ОБОЛГАННЫЙ ПОДВИГ

ОБОЛГАННЫЙ ПОДВИГ

1

Я устал сидеть сиднем в кресле перед художником Анатолием Набатовым, писавшим на даче в Красновидово мой портрет, и сделал какое-то досадливое движение. Кажется, это был уже восьмой сеанс. Художник почувствовал моё нетерпение и сказал:

— А вы знаете, сколько сеансов сидел Пушкин перед Кипренском? Двенадцать!

Я вздохнул:

— Ну, тогда готов сидеть сто двадцать сеансов!

— Однако, перекур, — сказал Анатолий и достал из кармана бело-синюю пачку папирос.

Не знаток в этом вопросе, я однако удивился: это был «Беломорканал». Разве папиросы с таким названием еще выпускают? Попросил Анатолия подарить мне пачку. Да, вот и адрес изготовителя: Петербург, Петергофское шоссе, 7. Вот и уведомление Минздрава: «Курение вредит вашему здоровью» Странно. Почему странно?..

Беломорско-Балтийский канал им. Сталина (1930–1932) был великим трудовым свершением первой пятилетки. Он явился осуществлением давних мечтаний многих поколений русских людей. Его проложили по тому пути, который ещё царь Петр, оценив его стратегическое значение, использовал в войне со Швецией: Петербург — Нева — Ладожское озеро — Свирь — Онежское озеро и далее по небольшим озёрам и по суше до Онежской губы Белого моря. И уже тогда этот путь был назван Государевой дорогой. При Павле и позже на протяжении многих лет иные энтузиасты с целью постройки канала производили изыскания, составляли проекты, даже учреждали акционерные общества. Но всё напрасно…

И вот Советская власть в 20 месяцев построила канал! Из Петербурга-Ленинграда до поселка Павенец на Онежском озере плавание всегда было свободным, а дальше проложили канал: семью ступенями он поднимается до водораздельного бьефа, от которого идут двенадцать ступеней спуска до Беломорска на Онежской губе. Общая длина канала по рекам, озерам и 37-километровому вырытому пути — 227 км. при средней глубине 5 метров. Было построено 19 шлюзов, 15 плотин, 49 дамб, 12 водоспусков. Это был истинный подвиг тех лет! Народнохозяйственное и военное значение канала огромно. Достаточно сказать, что он сократил водный путь из Ленинграда в Архангельск на 4 тысячи километров. Ведь раньше-то надо было огибать всю Скандинавию! По каналу пошли крупнотоннажные суда смешанного (река — море) типа. Многие строители из числа заключенных получили ордена, многим сокращены были сроки приговоров, а кто-то за это время научился в вечерней школе грамоте, кто-то приобрёл специальность… Так, в числе восьми человек, награждённых орденом Ленина, был помощник начальника строительства Н.А. Френкель, ранее осуждённый за преступление против государства на десять лет, и заместитель главного инженера строительства К.А. Вержбицкий, тоже осуждённый по статье 58-7 за вредительство и досрочно освобождённый.

Канал сыграл важную роль в годы Великой Отечественной войны в снабжении фронта всем необходимым. В 1944 году, после освобождения той его части, которая проходила по территории, занятой врагом, начались восстановительные работы, и в 1946-м канал вновь стал судоходным на всём протяжении, вдоль него возникли новые поселки, города, промышленные предприятия. В 1983 году к 50-летию Беломоро-Балтийский был награждён орденом Трудового Красного Знамени.

В своей сатанинской страсти охаять, оклеветать все Советские свершения, все наши успехи на благо Родины мимо канала, конечно, не мог пройти Солженицын. Тем более что на его строительстве работало много заключенных, а среди руководителей было немало евреев. Представлялась возможность ловко спекульнуть тем и другим кое-кому на потребу.

Что Солженицыну до многовековой мечты русского народа, до героизма строителей, до всего огромного значения для страны этого сооружения! Ему лишь бы позлобней оболгать, посмачней плюнуть. И в своём «Архипелаге» он на протяжении двадцати с лишним страниц этим и занимается.

