Мир, труп, май

Мир, труп, май

17 мая 2005 года

Вчера в Ташкенте прошел митинг памяти погибших в минувшие выходные в Андижане. Массовых протестов не было. На митинг пришли несколько узбекских правозащитников с гвоздиками и около 30 российских журналистов с вопросом: почему никто в столице не реагирует на события в Андижане? Свой ответ на этот вопрос получил и я.

Как это ни странно, жители Ташкента знают о том, что случилось в Андижане. Вернее, догадываются. Местные СМИ сообщили о случившемся только то, что сказал в своем выступлении президент Ислам Каримов. Но для многих и этой информации было достаточно.

– Представляешь, прихожу домой, кидаюсь к телевизору, пытаюсь узнать, что там и как в Андижане. А там ничего – черный экран, – жалуется мне местный предприниматель Шукрат, – и радио тоже молчит. Ну просто смех. Когда ничего не происходит, все у нас работает, все нормально. Но чуть что случись – хоп, и они выключили рубильник. Никакого телевидения. Так что мы уже по этому научились определять: если телевидение не показывает, значит, опять происходит что-то страшное. А еще одно правило: на самом деле все не так, как говорят власти, а наоборот. Если правительство говорит, что жертв мало, значит, их – горы. Если утверждает, что террористы напали, значит, силовики кого-то покрошили и теперь отмазываются. Так все было в Андижане, да? Расскажи!

Шукрат, конечно, лукавит. Информации в Ташкенте намного больше: ее черпают из Интернета, из новостей спутниковых каналов «Би-Би-Си» и Euronews. Да и российские каналы местные власти не всегда вырубают вовремя.

– Я тут как-то прихожу домой, включаю телевизор, а там говорят: «Каримов – самый жестокий правитель в СНГ». Я аж вздрогнул, зову жену. И сразу же – хлоп. Выключили нам телевидение. Снова отдыхаем.

Еще один надежный источник информации – звонки родственников. Городские телефоны во многих городах Ферганской долины не работают, но мобильная связь, хоть и нестабильная, есть. «Силовики же тоже пользуются „соткой“, поэтому и не могут ее выключить», – объясняли мне в Андижане.

Сейчас основное внимание Узбекистана приковано уже не к Андижану, а к маленькому городку Кара-Суу, находящемуся на границе с Киргизией. По нескольку раз в день рассказывают, что Андижан уже подавили, а Кара-Суу пока не трогают, хотя власть там уже несколько дней принадлежит народу. Жители городка захватили хокима (мэра), сожгли городской хокимият (администрацию) – и вот уже несколько дней в Кара-Суу нет милиции, СНБ и прочих силовых структур. Жители Кара-Суу достроили недостающую секцию моста через реку, разделяющую территории Узбекистана и Киргизии, и тысячи людей со всей Андижанской области бросились в Киргизию, в Ош. О послереволюционной Киргизии в Ферганской долине вообще часто говорят почти как о земле обетованной.

Точно так же, как и новости – по телефону и через Интернет, передают информацию о намеченном на три часа дня возложении цветов к Мемориалу мужества – памятнику жертвам ташкентского землетрясения 1966 года. Так местные правозащитники решили почтить память погибших при событиях в Андижане.

На площади возле памятника немноголюдно. Митингующих – 5-10 человек. Журналистов – человек 30, если не больше.

– Нас, когда мы только начали здесь собираться, попытались прогнать. Но, увидев журналистов, они испугались, – рассказывает Эльмира Хасанова из комитета свободы слова и выражения. Она рассказывает, что правозащитники пришли сюда, чтобы выразить скорбь по погибшим в Андижане, что они не делают ничего противозаконного, не призывают к свержению строя, поэтому не понимают, почему они могут кому-то помешать.

К памятнику подбегает местный корреспондент «Би-Би-Си» Алишер и кричит, что только что около площади арестовали сотрудницу ОБСЕ и переводчика «Би-Би-Си».

