Литература

Введение

14 июня 2008 года должно было бы исполнится 80 лет Эрнесто Че Геваре – самому знаменитому революционеру второй половины XX столетия. «Знаменитый революционер», «великий политический деятель», «последний романтик», «фанатик марксизма»… или «супергерой-одиночка», «донкихотствующий авантюрист», «террорист-самоубийца», «анархист» – это далеко не полный перечень ярлыков, которые на него навешивали. Однако обаяние этого необычного человека не укладывается в рамки определений. Его популярность, особенно среди молодежи, поистине колоссальна.

Кто только не пытался присвоить себе его знамя – западные хиппи и мусульманские интегристы, никарагуанские сандинисты и украинские националисты, участники революционного движения Тупак Амару в Перу и сапатисты в Мексике, болельщики футбольного клуба «Коло-Коло» и бойцы Патриотического фронта им. Мануэля Родригеса в Чили…

В истории случалось нечасто, чтобы кто-либо приобретал всемирную известность с такой же быстротой, как Че Гевара. Его образ, его имя и его идеи до сих пор притягивают, словно магнит. В наше время при помощи пиара и политтехнологий можно сделать популярным почти любого политика, но эта популярность не бывает долгой. Че Гевару же помнят и – что еще важнее – любят по сей день.

Знаменитую фотографию Че Гевары работы Альберто Корды без устали тиражируют на футболках альтернативных рок-групп, календариках, продуктах питания, обложках книг – словом, эксплуатируют в рекламных целях. И не без основания – это изображение обладает особой энергетикой, оно приковывает взгляд, оно вызывает восхищение. Хотя многих и отталкивает – не превратился ли героический команданте Че в популярный рекламный бренд? Ироничный Артемий Троицкий высказался по этому поводу однозначно: «Я не в восторге от рекламы, на всю катушку эксплуатирующей образ Че Гевары, но не считаю это чем-то особо зловредным. Для него это ерунда – слону дробина. Масштаб этого человека таков, что опошлить его образ практически невозможно».

Этот образ «героического геррильеро» (повстанца, партизана) для многих по-прежнему остается символом Свободы, Чистоты, Бескорыстия, Самопожертвования ради идеи. Он преломляется сквозь призму нынешних ценностей и каждодневной рутины. Ведь Че Гевара хотел изменить этот мир, погрязший в заблуждениях, вопиющую несправедливость по отношению к бесправным. Его граничащая с фанатизмом преданность избранным идеалам сочеталась со здоровой долей нонконформизма и интернационализма. «Самый трезвый и последовательный практик социализма» – так называл его Режи Дебре, французский социалист, долгое время шагавший с Че плечом к плечу по тропам социальных преобразований. Сегодня их теории воспринимаются совершенно иначе, нежели в далекие 1960-е…

Так почему же имя и образ Че снова на устах и знаменах? Однозначно не ответишь. Он провозгласил борьбу с Системой, стремился оказывать братскую помощь угнетенным и нуждающимся во всем мире, принимать людей такими, какие они есть, – вот в принципе основные магниты, привлекавшие к нему и 40 лет назад, и теперь. Тогда с его именем и его лозунгом «Будьте реалистами – требуйте невозможного!» молодежь выходила на улицы Парижа, Лондона, Западного Берлина, Праги, Нью-Йорка. Сегодня его портреты – в колоннах антиглобалистов по всему миру.

В 60-е имя Эрнесто Че Гевары ассоциировалось у молодежи с идеализмом и интернационализмом. Он символизировал революционную Кубу, мятежную Латинскую Америку. Сегодня те, кто заново знакомится с Че Геварой, не соотносят его личность с реальной политической историей. Их влечет и вдохновляет Че Гевара как символ – вечно молодой, бескорыстный преобразователь общества несправедливости. Он воспринимается прежде всего как символ революционных, необязательно коммунистических, преобразований. Как писал о Геваре аргентинский писатель Эрнесто Сабато, «…для тех, кто оплакивал его убийство, он погиб за идеал бесконечно более ценный, чем просто идеология: за идеал Нового Человека».