Первый плевок: «Советская власть додумалась, что заключённые должны трудиться» (т.1, с.73), и вот они работали на строительстве канала. А в ХIХ веке, говорит, «на русской каторге труд становился всё менее обязательным, замирал», и вообще «работ больше не производилось» (Там же, с.74). Сам Солженицын действительно умел улизнуть от работа в лагере. Но в каком веке Достоевский отбывал каторгу и написал «Записки из Мертвого дома»? В каком веке Чехов добрался от Екатеринбурга на перекладных до Сахалина и написал книгу о тамошней каторге? Наконец, в каком веке Дюма написал роман «Граф Монте-Кристо»? Всё — в ХIХ-м! И во всех этих книгах заключённые работают. Да и всегда во всём мире именно так и было. Советская власть нечего тут не изобрела.

Так неужели наш нобелеат ни одну из этих знаменитых книг не читал? Выходит, что так, ибо в каждой из них заключенные работают ежедневно, за исключением (на русской каторге) трех дней в году — Рождества, Пасхи и дня тезоименитства государя. У Солженицына в лагере таких вольных от работы дней набиралось более 60-ти. Мог бы хоть Дюма почитать. Ведь не оторвёшься…

Но что дальше? А дальше, говорит, турецкий еврей Френкель, уже упоминавшийся нами, пребывая в Соловецком лагере, однажды в 1929 году потребовал, чтобы его срочно на самолёте доставили в Москву для беседы со Сталиным: у меня, мол, есть великая идея. Что ж, дали самолёт, тогда с этим просто было, посадили мыслителя, прилетели в столицу, привели в Кремль. Стучат в дверь. Сталин спрашивает: «Кто там?» Ему отвечают: «Турецкий еврей с великой идеей». — «Турецкий? Я таких ещё не видал. Пусть войдёт». Тот вошёл. «И, отложив все дела, Сталин беседует с Френкелем три часа. Стенограмма беседы неизвестна, её просто не было, но ясно (кому-кому, а уж этому-то ясновидцу — конечно! — В.Б.), что зэк развил перед вождём перспективы построения социализма через труд заключённых» (Там же, с.75).

Френкель в возрасте 77 лет умер в 1960 году в Москве. Но вот вопрос: кто же тогда ныне так упорно продолжает твердить о стройках коммунизма руками исключительно, ну исключительно заключённых и уверяет, что немцев мы победили и заставили капитулировать только благодаря штрафникам? Или дух турецкого еврея орудует ныне под фамилией то Володарский, то Розовский?

А тогда с целью построения социализма руками заключенных отправили Френкеля на Беломоро-Балтийский канал. Там, говорит Солженицын, «он был назначен не начальником строительства, не начальником лагеря, а на специально для него придуманную должность «начальника работ», главного надсмотрщика». Интересно, что на подобную должность попал в лагере и Солженицын: «Начальник участка Невежин назначил меня… не нормировщиком, нет, хватай выше! — «заведующим производством», т. е. старше нарядчика и начальником всех бригадиров. Прежде и должности такой тут не было. До чего ж верным псом, значит, я выглядел!» (Там же, с.260). Это было в самом начале срока. С той собачьей должности «не бей лежачего» и пошло долгое хождение лагерного пса по блатным должностишкам: библиотекарь, математик, атомщик, коим он никогда не был, полотёр, маляр да и тот же бригадир, нарядчик, был даже переводчиком с немецкого, коего никогда не знал. «Главным надсмотрщиком», как будто бы Френкель, он при этом не был, но под кличкой Ветров всё же не бездельничал. Так что момент общности с надсмотрщиком у Солженицына есть.

Он, народный заступник, негодует также по поводу стремительных темпов строительства: «В те годы в нашей стране ничего не срочно не делалось». Да, милейший, стране, разоренной двумя — одна за другой — страшными войнами, история давала слишком короткий срок, чтобы встать с колен и обрести силу для своей защиты. Именно в те годы, точнее, в 1931 году, когда развернулось строительство Беломоро-Балтийского, Сталин сказал: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Или мы сделаем это, или нас сомнут».

И пробежали: к 1926 году восстановили уровень промышленного развития царской России в 1913 году, к 1937-му году, попутно ликвидировав неграмотность в стране, вышли на первое место в Европе, к 1941-му по многим показателям были на втором месте уже во всём мире. Только благодаря этому, болезный, вы и доживаете свои мафусаиловы дни на роскошной даче то ли Ягоды, то ли Кагановича.

