; «утро» — что «ушла тропой родного отца», а «босс» — что «была осуждена советским судом».

Впрочем, в последние годы, когда пошла мода на «художественную роспись тела», значение воровской символики стало потихоньку терять свое значение. Многочисленные татуировки на теле молодого человека скорее говорят о том, что ради того, чтобы быть стильным, он согласен и потерпеть, нежели о его криминальном прошлом, которого скорее всего и не было. С другой стороны, и авторитеты, даже если у них и есть «тату», не стремятся его обнародовать, а, наоборот, согласны также потерпеть, чтобы только убрать компрометирующую информацию. Но говорить о том, что блатная символика уходит в прошлое, пока рановато: воровские традиции в зоне (а именно там появляется большая часть наколок) очень сильны, и кто знает, возможно, веяния моды принесут нам новые виды надписей и новое их значение?

КСТАТИ, О МОДЕ…

Блатная феня проникает в общеупотребительную лексику, а блатная одежда влияет на то, как одеваются прохожие на улицах. В любом фильме, посвященном работе уголовного розыска первых послереволюционных или послевоенных лет, фигурируют две категории преступников: одни — расфранченные, с иголочки, по последней моде, как, например, герой Евстигнеева в сериале «Место встречи изменить нельзя». И другие — фикса на зубе, сапоги гармошкой, пиджак, шарф вокруг шеи и кепка-восьмиклинка с небольшим козырьком — так в этом же фильме был одет, скажем, герой Садальского, тот самый карманник, с которым сыграл злую шутку Глеб Жеглов, подбросив ему улику — кошелек. Это униформа двух равнозначных группировок, правивших в те времена в криминальном мире. Первую носили жиганы (что в переводе на «обычный» язык означает «вожак, молодой дерзкий вор»), а вторую — урки — основная масса профессиональных воров. Правда, в конце сороковых — а именно в эти годы происходит действие фильма — урки уже подчинили себе жиганов, и жиганская мода отошла на второй план. Потом, в пятидесятых, появились морские мотивы: брюки-клеш и тельняшки.

Но важно было не только, что носить, но и в первую очередь как. Несмотря на опасность быть опознанным и задержанным работниками милиции, каждый вор всячески старался выделиться из серой толпы, привлечь внимание окружающих к своей персоне. Вальяжная походка, независимый вид, руки в карманах и папироска во рту, начищенные до нестерпимого блеска сапоги, кепочка, надвинутая на глаза… Как тогда говорилось — «ноль внимания, фунт презрения» ко всем прочим представителям человеческого рода. Нужно ли говорить, какой восторг вызывали эти сильные независимые мужчины, да еще с татуировками, среди пацанов. Как признался тележурналист Лев Новоженов: «В нашем дворе в начале 60-х дети не хотели быть космонавтами, а все хотели быть ворами».

Когда в пятидесятых власти предприняли широкомасштабные действия по искоренению воровской идеологии и многие профессионалы были отправлены в лагеря, а другие ушли в подполье, ушла из наших дворов и воровская мода. Чтобы вернуться вновь в начале девяностых в виде пресловутых малиновых пиджаков.

Кстати, малиновые пиджаки были выбраны не случайно. Некоторые исследователи этого вопроса считают, что в начале перестройки малиновый цвет ассоциировался у многих с престижем и благополучием, ибо именно такие костюмы носили, как правило, наши представители за рубежом.

Еще одна ступень в криминальной иерархии — это те представители молодого поколения, которые и по внешнему виду, и поведению вполне подходят под определение «новые русские». «Бригадиры», как они себя называют, носят дорогие костюмы от Версаче, часы «Ролекс», модные шелковые сорочки, а на шее — толстую золотую цепь. По количеству золота обычно судят о степени влияния человека, носящего его, о крутизне его группировки.

