ГРАЖДАНСКОЕ ДЕЛО БОЧКАРЕВЫХ

ГРАЖДАНСКОЕ ДЕЛО БОЧКАРЕВЫХ

Это дело слушалось в народном суде летом 1950 года. Одни называли его «необычным», другие — «интересным», третьи — «громким». Во всяком случае, оно привлекло в суд много слушателей, целиком заполнивших все четырнадцать рядов зала; народ стоял возле стен, в проходе, даже за дверьми. Такого наплыва посетителей здесь давно не наблюдалось.

Чем же привлекло к себе внимание гражданское дело Бочкарева Семена Михайловича, популярного в городе врача, и его жены Лидии Владимировны — примерной хозяйки и хорошей матери? Жили они обеспеченно и, казалось, дружно. Почему же теперь этот почтенный доктор затеял развод? Да и она, супруга его, как будто не особенно сильно огорчена желанием мужа.

Бочкарев с волнением ждал судебной процедуры. Правильно ли поймут его намерения, не истолкуют ли их дурно? Много Бочкарев думал и о семье. Всю последнюю ночь он не спал, образ жены стоял перед ним неотступно… Нет, не этой — придирчивой, строптивой, ревнивой. Перед ним стояла, с ним задушевно беседовала та, другая жена, чуткая, заботливая, понимающая, молодая… Бочкарев вспомнил прошлое, отдельные факты, памятные даты. Как странно: хорошее ярче всего сохраняется в памяти.

Нелегко было Бочкареву в эту ночь накануне суда, хотя он и тщательно продумал все наиболее существенные свои претензии к жене, а главное, подготовил себя внутренне.

Когда Семен Михайлович увидел в зале своих знакомых, пациентов, почитателей, он ощутил беспокойство: неужели ему надо будет при них давать суду объяснения, говорить о том, что так усиленно скрывалось от людей?

Он прошел к судье Курскому и спросил, нельзя ли слушать дело без посторонних.

Судья понял Бочкарева и даже посочувствовал ему. Но суд вряд ли уважит его просьбу. Ведь наш суд — особый, народный.

Сконфуженный Бочкарев занял в зале свое место.

Вскоре у судейского стола появилась молодая девушка в белой блузке. Это была Иванова, секретарь судебного заседания. Она проверила явку свидетелей, успокоила нескольких, не в меру разговорчивых, посетителей и ушла в совещательную комнату.

Бочкарев рассматривал кресла председательствующего и народных заседателей: первое значительно больше двух других, на каждом из них герб Российской Федерации. Над столом портрет Сталина…

Снова появилась девушка в белой блузке и села за свой стол. Звонок! Присутствующие встали. Вошел суд: председательствующий народный судья Курский и народные заседатели Цветаев и Болотов.

Суд приступил к рассмотрению дела.

* * *

Истец Бочкарев Семен Михайлович, 1910 года рождения, из служащих, беспартийный, с высшим образованием, заместитель главного врача городской больницы, на иждивении жена и дети: Олег 14 лет, Игорь 12 лет и Виктор 9 лет.

Его объяснения:

Граждане судьи! Вы поставили передо мной весьма серьезную задачу — обстоятельно и правдиво рассказать о том, что вынудило меня на развод… В состоянии ли я сейчас выполнить эту задачу? Не знаю. Мне трудно говорить. Знаю лишь одно: уйти мне от семьи, от детей, от их матери — я подчеркиваю — от их матери, — уйти от прошлого не так просто; тяжело, стыдно, страшно… А уйти надо.

Позвольте мне, после этого коротенького вступления, рассказать всё по порядку.