Но самое главное, что терзает чувствительное сердце лагерной ищейки, — невероятные жертвы при строительстве канала: «Говорят(!), что в первую зиму, с 1931 на 1932 год, вымерло 100 тысяч заключённых» (Там же, с.98). Кто говорит? Кому? Когда? Где? По какому случаю? Ничего неизвестно. Казалось бы, если всего лишь кто-то кому-то когда-то говорил, то историк (а он тут в этой роли) обязан постараться как-то проверить. Ведь речь-то идёт о людях, о тысячах смертей! Но — ни малейшей попытки. Хотя бы сказал от кого слышал. И этого нет: опасно, ибо имя может оказаться ниточкой, потянув за которую, удастся размотать клубок лжи. У него другая логика: «Говорят…Отчего не поверить!» (Там же). Из этого ясно, что ни от кого он не слышал, а просто взял с потолка из арсенала своей генетической злобы и вставил в своё похабное сочинение.

Это видно из дальнейшего: «Скорей даже эта цифра преуменьшена (академик по литературе! — В.Б.): в сходных условиях в лагерях военных лет смертность один процент в день (подчёркнуто им. — В.Б.) была заурядна, известна всем» (Там же). Ну, это самый излюбленный довод трепачей и демагогов всех времён и народов: известно всем… это знает любой… вся Москва говорит… разве вы не слышали?.. это вам подтвердит первый встречный и т. п.

«Так что на Беломоре 100 тысяч могло вымереть за три месяца с небольшим». При таком проценте — конечно. Однако в другом месте Солженицын называет другую цифру: 10 процентов в месяц. В эту цифру кто только ни тыкал носом нобелеата — и Игорь Пыхалов еще в 2001 году («Время Сталина», с.26), и Эдуард Репин в 2002-м (Дуэль, 8.10), и недавно А. Райзфельд (Советская Россия, 17.7’07)… Но ведь тут получается несколько иная картина: для вымирания 100 тысяч требуется уже не три месяца, а десять. Да и кто же поверит человеку, даже академику и нобелеату, если он по одному и тому же вопросу лепечет совершенно разное?

Но главное… Помянутый И. Пыхалов, приведя в своей книге архивные данные и выстроив таблицу, приходит к выводу: «Как свидетельствуют цифры и факты, смертность заключённых при Сталине держалась на весьма низком уровне» (Цит. соч., с.25). И далее о суровой поре, на которую ссылается Солженицын: «Даже в самые тяжёлые 1942 и 1943 годы, когда голодала вся страна, смертность заключённых составляла около 20 % в год в лагерях и около 10 % в год в тюрьмах. В год! А не в месяц, как утверждает, например, А. Солженицын» (Там же, с.26). Значит, в данной позиции академик врёт в 12-кратном размере. «К началу же 50-х годов, — продолжает Пыхалов, — в лагерях и колониях она упала ниже 1 % в год, а в тюрьмах — ниже 0,5 % в год» (там же). Кому не лень, посчитайте, сколь многократно врет нобелеат и в такой позиции.

Но и это ещё не всё, дальше после рассуждения о том, почему не поверить, что в первую же зиму погибло 100 тысяч, сочинитель, неоднократно повторяет: всего погибло «четверть миллиона» (Цит. соч., с.101, 102). И вот на основании каких расчетов. Называет имена восьми руководителей строительства, приплюсовывает к ним «37 чекистов, которые были на канале», получается 45 человек, и он выносит приговор: «Записать за каждым тысяч по тридцать жизней» (с.99). Откуда взял? Да всё оттуда же — с неистощимого потолка с убогой лепниной. В итоге — 1 миллион 350 тысяч свеженьких самодельных трупов. Не хило! Что скажешь, Бондаренко? Это половина всех заключённых в то время. Значит, лагеря и тюрьмы страны опустели? Увы, статистика не подтверждает. В 1931–1933 годы за самые разные правонарушения и в разного рода узилищах СССР пребывало несколько больше 2,5 миллионов бедолаг («Сов. Россия»,17.07.07).

