Снаружи – Фридрих, внутри – Эфраим

Снаружи – Фридрих, внутри – Эфраим

Чеканка иностранных монет сама по себе не была фальшивомонетничеством, если при этом соблюдались все характеристики монет, хотя это, конечно, было вмешательством в суверенное право другого государства. В истории подобное встречалось часто. Самыми излюбленными образцами для подражания были флорентийские золотые гульдены, французские тюрно и английские стерлинги. Гёзы в Нидерландах во время освободительной войны с Испанией между 1568 и 1588 годами в больших количествах чеканили испанские, португальские и германские монеты.

Прямое фальшивомонетничество имело место тогда, когда, как в случае с североитальянским княжеским картелем, чужеземные монеты чеканились в ухудшенном виде. Здесь господин не мог сослаться на своё право чеканить монеты, которое ещё с античных времён легализовало его мошенничество, если оно ограничивалось территорией своего государства.

Так уж получилось – и это явный абсурд, что в исторических трудах вплоть до сегодняшнего дня Филиппа IV Французского называют «королём фальшивомонетчиков». Главные фальшивомонетчики взошли на историческую авансцену лишь столетия спустя. Это были прусский король Фридрих II, английский король Георг III и Наполеон Бонапарт.

Фридриха Великого потомки называли блестящим правителем. Когда он занял прусский трон в начале лета 1740 года, его считали не только образованным, открытым и терпимым, но и сказочно богатым. Терпимость короля, правда, не простиралась дальше декретированной ещё его прадедом – «великим курфюрстом» свободы вероисповеданий, оставлявшей некоторую свободу и для еврейского населения. Сказочное богатство состояло из 8,7 млн. талеров и серебряных сокровищ берлинского замка, который сестра Фридриха Вильгельмине Фридерике Софи фон Байрейт оценила в 6 млн. талеров.

Спустя пять лет вся наличность прусского короля была спущена в первой (1740-1742 гг.) и второй (1744-1745 гг.) Силезских войнах. Первоначальный капитал, необходимый для новой кампании, в которой Фридрих в союзе с Англией и некоторыми германскими государствами боролся за обладание Силезией и Саксонией против коалиции Австрии, Франции, России, Швеции и большинства германских княжеств, был оценён финансовыми экспертами Фридриха в 5,5 млн. талеров. Безжалостные налоги принесли в казну 2,3 млн. талеров. Часть серебряных сокровищ была направлена в переплав, это дало ещё 1,5 млн. талеров. Оставалось собрать 1,5 млн. талеров, и этого могло хватить лишь в случае быстрого окончания кампании. Безвыходное положение заставило всегда рационально мыслящего и просвещённого короля обратиться за помощью к одной из жриц алхимии с почти символическим именем Нотнагель*, которая заверяла его, что может «сделать» золота на 1 млн. талеров. Конечно, эксперимент не удался. Так как все дело было совершенно секретным (правда, в него был посвящён Фредерсдорфф – камердинер короля), судьба производительницы золота осталась неизвестной.

Завоевание Саксонии было первой целью прусской армии. Необходимые для войск мелкие монеты для покрытия первых потребностей уже были изготовлены по образцу лейпцигских монет в Кенигсберге и Бреслау, пока в строгом соответствии с саксонскими нормами.

29 августа 1796 г. 61 тыс. прусских солдат вторгается в Саксонию. Начинается третья Силезская война, или, как её потом назвали, Семилетняя война. Саксонская армия, насчитывавшая всего 19 тыс. человек, уже к середине сентября оказывается побеждённой.

Прусское генеральное военное командование на занятой саксонской территории должно было заботиться о том, как пополнить свои войска саксонскими солдатами, а прусскую казну – саксонскими деньгами.