Мы с Лидией Владимировной поженились, когда были студентами Медицинского института. Это было время летних каникул 1929 года. Скажу точнее: это было двадцать лет, два месяца и один день тому назад. Лидии Владимировне было тогда девятнадцать лет и четыре месяца, а мне ровно двадцать один год. День нашей свадьбы являлся, таким образом, одновременно и днем моего рождения. Поженились мы по любви, при полном уважении друг к другу. Через некоторое время у нас печально сложились обстоятельства: заболел наш ребенок. Лидия Владимировна принуждена была бросить институт и уехать на юг к своим родным. На юге Лидия Владимировна прожила два года восемь месяцев и четыре дня, но дочку не спасла — девочка умерла. Спустя год, два месяца и семь дней я кончил Медицинский институт, Лидия же Владимировна с моего согласия решила остаться в роли так называемой домашней хозяйки. Наше материальное положение в скором времени стало хорошим, а потом и отличным. На последнее обстоятельство, конечно, влияли мои успехи как врача. Не хвалясь, скажу: меня любят граждане нашего города, отцы и матери детей, которым мне пришлось спасти жизнь или укрепить здоровье. У вас, граждане судьи, может возникнуть вопрос: к чему я сейчас говорю эти нескромные слова? А вот к чему: пациенты меня хвалят, а собственная жена, уважаемая Лидия Владимировна, обзывает всякими наиобиднейшими словами, приклеивает мне всевозможные оскорбительные клички, низводит мой авторитет на нет… Что? бы я теперь ни сделал, что бы ни сказал в ее присутствии, — всё не так, неправильно… Чем же вызвано это возмутительное поведение Лидии Владимировны? Не знаю, не могу знать!

Перед вами, граждане судьи, я изложу лишь голые факты, которые понудили меня просить о разводе.

Факт первый. Ни один уважающий себя советский врач не имеет морального права отказаться навестить больного в любой час дня и ночи, если к этому возникла неотложная необходимость. Мой долг, святой долг врача, часто, весьма часто, заставляет меня возвращаться домой поздно вечером; нередко бывает, что меня ночью поднимают с постели и увозят к больным детям.

Раньше Лидия Владимировна, в похвалу будь ей сказано, отлично понимала мое положение и даже гордилась им. С недавнего же времени всё обернулось по-иному: Лидия Владимировна подозревает меня, простите, чорт знает в чем. Стыдно даже назвать эти ее подозрения своим именем.

Факт второй. Многолетняя врачебная практика привела меня к дружбе с некоторыми семьями. Спрашивается, могу ли я иногда от добрых знакомых или друзей принять приглашение, скажем, отобедать с ними? Думаю, что могу, особенно, когда задерживаюсь и вследствие этого бываю голоден. И далее: можно ли жене из-за этого скандалить, ругать мужа, называть его оскорбительными кличками? Думаю, что нет. А как ведет себя в подобных случаях Лидия Владимировна? Постыдно — вот как ведет себя уважаемая Лидия Владимировна!

Факт третий. Как известно, в каждой приличной семье муж и жена ведут себя разумно, согласовывают основное в своей совместной жизни. А как у нас? Я в семье совершеннейший нуль.

Лидия Владимировна и детей настроила против меня. Подражая маме, они не ставят меня ни во что, косятся на меня, как на чужого.

Это, граждане судьи, наиболее существенные факты. Их не много, но они, прошу поверить мне, весьма и весьма тяжелы, невыносимо тяжелы. Я с каждым днем всё сильней и сильней сгибаюсь под их тяжестью. Они разъедают мою душу, мое сердце. Так у нас не живут, так жить нельзя. Я честный советский человек, и я так жить больше не желаю ни одного дня.

На вопрос председательствующего народного судьи Курского —

— Да, я многократно пытался убедить Лидию Владимировну. Ничего из этого не вышло. Могу заверить вас, гражданин судья, что я первоначально терпеливо и даже снисходительно выслушивал нападки Лидии Владимировны, иногда они смешили меня. Но в конце концов передо мной возник вопрос: да что же я, человек или не человек? К дьяволу сентиментальность! Пусть получает заслуженное! Признаюсь, я тоже стал груб с нею, тоже оскорблял ее, иначе говоря, в долгу не оставался.