Когда трусливый оборотень Залыгин перепечатывал из YMKA-PRESS в «Новом мире» эту «Архипелажу», то автор решил поддать жару — что ему стоит! — и накинул на каждого «наёмного убийцу» еще по десять тысяч, получилось — по сорок (Новый мир № 10’89.C.114). Теперь фантастическая гора составила уже 1 миллион 800 тысяч трупов. Почти весь ГУЛаг — за 20 месяцев! Значит, каждый месяц строительства — 90 тысяч трупов, каждый день — 3 тысячи. Да какой же там канал! Не до него! Только успевай рыть могилы. Но где взять людей для стольких ежедневных похорон? Мобилизовать бы обожателей писателя во главе с Бондаренкой… В декабре этого года вышло новое издание «Архипелажи». Не удивлюсь, если там сочинитель ещё накинул тысяч по десять на каждого «наёмного убийцу».

У Солженицына, конечно, нашлось немало последователей, жаждущих сказать своё убийственное патриотическое «слово правды» о Беломорканале: Волкогонов, Радзинский, Куняев тож… Этот «непроходимый вепс» ухмылялся в воспоминаниях: «Стройка века!..» (Т.1, с. 222). И был бы рад-радёшенек к своим несчитанным «миллионам, погибшим при коллективизации» (Там же, с.218), приплюсовать два солженицынских миллиончика с Беломорканала, но почему-то струхнул и снизил его миллионы до «более 70 тысяч» (Там же, т.2., с.34). Откуда взял? Да оттуда же, но с этажа пониже.

За годы благоухающей демократии нам приходилось слышать разные цифры «жертв коммунистического террора», например, А.Яковлев — 30 миллионов, Хакамада — 50, Немцов — 55, Евгения Альбац — 80, Солженицын — 106, Карякин — 120…Кажется, рекордсмена Карякина ещё никто не переплюнул… Конечно, уже сам по себе разнобой в десятки миллионов доказывает лживость всех этих полоумных цифр. Но они из разных уст, а тут — из одних и тех же мы слышим: 100 тысяч… четверть миллиона…1 миллион 350 тысяч… 1 миллион 800 тысяч… А ведь он по образованию математик! Уж если себя не стыдно выставлять на позорище, пожалел бы великую науку.

Между прочим, в числе «наёмных убийц» оказался и знаменитый гидростроитель и многолетний директор института Гидропроект Сергей Яковлевич Жук (1892–1957), академик, дважды лауреат Сталинской премии, Герой социалистического труда. Он похоронен на Красной площади, а его имя было присвоено этому институту. Теперь оно снято. Инженер В.М.Соколов, сослуживец академика по Гидропроекту, пишет: «Возможно, сыграла свою подлую роль метка на его имени, поставленная Солженицыным». Да не «возможно», а точно! Вспомните миллионные тиражи этой бодяги и с каким звоном, грохотом и апломбом всё это извергалось на головы наши. Немногие могли устоять.

Дальше Соколов рассказывает, как сослуживцы Жука дозвонились до сочинителя и попросили его в будущих изданиях бодяги убрать имя их директора. «Суть его ответа сводился к тому, что книга написана 30 лет тому назад, переведена на 35 языков. Она выполнила свою задачу, и он не собирается возвращаться к этой теме. Да, на Беломорканале он никогда не был, в архивах не работал, его книга — это «опыт художественного исследования, так к этому, и следует относиться» (Советская Россия. 4.11.07). Вот уж это точно: свою подлую антисоветскую задачу книга выполнила. И ведь врёт, как всегда: не собираюсь возвращаться…А «Лажа»-то, говорю, только что переиздана, вроде бы в обновлённом виде.

Весьма характерно, что люди вступились только за одного хорошо знакомого им сослуживца, не сомневаясь, судя по всему, в справедливости солженицынского вранья о всех остальных и о Беломорканале в целом.

Примечательно и то, что «Правда», например, достойно отметила 70-летие канала Москва-Волга, посвятив этому в номере за 16 ноября с.г. целую полосу с тремя прекрасными фотографиями; столь же достойно ещё 17 июля отметила юбилей этого канала и «Советская Россия», но упомянуть в своё время о таком же юбилее Беломорканала ни та, ни другая газета не решились. Как же, почти два миллиона жертв… И эту статью я предлагал обеим газетам. Тоже не посмели…

В июле 1933 года по каналу совершили поездку, осмотрели его Сталин, Ворошилов и Киров. Тут Солженицын даёт тупоумнейшую реплику: «А между тем Киров уже обречён, но — не знает». И что из этого следует? Подумал бы лучше о том, что ведь сам-то обречён на гораздо худшее — на проклятие народом. Но — не знает. И, поди, даже уверен, что ему памятник поставят где-то рядом с памятником Окуджавы или Колчака.