Контрибуция была установлена в размере 5 млн. имперских талеров, то есть в том объёме расходов, который был определён финансовыми экспертами Фридриха на саксонскую кампанию. Но это ещё не все. 5 ноября появился королевский приказ о включении Лейпцигского монетного двора во владения прусской короны, что было вызвано, в частности, тем, что саксонский арендатор монетного двора Фреге остерегался ухудшать качество монет. Новый арендатор нашёлся в лице берлинской фирмы «Эфраим и сыновья», которая за чеканку миллиона имперских талеров в разменной монете была готова уплатить королю 200 тыс. имперских талеров. «Монетная стопа» этих монет, их весовые и качественные характеристики были гораздо ниже исходного уровня. При Фреге монетный масштаб составлял 14 талеров разменной монеты из марки серебра. Эфраим, чтобы вносить арендную плату, довёл выпуск монет до 18 и даже 20 талеров. Обман жителей оккупированных территорий был усугублён тем, что на обесцененных монетах ставились довоенные годы выпуска – 1753 и 1754.

Когда прусские войска в конце концов остановились в Богемии, Эфраим предложил подделывать австрийские монеты достоинством в 7, 10 и 20 кройцеров из расчёта 200 тыс. монет на 1 млн. талеров. Фридрих Вильгельм Борке, глава оккупационных властей в Саксонии, сопроводил эти предложения своим комментарием, который давал высокую оценку этой афёре, так как тогда солдаты Богемии обойдутся дешевле, и направил их Фридриху II. Последний не удовлетворился предложенным. Он потребовал 350 тыс. талеров за разрешение на чеканку. «Эфраим и сыновья» согласились, но при условии, что им будет позволено изготовить монет на общую сумму в 1,5 млн. талеров. Контракт состоялся. Фальшивые монеты должны были чеканиться в Дрездене и Праге. К счастью, население Богемии не слишком пострадало. После поражения под Кёльном ( 1757 г.) прусские войска оставили основную часть Богемии.

Продукция саксонских монетных дворов под давлением лавинообразно нарастающих требований короля катастрофически обесценивалась. Вместо первоначальных 14 талеров из 1 марки серебра стали чеканить 45 талеров в мелких монетах. В летописи фальшивомонетничества наступила пасха. Фридрих II, однако, в каждом договоре со своими монетными арендаторами специально оговаривал, что саксонские монеты не должны попадать в Пруссию. Обесцененные монеты в восемь грошей, а также саксонские 6– и 3-грошевые монеты были основными деньгами войны. Около 25 млн. талеров Фридрих II получил от чеканки фальшивых денег, что составило 1/6 того, во что обошлась ему вся Семилетняя война. Эти монеты были названы «эфраимитами». Название было унаследовано прусскими монетами в 1/3 талера, которые стали чеканиться в Дрездене с 1757 года, и 12-грошевыми монетами. Оно отражало разочарование прусского населения, страдавшего, правда, в меньшей степени, чем население Саксонии или Польши, от «похудения» денег. Эфраимиты вскоре стали настолько непопулярными, что на улицах Берлина им посвящали куплеты: «Прекрасны снаружи, ужасны внутри, – Фридрих снаружи, Эфраим внутри». В возрождение широкомасштабного фальшивомонетничества с удовольствием включались и другие «монетные господа». Первым среди них был граф фон Вид, который в своей мастерской в Нойвиде чеканил недоброкачественные 4-грошевые монеты, сбывая их в основном в Саксонии, где граф составил конкуренцию прусскому фальшивомонетничеству. Мастерская была закрыта лишь в 1760 году по настоянию императора Франца I. За графом фон Видом следовал маркграф фон Ансбах, который организовал производство фальшивых монет в своём родовом имении – в Ансбахе, как и князь фон Сайн-Виттгенштейн-Альтенкирхен, чеканивший монеты в Сайне. Особенно большие неприятности доставляла «старому Фрицу» монетная мастерская князя фон Ангальт-Бернбург Виктора Фридриха, функционировавшая с 1758 года. Прусский король с применением силы закрыл и опечатал её уже в конце 1760 года. В ответ Виктор Фридрих не без угрозы заявил, что, если его лишат монетной мастерской, он впредь не будет платить налоги, связанные с войной. Угроза возымела действие. Виктор Фридрих получает разрешение возобновить чеканку монет, однако при недвусмысленном запрете направлять свои монеты, которые очень походили на прусские 8-, 5– и 2-грошевые монеты, в Пруссию.

Все транспорты купцов, двигавшиеся на запад, обыскивались, прусские деньги не подлежали вывозу. Вскоре другие господа присоединились к прибыльному делу: герцог Вюртембергский, герцог Саксонский-Веймарский-Айзенахский, граф фон Штольберг, герцог Мекленбургский-Шверинский и некоторые другие. Масштаб производимых ими денег увеличился до 45 и 44 талеров из марки.

