Еще одно отступление, на этот раз - в защиту Спарты

Еще одно отступление, на этот раз - в защиту Спарты

«Люди хвалят и бранят чаще всего то, что принято хвалить или бранить».

- Ф. Ларошфуко

«Люди охотно верят тому, чему желают верить».

- Цезарь

Относительно Спарты существует два живучих предубеждения. Первое - о тупости жителей Лакодемона. Второе - о жестокости их обычаев. В действительности же все обстояло несколько иначе, а такая дурная слава обязана своим происхождением традиционным противникам спартанцев, которые за словом в карман не лезли. Спарта была весьма непохожа на них, а в сторону иного всегда летят плевки.

Сначала поговорим о их предполагаемой тупости.

Когда один афинский ритор назвал спартанцев «неучами», Плистоанакт, сын Павсания, ответил: «Верно, только мы из греков не научились от вас ничему дурному».

С первого взгляда многие принимали за тупость неразговорчивость, так контрастирующую с болтливостью жителей Афин и берущих с них пример. Трепа и демагогии в Спарте не любили, а обращали внимание на точность и ясность речи. Всяческие «златоусты» всегда обламывались в отношении спартанцев, так как те не давали себя заболтать. Даже послы в Спарте получали ответы: «Так и передай: ты едва смог завершить свою речь, а у нас едва хватило терпения ее выслушать!»

Кто-то в присутствии Агесилая похвалил ритора, сказав, что «он умеет представить великим даже незначительное дело», но спартанский царь не разделил восторга: «я не считаю хорошим сапожником того, кто на мелкую ногу шьет огромный башмак». А когда некто порицал философа Гекатея за то, что он за званым обедом не проронил не слова, Архидам заметил: «Кто умеет говорить, умеет выбирать для этого время».

Вместо риторической аляпистости спартанцы выработали тот стиль, что получил название лаконичной речи, когда немного простых слов заключают в себе много глубокого смысла и которой восторгались с тех времен до наших. Мало кто сейчас вспомнит какой-нибудь пассаж из знаменитых «филиппик» Демосфена, в то время как лаконичные фразы повторяет практически каждый в виде афоризмов.

«Верно выразился тот, - писал Плутарх, - кто сказал, что быть спартанцем - значит заниматься скорей философией, нежели гимнастикой». Среди первых семи мудрецов, признанных во всей Элладе, был и спартанец Хилон. И первая в Греции обсерватория, где были гномон и солнечные часы, создана Анаксимандром именно в Спарте.

Спартанским порядком восхищались многие авторы, даже принадлежащие к враждебному им лагерю: Плутарх, Страбон, Ксенофонт... У последнего (кстати, уроженца Афин и очевидца пелопонесской войны) Спарта вызывала сплошные восторги. (Он и сам был достоин уважения спартанцев. Чего стоит прорыв группы греческих наемников из глубины персидской территории под его командованием). Даже великий киник Диоген, язвивший по поводу всех и вся, удостоил Спарту парой лестных слов. Когда у него, возвращавшегося с Пелопонеса, спросили, откуда он и куда, Диоген ответил: из андрона в гинекей, т.е. - из мужской части дома в женскую. А когда у него спросили, видел ли он где хороших людей, ответил: людей - нет, детей - в Лакодемоне. Даже у тех, кто явно не нахваливал Спарту, у того же Платона, она проглядывает как прототип некоторых идей. Нравы элиты в его «идеальном государстве», похоже, срисованы с нравов Лакодемона. «Семейный кодекс» спартанцев также был им воспринят и развит.

Плутарх говорит и о музыкальности спартанцев. Для подтверждения он приводит слова известных поэтов о Спарте - Терпандрома: «Юность здесь пышно цветет, царит здесь звонкая Муза» и Пиндара: «Там хороводы ведет Муза и Красота». Он также заявляет о тесной связи между музыкой и храбростью спартанцев и цитирует уже спартанского поэта: «Кифары звук мечу не станет уступать». Примечательно и то, что перед сражениями в числе своих покровителей спартанцы приносили жертву музам.