А в августе, вскоре после открытия канала, 120 писателей во главе с Максимом Горьким тоже совершили поездку по новому пути. В результате в следующем году вышла книга «Беломоро-Балтийский канал им. Сталина». В ней приняли участие 36 писателей. Математик поясняет: «84 писателя каким-то образом сумели увернуться от участия». Ему, всю жизнь вертевшемуся, ничего другого и не могло в голову придти. Не может сообразить, что ведь 36 — вполне достаточно, возможно, были и ещё рукописи, но надо же знать меру да и места для других авторов могло уже не хватить.

Книга содержала впечатления писателей о стройке и строителях. Она и её соавторы тоже стали предметом злобного поношения и проклятий со стороны суперпатриотов. Куняев десять лет анафемствует: «Эту стройку века, этот грандиозный ГУЛаг прославили Виктор Шкловский, Евгений Габрилович, Вера Инбер, Бруно Ясенский, Семён Гехт, Леопольд Авербах, Анна Берзинь, Лев Славин, Лев Никулин, Яков Рыкачев и многие другие вдохновенные романтики ГУЛага» (Цит. соч., т.1, с. 218 и «Возвращенцы«, М., 2006, с.29).

Списочек верный, только урезанный и несколько однобокий. Ведь среди «романтиков ГУЛага» были ещё и наши соплеменники — Максим Горький, А. Толстой, Вс. Иванов, Н. Тихонов, В. Катаев, М. Зощенко, К. Зелинский, В. Перцов, Б. Агапов…Все они названы В. Кожиновым («Судьба России», М., 1997, с.180). Впрочем, о том сборнике он выразился так: «Книга, воспевающая Беломорканал, то есть концлагерь, где погибали цвет русского крестьянства и многие деятели русской науки и культуры» («Пятый пункт», М., 2005, с.63). Но удивительно, что всегда столь дотошный, обожающий цифирь Кожинов не привел здесь ни одной цифры, ни одного факта, ни одной цитатки в доказательство ужасов концлагеря и даже не назвал ни одного из «многих» погибших там деятелей драгоценной науки и обожаемой культуры. Упомянул бы хоть академика Лихачева, досрочно там освобождённого «без ограничения в правах» за ударный труд в должности диспетчера на железной дороге и дожившего до ста лет под грузом почётных званий, наград и премий, в том числе — Сталинской. Почему же ничего этого нет у Кожинова? Да потому, что он, как и Куняев, просто побрёл по тропке, проложенной Солженицыным, перед которым всегда благоговел. Как нахваливал, и защищал, и обелял его, например, в беседе с правдистом В. Кожемяко. Да, брел и твердил: «Мэтр сказал… Отчего не поверить!».

И дальше: «Писатели воспели этот канал так, что и до сих пор существуют папиросы «Беломорканал», хотя это всё равно как если бы в Польше продавались сигареты «Освенцим» (Там же, с.63 и «Судьба России», М., 1997, с.180). Вы только подумайте: Освенцим с его душегубками и крематориями, с миллионами казненных… Именно об этих словах Кожинова я и вспомнил, когда увидел у художника Набатова пачку «Беломора».

И наконец: «Те, кто сегодня поносят Россию, — прямые наследники певцов Беломорканала» (Там же, с. 65). Сегодня поносят Россию Чубайс и Радзинский, Познер и Сванидзе… Это — наследники Горького?

Но вот странно: среди тех, кто писал о Беломорканале, не назван Михаил Пришвин. Как же так? Ведь замечательный писатель, в том же 1933 году самостоятельно побывавший на канале, и не очеркишко о нём поместил в коллективном сборнике, а написал целую повесть — «Осударева дорога», к тому же он из тех, кто до конца долгой жизни далеко не всё одобрял в советской эпохе. Разве можно умолчать о нём? А вот, поди ж ты, все умолчали — и Солженицын, и Куняев, и Кожинов… Почему же?