Вину за монетные махинации возложили на евреев, так как арендаторами королевских и многих других монетных дворов являлись в основном представители этой нации. Конечно, и в их руках оседало немало из того, что они делали по приказу своих господ. Восстановленный дворец Эфраимов в одном из районов Берлина стал ярким свидетельством власти Эфраимов, которые при Гогенцоллернах были в большой чести, а глава предприятия получил ранг тайного советника. «Эфраим и сыновья» занимались денежным обманом, но действовали по указке своих господ. Они опасались последствий незаконного обогащения, как черт ладана. Разоблачение означало бы не только потерю предприятия, о чем свидетельствует судьба казнённого в 1573 году монетчика Липпольда. И в том случае речь шла об узаконенном убийстве, потому что Липпольд мог доказать, что ни одного геллера не взял себе. Он должен был с позором умереть, потому что преемнику скончавшегося в 1571 году курфюрста Иоахима II был нужен повод для организации погромов и присвоения имущества живших в Бранденбурге евреев. Следующий эпизод доказывает, что не евреи были ответственны за фальшивомонетничество Фридриха II. Англия обещала Пруссии за кампанию против Франции, Австрии и России значительные субсидии, предоставление которых было начато в середине 1758 года: золото стоимостью 1 367 626 и серебро стоимостью 2 655 388 имперских талеров. Изготовление монет из полученных драгоценных металлов было поручено не арендаторам-евреям, а осуществлялось самим государством. Король узнал, что существуют способы облагораживания меди. И вот мы имеем возможность прочесть предписания короля тайному военному советнику Фридриху Готтхольду Коппену, Мейсен, дата 11 ноября 1760 г.: «Я располагаю информацией, что существует способ рафинирования меди, при котором обработанная рафинированная медь может использоваться вместе с золотом для чеканки монет, внутренняя ценность которых значительно выше, чем стоимость монет, сделанных из обычной меди. Если сейчас дополненные плохой медью монеты с изображением Фридриха*по своей ценности примерно соответствуют 2 талерам, 12 грошам, то использование рафинированной меди повышает их стоимость до 4 талеров… Так как это может дать значительную прибыль и увеличить доходы от чеканки монет, я пришёл к решению, что все золото, субсидированное англичанами и пока не превращённое в монеты, должно быть использовано в соответствии с этим способом на монетном дворе в Берлине. Все должно оставаться в моей собственности, чтобы никакие евреи-монетчики не имели с этим ничего общего и не могли отчеканить ни одной монеты из оставшегося английского золота». В том же приказе король обязывает директора берлинского монетного двора и его главного мастера к строгой секретности.

Просвещённый абсолютный самодержец опять оказался в плену трюкачества алхимиков. Надо сказать, что приказ свидетельствует о том, что его автор не вполне в ладу с немецким языком да и знаниями английской литературы похвастать не может. В противном случае ему были бы известны комедии Бена Джонсона.

В появившейся в 1605 году и с тех пор известной почти каждому англичанину (речь, конечно, идёт в первую очередь о современниках Фридриха II) комедии «Эй, к востоку» её авторы Бен Джонсон, Джон Марстон и Джордж Чампен показали, как подмастерье Квиксильвер, обучающийся «золотым делам», даёт шкиперу Сигаллу квалифицированный урок фальшивомонетничества: «Даже самый последний подмастерье знает, как это делается. Но я расскажу тебе, как ты сам можешь заставить медь побледнеть. Возьми мышьяк – это прекрасный яд. Промой его три-четыре раза, потом помести в стакан с химией, пусть он превратится в отвар. Через 24 часа он будет готов. Этим твёрдым порошком нужно тщательно натереть хорошенько вычищенную медь. Дело сделано». Квиксильвер знает также рецепт утяжеления фальшивой монеты. Но давайте довольствоваться тем, что мы только что узнали.

«Химия» – это, по всей вероятности, винный камень. В 1626 году один фальшивомонетчик из Люксембурга признался, что если в расплавленную шведскую медь (медь с небольшим содержанием серебра) добавить мышьяк и винный камень, то она становится белой, как монета в три су.