Конечно, прежде всего превосходство спартанцев заметно в военном приложении. Однако, и война - это ведь не только забава для тупых громил.

В ходе Пелопонесской войны почти не было фронтальных сражений «стенка на стенку». Это прежде всего была войной мозгов: многоходовых стратегических замыслов, дипломатической игры. И в этом Спарта взяла верх. При этом была продемонстрирована превосходная гибкость и обучаемость. Ранее абсолютно сухопутное государство к концу войны выигрывало морские сражения у самого морского до той поры Афинского Союза. И т.д., нам не хочется здесь пускаться в исторические подробности, приведем лишь несколько иллюстраций.

Пелопонесская война длилась тридцать лет. Столько потребовалось, чтобы у противников Спарты истощились все резервы. Фукидиду не простили неудач во Фракии, осудили и изгнали (вероятно, историк он был лучший, чем стратег). Ламах и Демосфен (не путать с оратором) погибли на Сицилии. Алкивиад несколько раз менял сторону из-за интриг и приносил успехи каждой, в результате - бросил это дело. Ксенофонт, открыто симпатизирующий спартанцам, тоже был изгнан и ушел наемником к персидскому принцу. И кончились в Афинах герои, остались одни демагоги.

В Спарте было меньше народу, но они большего стоили. Единственный спартанец, Гилипп, ступил на землю Сицилии и организовал там разгром афинского корпуса.

Что касается заката Спарты, то он был исторически неизбежен. Масштабы мира изменились и спартанцы, чья численность колебалась от 20 до 5 тысяч, выронили его из рук. В 371 году в битве при Левктрах больше половины спартанцев погибло. Весьма красноречиво было построение их противников. Греческая фаланга традиционно имела глубину 8 шеренг. Напротив собственно спартанцев Эпаминонд выставил отборный «Священный отряд» с глубиной построения - 50 шеренг! Это наглядная демонстрация того, как оценивали спартанцев. Обратите внимание: отборный отряд, но государства, не следовавшего евгеническим принципам. Спарта пала потому, что она была единственная в своем роде. И ее просто задавили количеством, не считаясь с потерями [35]. Nec Hercules contra plures.

Конечно, это не единственный фактор, приведший к тому, что Спарта прекратила свое существование. Но все же она была на коне почти четыреста лет!

Другой причиной послужило размягчение нравов. Когда расширение театра военных действий разрушило «железный занавес», окружавший Спарту, открылись многие соблазны. В ходе Пелопонесской войны собственно спартанцы составляли спецназ и офицерский корпус и многие из них нашли весьма привлекательными власть, богатство и комфорт. А первым на это поддался еще царь Павсаний, командовавший объединенными сухопутными силами греков во время похода Ксеркса. Какой вывод из этого делаем мы? Выдающиеся качества должны оплачиваться по достоинству. Почему Ликург поставил своих сограждан в суровые условия и не давал послаблений? Потому что он не рассчитывал на их разум, у него в распоряжении был обычный чел-овеческий материал. Спартанцев, которые при всем своем уровне оставались людьми, держали в форме законы Ликурга. Сапиенс же держит себя в форме потому, что понимает необходимость этого, и ослабление хватки закона не приведет его к деградации. Посему, компаньонами нашей гипотетической аристократии могут быть только действительно разумные, и их не нужно держать в «черном теле» и заставлять жрать черную похлебку, чтобы не деградировали. В истории масса примеров достойных представителей человеческого рода, которым вся доступная роскошь не мешала быть «железными людьми»: Юлий Цезарь, Троян, Чингисхан. Это примеры из области войны и политики. Примеров ученых, которым богатство не размягчило мозги, еще больше [36].

Теперь о жестокости. Традиционно против Спарты выдвигается обвинение в убийстве отбракованных младенцев. Однако при этом совершенно упускается из виду, что инфацид, т.е. убийство нежелательных новорожденных, был широко распространен в Греции в целом. Это было не только естественно с точки зрения тогдашней морали, но и необходимо с демографической точки зрения. Большинство полисов страдало от перенаселенности, сопровождаемой ростом нищеты и другими ее последствиями. Отчасти разряжающим обстановку клапаном была колонизация.