А потому, что не шибко правоверный советский писатель Пришвин написал прекрасный роман, поэму в прозе о строительстве Беломорканала. Приведу только одно его высказывание: «Канал не так интересен со своей внешней, прямо скажу, щегольской стороны, как с внутренней, со стороны создававшего его человеческого потока: тут соприкасаешься с чем-то огромным…Совокупность заключенных этических проблем в материале «Войны и мира», столь поразившая весь мир, в сравнении с тем, что заключено в создании канала, мне кажется не столь уж значительной» («Осударева дорога», М… 1958., с.8). Вот ведь как: с великой толстовской эпопеей сопоставил!.. А патриоты нам Освенцим суют…

Куняев пишет в своих воспоминаниях: «В третьем-четвертом классе я прочитал все четыре тома «Войны и мира» (Т.2, с.35). Не верю!.. А если всё-таки действительно прочитал, то это явно не пошло ему в прок. А ещё он говорит своим противникам: «Перестаньте бесноваться. Скажите лучше, прав я или не прав в том или ином случае». Перестань ловчить, а лучше разберись-ка сам в случае вранья о Беломорканале. Ведь для этого столько времени было! Ну хотя бы: откуда взял 70 тысяч трупов?

Но всё-таки в чем же дело? С Солженицыным или Волкогоновым всё ясно, им безразлично на что плевать, лишь бы это было советское. Но — Куняев? Тем более — Кожинов? Они же нередко честно писали о советском времени, воздавали ему должное. Тут тяжёлый и очень типичный случай: неприязнь по тем или иным причинам и признакам к тем или иным конкретным лицам затмила совсем неглупым людям суть проблемы, даже, как здесь, её огромное государственное значение. Это болезнь хроническая и, видимо, неизлечимая.

Вот психологически совершенно такой же факт из тех же воспоминаний Куняева: привёл довольно обширный список советских поэтов из национальных республик во главе с Расулом Гамзатовым и объявил их авторами «среднего версификационного уровня», «фанерными классиками» (Т. 1, с. 194).

Какие у автора доказательства? Никаких. Он лишь приводит имена переводчиков: Яков Хелемский, Яков Козловский, Юлия Нейман, Наум Гребнев, Давид Самойлов, Александр Межиров, Юнна Мориц, Семён Липкин… И какие, мол, вам ещё нужны доказательства? Но позволь, ведь почти все названные не только талантливо занимались переводами — они и сами по себе талантливые поэты, кое с кем из них ты дружил, кое-кого даже прославлял в стихах. Так неужели талантливым людям интересно возиться с поэтической фанерой?

Уж не буду тревожить тени Кайсына Кулиева или Мустая Карима, но докажи ты мне, что хотя бы одни только «Журавли» Гамзатова это фанера!.. Автор умер, и переводчик стихов Наум Гребнев умер, и Ян Френкель, написавший песню на слова поэта, умер, а стихи и песня всё живут и будут жить. Тебе, Куняев, хоть одно бы перышко из такого «журавля»…

Летит, летит по небу клин усталый,

Летит в тумане на исходе дня…

И в том строю есть промежуток малый,

Быть может, это место для меня…

А где же место для тебя, Куняев?

2

Недавно Станиславу Юрьевичу исполнилось 75 лет. Юбилей он отметил с размахом — и в Калуге, где родился и вырос, и в Москве, где живёт и трудится, ещё и, кажется, в Саратове, где его тоже знают, любят и издают. В центральных газетах — большие прекрасные статьи. Самая большая и самая прекрасная, конечно, статья в «Литературной газете» Владимира Бондаренко, непревзойдённого мастера юбилейного жанра. Тут всё как полагается: и мыслитель, пророк, и крест, который «он несёт» всю жизнь, обливаясь потом, и «своя Голгофа», и, «полёт Гагарина, который он выстрадал», и разумеется, «Вадим Кожинов, человек безусловного и абсолютного авторитета», а ещё, конечно, русскость, русскость, русскость. Прекрасно!

Однако в статье не обошлось без некоторых загадок. Так, юбиляр аттестуется ещё и «природным хищником», «свирепым зверем» «одиноким волком», удостоенным множества литературных премий, и это несколько озадачивает.

Озаглавлена статья — «Победитель огня». Это — из стихов Куняева:

Я иду — победитель огня,

Предвкушаю — дружина моя

От восторга и радости ахнет!

Так она его обожает! А какая дружина? Пожарная, конечно. Какая же ещё может быть у победителя огня. Но, увы, ожидание не оправдалось: рядовые пожарные «шарахнулись вдруг от меня», от брандмайора, от мультилауреата.