И наконец, мальчики в кожаных куртках, которые в изобилии гуляют по улицам наших городов. Это так называемые быки. Кожаные куртки или кашемировые парки с ушастыми кепками из того же материала — самая удобная для них одежда. Равно как коротко стриженные или выбритые затылки: быки всегда должны быть готовы к бою, а подобная одежда и прическа не мешают в драке. Украшения в виде цепей и печаток они предпочитают серебряные.

КАК ИХ ТЕПЕРЬ НАЗЫВАТЬ?

Еще в начале двадцатого века на российской каторге сформировалась определенная социальная лестница, где практически каждый из профессионалов занял подобающее ему место. Тогда среди воров выделялись свои авторитеты — наиболее яркие и крупные фигуры. А в начале тридцатых, как утверждают исследователи, появились первые воры в законе — особая категория преступников-рецидивистов, которые проповедовали принципиальный паразитизм и были бесконечно преданы воровской идее. Один бывший вор в законе, общий срок пребывания которого в местах не столь отдаленных перевалил за четверть века, писал, что вор скорее предпочтет расстаться с жизнью, чем отступить от воровской идеи.

К середине восьмидесятых годов среди воров в законе появились люди, у которых вообще не было ни одного срока. И это было явным нарушением сложившихся правил, ведь никогда еще не было формального подхода при получении этого «почетного» звания. В первую очередь определялась преданность воровской идее, учитывался опыт и организаторские способности, знание преступных законов и традиций, наличие реального авторитета. Кандидаты должны были представить две-три рекомендации от воров со «стажем». Вот, например, как писали поручители: «Хотя он и молодой, но мысли у него только существенные и воровские. Мы рады, что к нам в семью прибывают новые воры!» Какой пафос! Куда до него рекомендациям кандидатам в КПСС!

Новые воры в законе предпочитали не светиться. Они вели внешне благопристойный образ жизни, ходили на работу и даже перестали заниматься кражами. Они стали генераторами идей, мозговыми центрами преступных сообществ.

Это вызвало настоящую войну в криминальном мире. Старые воры в законе, не согласные с новым положением дел, либо подкупались, либо уничтожались физически. В те годы были убиты такие криминальные знаменитости, как Учкун, Махмутчик, Ереван, Касигорский, — с жизнью расстались около тридцати воров в законе.

В то время в Советском Союзе насчитывалось окало 700 воров в законе, более двух тысяч кандидатов и окало 20 тысяч авторитетов — так называлась следующая за ворами категория уголовной элиты. Чтобы стать авторитетом, требовалось выделиться из общей массы собратьев и завоевать их уважение. Приема в эту категорию не существовало. Авторитеты были как бы неформальными лидерами. Некоторые имели личную охрану, консультантов, связи в эшелонах местной власти. Многие из них «держали» целые регионы. Хабаровский авторитет Джем, к примеру, сплотил значительное число рецидивистов и создал небольшие «филиалы» в других городах и некоторых колониях. «Бойцы» Джема обострили криминогенную обстановку в регионе: возросло число разбойных нападений и вымогателей.

В отличие от воров в законе авторитеты не имели права созывать сходки, но по приглашению или по желанию могли присутствовать на этих сборищах, однако без права решающего голоса. Кроме того, они могли решать возникающие конфликты лишь в своем окружении.

Теперь многие авторитеты восьмидесятых заняли прочное место в деловых кругах регионов, более того, пролезли во властные структуры.

Следующей ступенькой в уголовной иерархии восьмидесятых считались так называемые дельцы, или цеховики. Именно они стали первыми столпами теневой экономики и реально управляли капиталом и властью.

Впрочем, первые цеховики появились значительно раньше. Уже в 1942 году, в самый тяжелый период Великой Отечественной, появилась банда некоего Павленко.