Многие по-прежнему считают его авантюристом. Сам Че писал о себе: «Некоторые называют меня искателем приключений. Но только я искатель приключений особого рода, из той породы, что рискуют своей шкурой, дабы доказать свою правоту». Даже у противников он вызывал уважение своей приверженностью убеждениям, готовностью отдать за них жизнь. Революционный идеализм, воплощенный в личности Че Гевары, по-прежнему обладает огромной притягательной силой. Команданте Че, несмотря на противоречивость своей исторической роли, остался романтическим символом борьбы за справедливость, легендой, по которой так соскучился наш прагматичный мир.

После Че Гевары осталось мало трудов – его главным достижением была его собственная личность.

Жизненный путь

Детские годы

…Я всегда любил мечтать и никогда не перестану, пока не остановит пуля…

…Мое поражение не будет означать, что нельзя было победить. Многие потерпели поражение, стараясь достичь вершины Эвереста, и в конце концов Эверест был побежден.

Эрнесто Гевара де ла Серна родился 14 июня 1928 года в городе Росарио (Аргентина) в семье архитектора Эрнесто Гевары Линча. Среди предков знаменитого команданте – два испанских гранда: вице-король Новой Испании и вице-король Перу.

В молодости, получив приличное наследство, отец Че Гевары дон Эрнесто оставил архитектуру, хотя собирался посвятить ей свою жизнь, и занялся выращиванием мате (парагвайского чая, как его еще называют), к которому аргентинцы питают особое пристрастие. Дело обещало быть прибыльным, но дон Эрнесто не преуспел. Мать Че Гевары, донья Селия де ла Серна и де ла Льоса, женщина страстная, порывистая и энергичная, была полной противоположностью своему мужу. Донья Селия страдала астмой, эта наследственная болезнь ее рода передалась и Эрнестино.

Донья Селия была большой поклонницей поэзии, музыки, новизны идей (в сочетании с пренебрежением к деньгам, которых все равно не хватало). Раньше других женщин своего круга Селия стала водить машину, одна из первых завела чековую книжку, заявила о своем праве участвовать в разговорах о политике – все это в Аргентине 1920-х годов было прерогативой мужчин.

Эрнестино, будущий команданте Че, родился, когда молодые супруги отправились в деловую поездку в Росарио. Роды были преждевременными, на месяц раньше положенного срока. Малыш родился крохотный и слабый – родители тревожились, что он долго не проживет.

Однако до двух лет Эрнестино рос и развивался нормально, пока у него не обнаружилась астма, спровоцированная простудой. Отец, заметив у своего первенца признаки подступающей болезни, принялся его закалять: купал в ледяной воде, оставлял его после мытья нагишом на балконе, чтобы он обсыхал на солнце и на ветру… В конце концов бедный малыш схватил воспаление легких, вызвавшее хронический бронхит, а затем уже начались астматические спазмы, терзавшие Эрнестино до конца его дней.

Приступы учащались, и по совету врачей молодые родители перебрались в живописный городок Альта-Грасиа, расположенный неподалеку от Кордовы, в гористой местности, которая отличалась сухим прохладным климатом, особенно благоприятным для страдающих респираторными заболеваниями. Там Гевары приобрели дом, называвшийся «Вилла Нидия», в этом доме и прошло детство Эрнестино.

Здесь, в Альта-Грасиа, дон Эрнесто вспомнил, что в молодости увлекался архитектурой, и не без помощи жены, энергично включившейся в светскую жизнь, получил несколько выгодных заказов, позволивших ему облегченно вздохнуть и осмотреться в новых местах.

Вскоре у Эрнестино появилась сестренка Селия, затем – брат Роберто, еще одна сестричка – Ана Мария, а потом самый младший – Хуан Мартин.

Здоровье Чанчо (Поросенок – таково было домашнее прозвище старшего сына, возникшее благодаря внешности маленького крепыша и его неряшливости в одежде) оставалось предметом постоянных родительских забот. Чистый воздух был благоприятен, но приступы удушья все равно повторялись по три-четыре раза в день. Постоянно нужно было держать под рукой ингалятор. В серьезных же случаях приходилось прибегать к внутривенным инъекциям адреналина. Своей первой подруге Ильде Че Гевара рассказывал, что научился делать себе уколы, когда ему не было еще десяти лет.