Отчасти озадачивает и фирменная бондаренковская русскость хохлацкого закваса. Смотрите: «Чувство русскости дало мужество Куняеву ещё в 1964 году писать:

Церковь возле гастронома

Приютилась незаконно…

Помилуй Бог, да в чём же здесь мужество, где русскость? Если бы тут были усмешка, ирония, то это одно дело, но их же нет, ими и не пахнет. Автор прямо и просто говорит о неуместности, даже о явной будто бы и незаконности церкви хотя бы рядом и с таким безыдейным заведением, как гастрономом. Это вполне в духе хрущёвской поры с её притеснением церкви — стихи написаны именно тогда.

Ах, Бондаренко, ах, русофил соломенный, бренчишь ты и сам не знаешь о чём. Даже вот похвалить хочешь — и тут всё неуклюже, всё с кондачка. Ведь у Куняева-то вот что:

Церковь около обкома(!)

Приютилась незаконно…

Обком это тебе не аполитичный гастроном. И опять же — незаконно. По прямому смыслу всех этих слов и здесь не пахнет ни мужеством, ни русскостью, а ещё сильнее, чем в бондаренковском варианте, шибает прямым угодничеством перед хрущёвщиной: «Святые отцы, прочь от обкома!».

Псковитянин Станислав Золотцев тоже отменно потрудился над юбилейной статьёй для «Правды». В заголовке у него такое же полыхание — «Окруженный огнём». Замечательно! Однако для цитирования критик, увы, не всегда выбирает лучшие строки. Вот, например, стихи о детстве:

В эту ночь я ночую в ночном.

Распахнулись миры надо мною.

Я лежу, окруженный огнём,

Темным воздухом и тишиною.

Что, на Псковщине так говорят — «я лежу, окруженный воздухом»? Интересно…

Где-то лаяли страшные псы,

А луна заливала округу,

И хрустели травой жеребцы,

И сверкали, и жались друг к другу.

Тут каждая строка вызывает вопрос. Во-первых, почему «страшные псы»? В ночное обычно брали деревенских собак. Так что это свои собаки. Что страшного в своих Жучках и Бобиках? Во-вторых, если во всю светит луна, то почему воздух назван тёмным? В-третьих, почему хрустели травой только жеребцы — а кобылы? В-четвертых, чем сверкали жеребцы? Не тем ли, что у них под брюхом? Хорошо бы прояснить.

Или вот с большой симпатией (она «культуру творит»!) изображена поэтом

Старуха, что зелье варит

И бормочет обрывок напева…

Какая там культура? Это по всем данным ведьма или Баба-яга какую-то отраву варит.

Впрочем, всё это досадно, но пережить можно. Серьёзней обстоит дело с такими строками:

Вызываю огонь на себя,

Потому что уверен: друзья

Через час подойдут на подмогу,

Потому что, сбираясь в дорогу,

Я об этом друзей попросил…

Автор и критик просто не понимают выражение «вызвать огонь на себя». Не знают, что тут имеется в виду огонь своих, а противник и без всякого вызова по тебе шпарит. И означает это почти верную смерть, самопожертвование ради успеха той или иной операции. А в стихах — расчётец: придёт подмога, я заранее договорился… Нет, всё это написано не журавлиным пером…

21 декабря — юбилейный вечер Станислава Куняева в Центральном доме литераторов. Корреспондент «Правды» говорит имениннику: «Это день рождения Сталина и день памятной дискуссии «Классика и мы» в ЦДЛ, инициатором которой были вы (Нет, инициатором был П.Палиевский, пригласивший Куняева. — В.Б.). Эти даты для вас как-то соотносятся?» Да, да, конечно, несомненно, подхватывает юбиляр. «Дискуссия произошла 21 декабря 1977 года совершенно не случайно. И сегодня я совершенно сознательно решил отметить своё 75-летие в этот же день» («Правда», 27.11.07).

Юбиляр хочет убедить нас, что если не всю жизнь, то уж не меньше тридцати лет является пламенным почитателем Сталина. Увы, на 76-м году память нередко отшибает. В его воспоминаниях нет ни слова о сознательном выборе дня той дискуссии — скорее всего, как тогда, так и теперь, какой день администрация Дома дала, тот и взяли. Там же очередь! Это я по своим вечерам знаю. Но зато в воспоминаниях есть цитатка из статьи тех дней какого-то Жака(?) Амальрика в парижской газете «Монд» (известного Амальрика звали Андрей): «Деталь, немало говорящая о смысле, который хотели придать дискуссии её организаторы: именно 21декабря родился некий Джугашвили» (Цит. соч., с.215). Так что, сей многозначительный «выбор» не родился в умах и сердцах организаторов, а навязан был тогда из Парижа каким-то Жаком. Имя Сталин в ходе дискуссии ни разу и не упоминалось. А уж в устах Куняева, да ещё в положительном контексте оно вообще было немыслимо.