На вопрос председательствующего —

— Я уже не мог справиться с собой, с обидой, которая разрасталась в моем сердце. Я-то ведь знаю: ничего плохого в моем поведении нет, только служение своему долгу, и никто не дал права Лидии Владимировне оскорблять меня.

На вопрос народного заседателя Болотова —

— Да, я не вижу иного выхода, — только развод…

На вопрос народного заседателя Цветаева —

— И теперь, еще совсем недавно, я пытался призвать Лидию Владимировну к порядку, просил ее взять себя в руки, одуматься. Но она якобы не может вести себя иначе, расшатана у нее, видите ли, нервная система, в чем, конечно, повинен только мой эгоизм.

Поверьте мне, как врачу, нервы тут ни при чем, хотя оговариваюсь: эта сфера не в моей компетенции. В связи с этим прошу суд обратить внимание на некоторые любопытные обстоятельства: наш ад до сих пор мы с Лидией Владимировной оберегали от чужих взглядов и ушей. О нем знает лишь одна моя сослуживица, подруга Лидии Владимировны, которую мы, по обоюдному согласию, вызвали сюда свидетелем. Вне дома я и Лидия Владимировна ведем себя безупречно. Было несколько случаев — три или четыре, не помню, — когда к нам являлись из школы, где учатся наши мальчики, выяснить причины, почему дети стали плохо учиться. Лидия Владимировна ахала, охала, а правды так и не сказала. Мальчики же отставали, безусловно, из-за наших распрей.

Итак, Лидия Владимировна умеет держать себя на людях и не умеет до?ма, с мужем. Что сие означает? А прежде всего то, что уважаемая Лидия Владимировна безответственно относится к своей семье. Видите ли, со мной она не может вести себя хорошо, а вот, скажем, с милиционером может. Почему? Да потому, что за оскорбление представителя милицейской власти ее могут наказать, а за оскорбление мужа… даже у нас нет еще такой статьи, которая оберегала бы… Словом, это ясно.

Какие же тут нервы! Это самая настоящая бытовая распущенность!

Ввиду вышеизложенного прошу вас, граждане судьи, уважить мою просьбу о расторжении брака с моей супругой Лидией Владимировной.

Ответчица Бочкарева Лидия Владимировна, 1912 года рождения, из рабочих, беспартийная, с незаконченным высшим медицинским образованием, занята домашним хозяйством, имеет детей: Олега 14 лет, Игоря 12 лет и Виктора 9 лет.

Ее объяснения:

Что я могу сказать? После таких несправедливых слов мужа говорить нелегко. Не готовилась я, как мой муж, ночами напролет, не распределяла факты по полочкам, как кухонную посуду, не записывала их, эти факты, в голубой блокнот, тисненный золотом. Ну что же, скажу, как сумею. Поймете меня — хорошо, не поймете — буду искать правды выше. Так вот: я согласна на развод и тоже прошу суд прекратить нашу никчемную, никому не нужную семейную жизнь. Только прошу вас, товарищи судьи, не винить в этом меня. Виноват мой муж.

Начну и я издалека. Да, мы действительно любили друг друга. Да, мы связали свою судьбу добровольно, по любви. Да, нас в свое время постигло горе, и это выбило меня из колеи. Всё это так, верно. Верно и то, что мы до 1945 года, до самого окончания войны были счастливы, а последние пять лет ссоримся. Но муж не сказал всей правды, — она горька для него. А правда эта вот в чем: когда у нас родились сыновья, я бросила институт и отдала себя целиком мужу, детям, заботам о них. Я дышала ими, молилась на них, как может молиться преданная жена и любящая мать. Что же дал взамен мне он, мой муж, умный, знающий, всеми любимый доктор?

