Бархатовская революция / Искусство и культура / Художественный дневник / Что в итоге
Бархатовская революция / Искусство и культура / Художественный дневник / Что в итоге
Бархатовская революция
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Что в итоге
Скандал на Новой сцене Большого театра прогнозировали с большой вероятностью. Ведь даже формально все в опере «Франциск» изначально не состыковывалось. Премьера в Большом — но театр не имеет к ней прямого отношения, лишь предоставляет сцену. Заняты передовые силы российской оперы — но о них, исключая разве что Василия Бархатова, никто не слышал. Наконец, проект вроде бы поддержан на самом верху — но он явно идет вразрез с охранительным трендом последнего времени. Тем не менее в оперном зале давно не наблюдалось такого собрания живых заинтересованных лиц. И впервые за долгое время я видела, что публика Большого — ну почти вся — пришла не выгуливать наряды. Словом, разобраться в феномене было очень интересно.
Для справки: оперу «Франциск» написал питомец колледжа при Московской консерватории композитор Сергей Невский, живущей теперь чаще в Берлине, чем в Москве. В Германии он занимался теорией музыки, мало-помалу стал получать заказы как композитор и уверенно попал в узкий круг относительно молодых русских авторов, известных в Европе больше, чем на родине. Этим кругом и заинтересовался оперный режиссер Василий Бархатов, основные недостатки которого — молодость и способность попадать на главные театральные сцены — давно не дают недоброжелателям шанса объективно оценивать его режиссуру. Бархатов смог убедить «самый верх» в необходимости поддержать прогрессивные побеги молодой русской оперы. Ему поверили, денег дали. Вместо того чтобы тихо их списать, Бархатов объявил себя лидером организационной «Опергруппы» и вместе с ней подготовил проект «Лаборатория современной оперы». Первую из четырех частей — «Франциска» — мы услышали в Большом. До конца года на разных московских сценах появятся остальные три оперы молодых и перспективных российских авторов, неизвестных широкому кругу.
За кулисами Большого «Франциск» вызвал форменный переполох. В нем все раздражает: нет классических гармоний, в партитуру включен диджейский скробблинг (это когда звук как ножом по стеклу), заглавная партия поручена тонкоголосому контратенору. Мало того, режиссура 21-летнего студента РАТИ-ГИТИСа, дебютанта Владимира Бочарова ей под стать. Списанные с «синеблузников» девочки и мальчики в униформе частят речитативы с цитатами из Франциска, в том числе знаменитый мазохистский «брат-огонь, дай мне выдержать твое жжение». Плюс аскетичные, как по завету святого, монтировочные леса вместо декораций с оркестром и хором на «этажах». Словом, никакого почтения к гению места и традициям Большого, под которыми уже больше полувека принято понимать косность, вялость, бархат и парчу. Государственное информагентство уже привело слова «простой зрительницы», которая не поняла, но осуждает. Интернет в ответ зашумел, мол, наших бьют. Но ведь, откровенно говоря, все это уже было, и не так давно — вспомните «Детей Розенталя», а потом, хоть и с меньшим градусом, стоны об осквернении священных подмостков «хулиганом» Дмитрием Черняковым.
Да, все вроде бы верно: обыкновенный зритель ходит в театр не познавать, а узнавать, а скрежета ему хватает и без театра. Россия тут не исключение. Уважаемый Зальцбургский фестиваль сменил тренд, его новый шеф Александр Перейра не скрывает, что будет дружить с консервативным зрительским большинством. Но нам-то до той ситуации еще далеко. Само отношение к эксперименту как к кощунству, а к сцене как к священному алтарю (а не наоборот!) — свидетельство обыкновенной дикости. Кто не с нами, тот против нас. Кто без гармонии, тот плох. Стоит ли тогда удивляться, что с завидной регулярностью в Большом (и не в нем одном) появляются перелицованные образцы «золотой классики» 50—60-х, замшелые «Борисы Годуновы» и «Чародейки», а серьезные мужи твердят о кризисе оперной режиссуры? Откуда же ей появиться, если на священную сцену даже в формате эксперимента соваться нельзя?
Между тем Новую сцену Большого изначально предполагалось отдавать молодым. А «Франциск», хоть и вышел угловатым, наивным, прыщавым, — живой и светится.