Как прусский король собирался делать золотые монеты ещё более золотыми – остаётся загадкой. Во всяком случае, он распорядился новые золотые монеты с изображением императора Августа чеканить не в 11, а в 7 карат, после чего возмущался, почему его фокус не удался и никто не хочет брать плохую золотую монету по её объявленной стоимости.

В соответствующей исторической литературе, где Фридрих II объявляется не только великим, но и «единственным», о денежных афёрах короля не упоминается вовсе. В других трудах вся вина за эти преступления возлагается на евреев-монетчиков. Имена монетчика-арендатора Даниэля Итцига и банкира Натана Фейтеля Эфраима становятся в Берлине символом мошеннического «еврейского ростовщичества», вообще прозвищем евреев.

Бенжамин Фейтель Эфраим, сын Натана, оставил нам интересные воспоминания и зарисовки того времени, в особенности о том, что касалось отношения Фридриха к Польше: «Фридрих всегда рассматривал Польшу только как прусскую колонию, широко трактуя мудрую и хитрую фразу Соломона: милость к соседу – это грех.

К этому времени король решил произвести уменьшение содержания драгоценного металла в монетах. То, как он хотел это сделать, было неправильным. Он не хотел ничего слышать о том, что содержание металла в монете не может быть совершенно произвольным. Для того, чтобы разубедить его в этом, я привёл пример с разменной монетой. Мне хватило мужества признаться в том, что я не внял его приказу, но, бог свидетель, я всегда следовал правилу, что из всех циркулирующих монет не больше 1/10 должно приходиться на разменные монеты. Я не мог предвидеть появления Шуленбурга (граф Фридрих фон Шуленбург (1742-1815 гг.), министр и генерал-почтмейстер Пруссии, оповестил берлинцев после поражения пруссаков под Йеной и Ауэрштедтом ( 1806 г.): «Спокойствие – это первая гражданская заповедь») и его партнёров, которые выпуском ущербных монет создали в стране бедственное положение.

Чеканку ущербных монет король обосновывал следующими соображениями: для того, чтобы не допустить подъёма промышленности в Польше, необходимо привести в негодность основной измеритель, оценивающий и воплощающий в себе все предметы, – польские деньги.

С одной стороны, я не рискнул говорить ему о несправедливости этих действий. Он бы наверняка ответил: «Смотри-ка, еврей, а разыгрывает из себя честного человека». С другой стороны, они вполне совпадали с моими интересами…

Голод распространился на весь континент (имеется в виду засуха 1770-1772 гг.). Я должен был на фальшивые польские деньги закупать в Польше овощи и зерно».

Это честные слова. Эфраим не снимает с себя вины. Он подтверждает, что Фридрих был фальшивомонетчиком высокого полёта: «Меня обвиняли, говорили, что я присвоил себе часть того, что было получено в результате чеканки и распространения голландских дукатов, рублей и т. д. Я же уверяю, что моей доли в этом деле нет».

Неважно, кто не только чеканил чужие монеты, но и облегчал их (Бенджамину Эфраиму во время подделки дукатов было 15 или 16 лет). Приказ исходил из королевского кабинета. «Тайный советник Прусского королевства» Бенджамин Фейтель Эфраим завершает портрет Фридриха великого, но не единственного (монарха-фальшивомонетчика) словами: «Привязанность большого человека чеканить в уменьшенном виде чужие монеты восходит ещё к Семилетней войне. Эта страсть не покидала его, так как тем самым король находил не только необходимые для ведения войн средства, но и скрытым образом взимал контрибуцию со своих соседей».

Мы не хотим расставаться с большим прусским фальшивомонетчиком, не приведя суждение великого немецкого поэта о развитии денежных дел в Пруссии в дальнейшем. Генрих Гейне в своих «Путевых картинах» пишет: «В денежной политике Пруссия продвинулась далеко вперёд. Там умеют, смышлёно примешивая медь, сделать так, чтобы щеки короля на новой монете краснели». Но это относится к тому времени, когда прусские серебряные сокровища из берлинского замка давно уже попали на монетные дворы, за несколькими редкими исключениями. А бравая прусская армия пережила не одно позорное поражение.