Повсеместно в греческом обществе отец решал, признавать ему ребенка или нет. Во втором случае его просто выбрасывали. Новорожденные девочки подвергались этой участи гораздо чаще, чем мальчики. «На основе письменных источников подсчитано, что в IV в. до н.э. в 61 афинской семье было 87 сыновей и 44 дочери. В 228-220 гг. до н.э. в 79 греческих семьях, переселившихся в Милет в Малой Азии и получивших там права гражданства, было 118 сыновей и 28 дочерей» [37]. Аристотель, одобряя опыт Спарты, писал: «Пусть в силе будет тот закон, что ни одного калеки ребенка кормить не следует».

Философ Сенека (около 4 г. до н.э. - 65 г. н.э.) утверждал: «Мы убиваем уродов и топим детей, которые рождаются на свет хилыми и обезображенными. Мы поступаем так не из-за гнева и досады, а руководствуясь правилами разума: отделять негодное от здорового».

Таким образом, во всех греческих обществах нежелательных детей убивали. В большей части из них это делалось по прихоти отца, который мог отвергнуть и вполне полноценного ребенка, а мог оставить и слабого. В Спарте же не могло быть и речи об убийстве здорового младенца любого пола. В отличие от остальной Греции к инфациду здесь подходили разумно, превращая его в искусственный отбор.

Что касается общей жестокости спартанцев, то для подобных утверждений также мало оснований. По свидетельству Плутарха, спартанцы никогда не устраивали побежденным кровавой бани, «по их мнению было низко, недостойно грека - рубить и убивать разбитых и отступающих. Их обычай был не только благороден и великодушен, но и разумен, так как их враги, зная, что они убивают только сопротивляющихся и щадят сдающихся, считали выгоднее бежать, нежели оказывать сопротивление».

И еще замечание по поводу жестокости к детям. Призывной возраст в нашей стране - 18-19 лет. Этот возраст практически совпадает с окончанием средней школы. Воин, призванный в регулярную армию, обязан выполнять долг, защищая свою страну в открытых военных действиях. Гуманисты никогда не отвечают на сакраментальный вопрос - готов ли вчерашний школьник участвовать в современной войне? Какие шансы выжить у 18-летнего подростка, не сдавшего нормы ГТО? Или собственная смерть - единственный метод «отдать долг обществу»?

«Родина - единственная мать, которая требует, чтобы за нее умирали» ©.

Сколько раз должна история ткнуть гуманистов мордой в дерьмо, чтобы общество перестало посылать вчерашних детей в Чечню и на Кавказ? В Спарте, по крайней мере, жестокость «здесь и сейчас» была отличным фактором выживания в последующих войнах, являвшихся нормой того общества.

Но вернемся к истории. Афиняне, традиционные критики Спарты, поступали совершенно противоположным образом. В ходе пелопонесской войны они:

- Изгнали с родины всех жителей о. Эгина. Этот небольшой полис был старым соперником Афин, так как до того, как афиняне обратились к морю, самыми «водоплавающими» были жители этого острова. Но когда армия Ксеркса ворвались в Аттику, Эгина приняла афинских беженцев, а когда после Саламинского сражения отмечали отличившихся, по номинации «самый заслуженный город» выбрали Эгину: видимо, небольшая флотилия маленького острова накрошила больше всех персидских галер.

- В 427 г. до н.э. в наказание за попытку покинуть лагерь союзников народное собрание Афин постановило истребить на о. Лесбос всех мужчин, а детей и женщин распродать. Правда, потом приговор смягчили и вдогонку кораблю, увезшему приговор, послали другой, который едва успел вовремя. Указанная участь постигла «только» 1000 семей активных участников сопротивления. Заметим при этом, что в самой Аттике в то время было около 30 тыс. граждан, а население Лесбоса было гораздо меньшим.

- Однако этот план - истребление поголовно всего мужского населения и продажа в рабство остальных категорий - в полной мере был осуществлен в 416 г. на дорийском острове Мелос. Этот остров пытался сохранить нейтралитет и отказался вступить в Афинский морской союз. При предъявлении Афинами аргумента в виде экспедиционного корпуса островитяне сдались на их милость, которую мы уже описали.