Этот Павленко дезертировал из направлявшейся на фронт воинской части и собрал под свое крылышко дезертиров и уголовников всех мастей. Они создали вымышленную военно-строительную организацию под закодированным названием УВР-2. Так как нечестных людей, согласных поживиться за счет государства, в России хватало всегда, Павленко и его подопечные смогли найти обмундирование для своих «солдат» и «офицеров». В тылах действующих войск под прикрытием военной формы они занялись массовыми грабежами и хищениями трофейного добра. Со своей «воинской частью» преступник дошел до Берлина. Здесь он подкупил армейских чиновников, выбил у них железнодорожные вагоны и вывез свое имущество.

Вся «администрация» «управления дорожного строительства» носила форму высших военных чинов. По различным липовым представлениям преступники получили свыше 230 орденов и медалей Советского Союза.

Но война кончилась. Павленко «по-честному» поделил награбленное между «однополчанами», снабдил их подложными документами и фиктивно демобилизовал.

В 1945 году Павленко возглавил созданную им в Калинине артель «Пландорстрой». Расхитив свыше 300 тысяч рублей, председатель сбежал. А потом объявился снова, но уже в качестве начальника новой фиктивной организации под названием «Управление дорожного строительства». Он и его сообщники заключали с разными организациями договора на дорожно-строительные работы, которые фактически выполняли наемные рабочие, не подозревавшие, что они оказались втянутыми в грандиозную аферу. Из сумм, выплачиваемых заказчиками, Павленко и его приближенные присвоили более 30 миллионов рублей.

В 1952 году Павленко был расстрелян.

В 1961 году была разоблачена преступная группа во главе с Борисом Ройфманом. Он один из первых в стране начал использовать пациентов психоневрологических диспансеров в качестве бесплатной рабочей силы по выпуску товаров широкого потребления. Дело в том, что психиатрические лечебницы получали от местных органов власти средства на организацию трудотерапии больных, закупали оборудование, которое на самом деле не использовалось, а ржавело на складах. Ройфман предложил медикам организовать производство трикотажных изделий. И работа закипела. В Краснопресненском психоневрологическом диспансере работали 58 высокопроизводительных трикотажных машин, которые не останавливались ни днем, ни ночью. Сырье поступало из Нальчика, сбыт продукции был организован на высшем уровне, и пользовались эти трикотажные вещи куда большим спросом, чем те, которые производились на государственных предприятиях. Естественно, ни сами рабочие — пациенты диспансера, ни государство не получали ни копейки. Все текло в карманы «организаторов». При аресте у руководителя производства Шекермана было изъято около 100 килограммов золота и золотых монет, 262,5 карата бриллиантов и другие ценности на сумму в 2,5 миллиона рублей.

В годы перестройки, после принятия в СССР закона «О кооперации», такое понятие, как цеховики, практически исчезло, но дело их не пропало. Теневая экономика, их главное детище, по-прежнему является питательной средой преступников. Если в 1989 году, по словам тогдашнего министра внутренних дел СССР В. Бакатина, объем теневой экономики достигал 70–90 миллиардов рублей в год, то в 1996 году, как считает нынешний министр внутренних дел России А. Куликов, в теневой экономике вертится около 70 триллионов рублей. Впрочем, к экономическим преступлениям мы вернемся чуть позже.

Ниже цеховиков в восьмидесятые годы стояли на иерархической уголовной лестнице каталы — игроки. А за ними шли шестерки, которые, не имея никакого авторитета среди себе подобных, наводили страх на добропорядочных граждан, выступая в роли воров и грабителей.

Но пришли девяностые годы, и «все смешалось в доме Облонских». Если раньше организованная преступность делала только первые робкие шаги, то теперь она двинулась широким фронтом, взяв, по словам А. Куликова, под свой контроль целые отрасли экономики и социальной жизни. На воле нет больше такого четкого иерархического разделения в среде уголовников, хотя остались такие понятия, как «авторитеты», и появились новые — «бригадиры» и «быки». В местах лишения свободы иерархия пока осталась все-таки нравы там более консервативные.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.