– Пойдемте все вместе, они там, в автобусе! Если мы пойдем все вместе, их освободят. Они там, в автобусе.

Журналисты начинают медленно двигаться к дороге. Правозащитники обиженно смотрят вслед, но не идут. Автобус с задержанными трогается.

– Мы возмущены тем, что в стране не объявлен траур! – продолжает Эльмира Хасанова и вместе с тремя другими женщинами кладет красные гвоздики к памятнику.

Фотокорреспонденты и телеоператоры снимают. Съемочная группа одного российского телеканала не успевает снять эту сцену, корреспондент мнется, извиняется и просит женщин взять цветы и возложить их еще раз. Они покорно следуют его указаниям.

– А нас сейчас снимаете не только вы, – говорит журналистам руководитель комитета свободы слова и выражения Инера Сапаргалиева, – видите того человека в клетчатой рубашке, с маленькой видеокамерой? Мы уже так привыкли к его лицу, что даже почти перестали его замечать. Он из службы национальной безопасности, ходит на все наши мероприятия. Все записывает.

Один из вопросов, который волнует большинство журналистов: почему к Мемориалу мужества пришло так мало людей?

Правозащитники разводят руками и говорят, что им просто не удалось никого предупредить.

– А главное, потому что люди боятся! – берет слово Агзам Тургунов, руководитель ташкентского отделения партии «Эрк», – сейчас люди в таком состоянии, что, если к ним придут домой и их детей начнут стрелять, они и то ничего не скажут. Парализованы страхом!

– А еще политическая активность низкая, потому что узбекский народ еще не сложился как государствообразующая нация. Люди не чувствуют ответственности за собственную страну, – добавляет Ахтам Шаймарданов из Партии свободных земледельцев, – вот, например, вся Ферганская долина сейчас в шоке, а людям в Ташкенте вроде как все равно. Хотя ситуация, конечно, улучшается. Еще три года назад я и подумать не мог о том, чтобы выйти на площадь, пикетировать. А сейчас нормально, привык, втянулся. И политизация потихоньку идет. Народ будет подниматься.

– Но, наверное, события, подобные андижанским, еще сильнее запугают людей. После этого уже никто не решится выходить на митинги, – предполагаю я.

– Да сильнее уже некуда. У нас и так запугивание на запредельном уровне. Следующий этап – это если люди в отчаянии и истерике начнут самосожжения.

– Но что же вы, как оппозиционеры, предполагаете делать? – спрашиваю я.

– Главное, чего мы хотим, – это чтобы наши партии были зарегистрированы, чтобы мы могли вести открытую политическую деятельность. Потому что если нам этого не позволят, то потом появится какой-нибудь случайный человек, может быть, какой-нибудь экстремист или фундаменталист, и он поведет за собой народ.

Журналисты устают от разговоров, правозащитники начинают расходиться. Через несколько минут к памятнику подходят трое молодых парней с красными гвоздиками, спешно кладут их на постамент и быстрыми шагами уходят прочь.

Площадь перед памятником пустеет, и место митинговавших тут же занимают подростки-скейтбордисты.

После митинга я решаю спросить у представителей властей, будет ли объявлен траур. Звоню в государственное информагентство «Жахон», входящее в структуру МИДа.

Поднявший трубку чиновник разговаривает подчеркнуто грубо:

– Кто такой? Что надо?

Когда я представляюсь и задаю свой вопрос, он делает паузу. А потом продолжает быстро, тихо и совсем другим тоном.

– Знаете, давайте мы сделаем вид, что вы нам не звонили? Думаете, нам приятно? Пишите правду, и все. – Он снова резко меняет тон. – Аккредитация есть у вас? Никаких комментариев не будет! Речь президента надо было слушать!

Снова пауза. И снова тихо:

– До свидания. Пишите правду.

«Коммерсантъ», 17.05.2005

Данный текст является ознакомительным фрагментом.