Буду справедливой: первоначально я имела всё — искреннюю любовь, искреннее внимание. Но с окончанием войны он в сущности исчез из семьи: день занят, вечер занят, ночью занят…

На вопрос председательствующего —

— Нет, до войны этого не было. До войны мы жили хорошо… А теперь… Подумайте только, что получается: у мужа большой общественный труд, слава, почет, добрые знакомые, знатные друзья, его, видите ли, все любят. А у меня: неуловимый, усталый муж, забота о нем, отбивающиеся от рук мальчики, тревога за них, магазины, кухня и многие другие обязанности домашней хозяйки да еще, как презрительно выразился муж, «так называемой».

Муж говорил еще о долге советского врача, об обедах с добрыми пациентами. Не за это я упрекаю его. Много занят — пусть: большому кораблю — большое плавание. Чуткий он врач — хорошо, похвально, сама гордилась этим. Но он считает за труд позвонить домой, чтобы предупредить о позднем возвращении. А я целый вечер подогреваю обед и жду его.

На вопрос народного заседателя Болотова —

— Жду потому, что муж каждое утро, уходя из дому, обещает вернуться во?-время, к обеду. Не было ни одного случая, чтобы он сдержал свое слово. Является поздно вечером, а то и ночью, от обеда отворачивается, правда, извиняясь (спасибо ему хоть за это проявление чуткости), быстро раздевается и еще быстрее засыпает крепким, сладким сном.

На вопрос народного заседателя Цветаева —

— Нет, к детям он тоже охладел. Примерно за последние три года он совершенно отошел от детей, не интересуется их успехами в школе, ничем не интересуется, что касается мальчиков.

Далее, муж перед вами сегодня сетовал на то, что я чуть ли не глушу его таланты, отравляю жизнь, мешаю работать и, кажется, хочу даже поссорить его с нашей эпохой.

Да, граждане судьи, сознаюсь в своих грехах: я стала невыносимой. Да, у нас до?ма ад, и мы скрываем его от посторонних. Всё это верно. Верно и то, что на милиционеров я не набрасываюсь. Но ведь и работники милиции на меня тоже не набрасываются, не обижают меня, почтительны со мной.

На вопрос председательствующего —

— Я не хуже других женщин, наших советских тружениц. Почему же они живут хорошо, по-человечески, а я страдаю? Тружусь я много, и совесть моя чиста и перед ним, моим мужем, и перед моими детьми.

На вопрос председательствующего —

— Верно, по-настоящему разобраться в наших взаимоотношениях нелегко. Я теперь и сама не всегда знаю, где я права, где неправа, где он говорит мне правду, где лжет. А что он стал лгать — это факт. Одна моя приятельница сказала мне: «Мужчинам доверять нельзя, особенно в нашем возрасте». (Ей тоже около сорока лет.) Она точно не утверждала, но как будто именно моего мужа видела в театре со смазливой девчонкой. Муж это категорически отрицает, но я верю приятельнице, а не ему: приятельнице врать нет смысла, мужу выгодно отпираться. Только этим его увлечением и можно объяснить, что он забыл меня. Тяжко мне в этом сознаться, но ничего не поделаешь. Народный суд должен знать всё, раз мы пришли сюда за помощью и правдой.

На вопрос председательствующего —

— Не пропаду… Голова есть, руки есть. Поступлю медицинской сестрой, а дальше как быть, увижу…

На вопрос народного заседателя Болотова —

— Надеюсь, что он будет платить мне на детей, что положено по закону, а больше от него мне ничего не нужно. Впрочем, он как-то предлагал мне поделить детей, грозил добиться своего через суд.

Вот, кажется, всё, что я хотела сказать. Развести нас, повторяю, надо, и чем скорей, тем лучше, особенно для него, любимого всеми доктора, — надо же развязать ему крылья.

После перерыва допрашивали свидетелей.