Войны тем более жестоки, чем больше трусов в них участвует. Можно привести и другие примеры, но мы уже и так отвлеклись от Спарты.

Лакедемоняне во всех захваченных городах, даже в самих Афинах, ограничивались приведением к власти проспартанских партий. Самый жестокий поступок спартанцев, который можно вспомнить - это казнь пленных после разгрома афинян у Козьей реки. Армия не могла позволить себе их содержание, а действия афинян в ходе войны разубедили противников с ними церемониться (Основную массу спартанской армии составляли их союзники, и некоторые из них после взятия Афин требовали поступить с ними, как те с Лесбосом и Мелосом).

Захватывая в конце войны одну афинскую колонию за другой, Лисандр, спартанский командующий, не преследовал и не задерживал никого. Но потеря позиций и страх заставили толпы афинян вернуться в метрополию, что привело к большому скоплению там людей и быстрой сдаче при блокаде (Это еще и дополнение к вопросу о тупости: кто здесь дурак, а кто умный). Хоть это была и не ее ответственность, Спарта везде, где могла, выкупала из рабства мелосцев и возвращала им родину, равно как и жителям Эгины. К слову, на Эгине после возвращения был принят закон, осуждающий на смерть любого афинянина, ступившего на эту землю. По этому закону едва не пострадал Платон, попавший туда в качестве «живого товара» (неудачный визит к сиракузскому тирану). Но для него, как философа, сделали исключение. Примечательно, что в самих Афинах философам скидку не делали, скорее наоборот.

Таким образом, и в вопросе детоубийства, и на войне спартанцы были гораздо менее жестоки, чем их традиционные соперники и критики.

И в заключении разговора о данном этапе оглянемся еще раз на Спарту. Нужно оговорится: при всех восторгах, расточаемых нами в адрес этого государства, мы не возводим ее в абсолютный идеал, как кому-то может показаться. Речь идет об отдельных чертах, достойных служить примером. Никто не хотел бы повторять Спарту буквально. Там нетрудно обнаружить немало для нас неприемлемого [38]. Это все же было узкоспециализированное на войне общество. Особенности военной подготовки в то время требовали и таких порядков, от которых нас воротит: сами спартанцы называли свое государство «общиной равных», а наше мнение по поводу равенства и братства людей уже, должно быть, натерло вам мозоль. Ну а называть юношеские корпуса «стадами»... - тут у нас возникают и вовсе неприятные ассоциации. Совместные (и не особо вкусные) трапезы в принудительном порядке, герусия [39], коллегия эфоров, чья позиция помешала Спарте воспользоваться победой [40], консерватизм - все это мы бы оставили в могилах.

Резюме: уровень среднего спартанца был гораздо выше среднего представителя остального греческого мира того времени, однако, ввиду особых условий существования этого государства, мы не найдем там выдающихся достижений в другой области, кроме военной. Но тут у нас есть ниточка: ведь подобные обычаи существовали кое-где еще. Известное дело, на Крите, но это нам мало дает. Профессор Лурье в своей «Истории Греции» утверждает, что находит некоторые такие институты в Милете. Если это так [41], то лучшего нам и искать не надо. Ведь Милетская школа, на наш взгляд, это едва ли не самое ценное в античной мысли. Задолго до того, как Афинская Академия ковырялась в риторике, этике, рассуждала о справедливости, душе и т.п., представители Милетской школы - Фалес, Анаксимандр, Ксенофан - заложили основы математики и астрономии, причем их идеи о космических телах, о биологической эволюции, незаслуженно отброшенные в дальнейшем, предвосхитили современные.

Изменив кое-какие принципы в современных условиях, усадив на престол вместо воинственности (но не убирая ее слишком далеко) разум и знания, от Спарты можно кое-что (и не такое уж маленькое «кое-что») позаимствовать. А, собственно говоря, что? А как раз евгенику. Только уже на совершенно другом уровне.