В самом деле, что там 1977 год! Даже в цитированных воспоминаниях, вышедших в 2001 году и переизданных в 2005-м, всего два года тому назад, Куняев всё ещё то и дело глумится над Советской властью и Сталиным. При этом он использует едва ли не полный набор замшелых и тупых радзинско-сванидзевских штампов — от таких, как «…Мы разрушим до основанья, а затем…», «Эта штука сильнее, чем «Фауст» Гёте», от уверения, будто «школьные учебники уродовали вкус» до ярлыков о «джунглях социализма», «бесчеловечности сталинского социализма», о «гибели миллионов», о социализме как «системе геноцида», наконец, до превращения самого имени Сталина в злобное ругательство «сталинёныш» — его он навешивает на ненавистного Е. Евтушенко.

А вспомнив «наёмных убийц», за коими, по Солженицыну и по его расчётам, тысячи и тысячи жертв при строительстве Беломорканала, и тех, кто «воспевал убийц», Куняев гневно восклицает: «Вот они, настоящие сталинисты! Что бы делал Сталин без Ягоды, Бермана, Френкеля, Фирина, Раппопорта, Шкловского, Безыменского, Инбер, Авербаха?..» (Т.1, с. 377). Заменив здесь Ягоду на Ежова, Бермана — на Берию и т. д., с какой радостью подписался бы под списком таких «настоящих сталинистов», допустим, тот же Радзинский. Так-то вот… Не Молотова и Кирова, не Жукова и Василевского, не Курчатова и Королёва, не Шолохова и Твардовского, а именно еврейских «наёмных убийц» — что бы он делал без них! — считает Куняев опорой Сталина в строительстве великой державы. Иначе говоря, суть великой сталинской эпохи он видит не в стремительном взлёте страны до уровня сверхдержавы, а в репрессиях 30-х годов. Это именно то, что давно уже твердят нам Познер, Сванидзе, Жириновский, почему-то проклинаемые Куняевым. Ведь любой из них под этим подпишется.

И ещё грязный довесок: «Нацисты изобрели свои лагеря после Френкеля. Возможно, опираясь на их разработки» (Там же). Это доставило бы Радзинскому, доведись ему прочитать, восторг особого полёта. Ведь здесь уже всего один шаг до водружения на одну доску социализма и фашизма, Сталина и Гитлера… Нет, непросто избавиться от того, что в юности заложили тебе в душу твои учителя. Такой же антисоветчик Бондаренко глубоко ошибается в рассуждении об этих учителях: «Куняев очень быстро устал от изощренной атмосферы». Устал и ушёл…

Повторю: Куняев печатал это всего два года тому назад. А года через полтора в «Правде» изумленные народы читали его выступление на Пленуме ЦК КПРФ, озаглавленное «Надо помнить заветы Сталина». Там есть такие слова: «На телевидении правят Познер, Сванидзе, Шустер… А мы (С Солженицыным? — В.Б.) отстояли великие достижения социализма» («Правда», 6 апреля 2007). Беломоро-Балтийский канал одно из первых таких достижений.

А теперь мы читаем страстные вопли патриота-юбиляра: «Нельзя русофобам и лжеисторикам отдавать на поругание Советскую эпоху. Она была величественной. Это была эпоха, освободившая душу человеческую… Я для того и написал воспоминания, чтобы в меру своих слабых сил опровергнуть ложь и клевету на Советскую эпоху» («Правда», 27 ноября 2007).

Видели мы эти опровержения. А в злобном поношении социализма, Сталина, Беломорканала, множества советских писателей и даже некоторых классиков прошлого силёнки Куняев проявил отнюдь не слабые…

Настанет день, и с журавлиной стаей

Я поплыву в такой же сизой мгле,

Из-под небес по-птичьи окликая

Всех вас, кого оставил на земле…

С какой стаей плывешь во мгле ты, Куняев?..

В.С. БУШИН