Свидетель Никонов Валериан Павлович, 1902 года рождения, член ВКП(б), профессор, доктор медицинских наук, главный врач городской больницы, по существу дела показал:

— Я хорошо знаю супругов Бочкаревых, особенно Семена Михайловича, моего заместителя по городской больнице. Что я могу сказать о нем? Прекрасный врач, великолепный общественник, настоящий патриот нашей Родины…

На вопрос председательствующего —

— Относительно причин их развода, мне, признаться, ничего неизвестно. Я от всего сердца сожалею, что у них возник конфликт, который принял такие размеры.

На вопрос народного заседателя Болотова —

— Конечно, как начальник, я мог бы поинтересоваться, но знаете, как-то неприятно: разные люди могут по-разному отнестись к такому вмешательству в семейные дела.

На вопрос народного заседателя Цветаева —

— Конечно, быт моих подчиненных мне не безразличен. Но в данном случае у меня не было оснований тревожиться за судьбу Семена Михайловича. Если Лидия Владимировна нетерпимо стала относиться к самоотверженной работе своего мужа, объясняя его задержки на службе другими причинами, то это напрасно, совершенно напрасно. Семен Михайлович — порядочный человек и, повторяю, настоящий патриот нашей Родины…

На вопрос председательствующего —

— Семен Михайлович неоднократно в беседах со мной тепло отзывался о своей жене, о детях, от всей души сожалел, что у него так складываются обстоятельства, что он меньше теперь уделяет внимания своей семье.

На вопрос народного заседателя Цветаева —

— Нет, зачем же? Семье тоже надо уделять должное внимание, но не за счет службы. Прежде всего государственный и общественный долг, а потом всё остальное — вот о чем я говорю.

На вопрос народного заседателя Болотова —

— О Лидии Владимировне я тоже не знаю ничего предосудительного. Она, по-моему, вполне достойна своего мужа: прекрасная жена, хозяйка, мать, человек, — это общее мнение всех тех, кто знает Лидию Владимировну.

На вопрос председательствующего —

— Мое искреннее пожелание супругам Бочкаревым: не уходить отсюда врагами, прекратить свой спор и дать суду торжественное обещание никогда не возобновлять его.

Свидетель Дуброва Мария Захаровна, 1914 года рождения, беспартийная, с высшим образованием, врач городской больницы, по существу дела показала:

— Я служу вместе с доктором Бочкаревым и являюсь другом детства его жены. Жизнь супругов Бочкаревых мне хорошо известна. Не скрою, многое я знаю только со слов Лидии Владимировны, поэтому в некоторых вопросах могу быть невольно односторонней, тем более, что я до сих пор остаюсь преданной подругой Лидии, страдания которой в какой-то мере являются моими страданиями и глубоко задевают мою душу…

На вопрос председательствующего —

— Последние пять лет живут они плохо. Больше виновен Бочкарев. Он не начинает ссор, но, что важнее, создает условия для них. Он охладел к семье. Какую женщину — жену и мать — не заденет это? Но я хочу быть честной перед судом, а ты, Лида, не сердись на меня: что-что, а ревновать Семена Михайловича у тебя нет никаких оснований. У нас много интересных женщин-медичек, но Семен Михайлович в этом смысле не виновен перед тобой. Ты мне до сих пор не верила в этом, думала, что я не хочу добивать тебя окончательно. Надеюсь, теперь поверишь…

На вопрос народного заседателя Болотова —

— Нет, жить так, как живут сейчас Бочкаревы, нельзя, хотя бы из-за ребят: они их уродуют своими скандалами.

На вопрос народного заседателя Цветаева —

— Нет, зачем? Они должны одуматься, помириться. Для развода у них нет причин. В данном случае я высказываю не только свое мнение. Это мнение всего нашего коллектива. Когда узнали, что я приглашена в суд, меня, как члена месткома, обязали заявить свой протест против развода Бочкаревых… А вам, Семен Михайлович, секретарь партбюро товарищ Локтев просил передать, что напрасно вы уклонились от чистосердечного разговора с ним, затеяв ломку всей своей жизни. Вы извините, пожалуйста, меня за то, что я взяла на себя эту неприятную для вас «миссию». Я действую сейчас и как ваш друг и как представитель общественности.

Замечания народного заседателя Цветаева:

— Будь вы, гражданин Бочкарев, моим хорошим знакомым, мне было бы стыдно за вас. Куда годятся ваши слова и мысли: жена подрывает авторитет! Экая вредительница! А вы что, не подрываете ее авторитета, заставляя каждый день обеды зря для вас готовить и беспрестанно разогревать их? Это у вас жена еще разумная и терпеливая. К тому же зря вы допустили, чтобы ваша супруга бросила институт, медицину. Но уж если допустили, так не считайте, что вы — всё, а ваша жена — ничто. Жена ваша живет не только для себя, но и для вас и для детей. А дети — это великое дело. Спору не может быть, что вы как детский врач любите всех детей. Но почему вы забыли своих? Итак, мой совет: напрасно вы, гражданин Бочкарев, обижаетесь на свою супругу. Я рекомендую вам отказаться от своего заявления и помириться с ней.

Председательствующий — народный судья Курский:

— Прежде чем поставить перед вами основной вопрос о примирении, я хочу сделать несколько замечаний. Я тоже не вижу никаких оснований для развода. Больше того, я не нахожу никаких причин для вашего конфликта; они или выдуманные (скажем, измена), или основаны на явном недоразумении, — я имею в виду чрезмерное .увлечение гражданина Бочкарева служебным и общественным долгом за счет долга семейного. Замечу, кстати, что наше понятие «патриот» охватывает и безупречное, честное отношение к работе и такое же отношение к семье. Не всё и вы продумали в этом вопросе, свидетель Никонов. Семья у нас не «всё остальное и прочее», она в нашей стране — важное звено в воспитании советского человека. Нельзя позволить уродовать детей: дети принадлежат не только родителям, но и обществу; нам нужны здоровые, морально и умственно полноценные дети, будущие граждане великой страны коммунизма. Мы должны всячески мешать супругам разводиться из-за пустяков. Соединили свою судьбу добровольно, по любви, — соблаговолите сохранить эту любовь, устраняйте всё, что мешает вам жить дружно; не поддавайтесь дешевым соблазнам.

Не может быть, граждане Бочкаревы, чтобы вы и сейчас стояли за развал своей семьи; чтобы вы во вторую, может быть, наиболее ответственную, часть своей жизни были врагами. Подрастут дети, они спросят: почему вы не оказались на высоте своего родительского долга?

Это будет серьезная претензия к вам; человечнее не доводить до этого. Я не могу дать точного рецепта, как вам вести себя впредь, если вы помиритесь. Но одно бесспорно: если люди хотят жить хорошо, у них всегда найдутся и ум, и такт, и время, чтобы семью сделать семьей.

Говорят обычно: со стороны видней… Во многих случаях это правильно, например, в вашем конфликте. Мы, судьи и свидетели, и, уверен, подавляющее большинство здесь присутствующих граждан — считаем конфликт несерьезным и горячо желаем вам помириться. Вот и обдумайте, как быть: закончить дело миром или продолжать вражду. Объявляю перерыв на десять минут.

Судьи удалились. В зале тишина. Присутствующие смотрят на Бочкаревых. Многие уверены в благополучном исходе дела. Кое-кто думает иначе: легче поссориться, чем помириться. И если уж Бочкаревы помирятся, то не здесь в суде, нет. Они образумятся окончательно недельки через две-три, не меньше. Все, однако, сошлись на главном: семья Бочкаревых спасена! Несерьезность конфликта обнаружилась в суде с очевидностью.

Семен Михайлович и Лидия Владимировна встали и, пряча глаза от людей, направились к выходу: она — впереди, он — сзади. Супруги с трудом протиснулись через толпу. Никто не посторонился, словно не желая выпустить их враждующими.