Донья Селия научила сына плавать и требовала, чтобы он проводил в бассейне не менее трех часов ежедневно: плавание расслабляет грудные мышцы и учит правильно дышать. Мальчик не мог ходить в школу вместе со сверстниками, отсидеть все уроки было ему не под силу, и мать занималась с ним сама. А когда через год министерство просвещения прислало вежливое напоминание о том, что ребенок до сих пор не включен в школьные списки, Селия стала отпускать его в школу – в те дни, когда ночь накануне проходила без приступов. К четвертому классу учителя привыкли, что Эрнесто Гевара посещает уроки нерегулярно, да и претензий к его успеваемости у них не было, и ему разрешили заниматься заочно: младшие братья переписывали для него задания и относили в школу его тетради.

Читать Эрнесто начал рано, с четырех лет. Его родители собрали неплохую библиотеку, в которой рядом с французскими приключенческими романами стояли греческие трагедии, Маркс соседствовал с Кропоткиным, Неруда – с Фрейдом. Это превращало розыск нужной книги в интригующее занятие со множеством попутных открытий. Любознательный мальчик читал все подряд.

Чтобы он не дичал в одиночестве и не терзался комплексом неполноценности, дон Эрнесто приваживал к дому всех ребятишек округи и следил за тем, как держится с ними его сын. Немало душевных сил ушло у ребенка на то, чтобы доказать сверстникам, что он такой же, как все, и не нуждается в снисхождении.

В 1941 году тринадцатилетний Эрнестино был принят в государственный колледж имени Деан-Фунеса. Колледж этот находился далеко от дома, ездить туда каждое утро в душном автобусе мальчик был не в состоянии, и мать возила его в автомобиле.

Неудобства ежедневных поездок со старшим сыном в колледж стали в конце концов очевидными, и в 1943 году Гевары перебрались поближе к колледжу, в Кордову. А на следующий год сбылась мечта Эрнесто: он был принят в клуб «Атлетико Аталайя».

«Да, Эрнесто сделался классным игроком в регби, – рассказывает его друг Альберто Гранадос, – рисковым игроком, совершенно не знающим страха. Бывало, конечно, что во время матча он покидал площадку, чтобы воспользоваться ингалятором. Астма его изводила, но он умел себя превозмочь». В 1939 году, когда в Аргентину приезжал знаменитый шахматист Капабланка, Эрнесто увлекся и шахматами.

Юность. Студенческие годы

Окончив колледж, семнадцатилетний Эрнесто уехал в Буэнос-Айрес, где поступил на медицинский факультет. «Надо поскорее начать зарабатывать» – так объяснил он свое решение, имея в виду, что медицина в Аргентине является делом надежным и прибыльным. Эрнесто торопился жить: ведь он постоянно помнил о том, что его жизнь может оборваться в любую минуту.

В студенческие времена любимым автором Эрнесто становится Сартр, очень модный в послевоенной Аргентине. По Сартру, человеческая сущность острее всего осознается в пограничной ситуации, перед лицом небытия. Эрнесто в этой ситуации находился почти непрерывно.

Событием в жизни его поколения стала «Всеобщая песнь» Пабло Неруды, поэтическая версия истории Латинской Америки, начиная от доколумбовых времен. Фрагменты поэмы ходили в Буэнос-Айресе по рукам начиная с 1943 года, а полный текст ее был опубликован в 1950 году тиражом в несколько сот экземпляров, с великолепными иллюстрациями Сикейроса и Риверы. Мировоззрение сверстников Эрнесто Гевары под воздействием Неруды приобрело своеобразный радикально-поэтический склад. Не ушел от этого влияния и Эрнесто.

Антикапиталистический настрой «Всеобщей песни» близок был Эрнесто Геваре: «Богатым – изысканный стол, объедки для бедных. Все деньги – богатым, а бедным – работа. Богатым – дворцы, а хижины – бедным». Тяготы бедности и вынужденного труда были ему знакомы, в родительском доме бессребреничество считалось почти синонимом порядочности и благородства, и Эрнесто привык верить, что капитал – непорядочен, он пожирает слабых, а уцелевших обкрадывает.

В университете Эрнесто какое-то время ходил на собрания коммунистической группы, но затем потерял к этому интерес, придя к выводу, что там слишком много спорят и что споры эти далеки от конкретного дела.

Его собственные интересы в годы университетской учебы не столь уж тесно были связаны с политикой. «Я, как и все, хотел одерживать победы, – говорил Эрнесто много лет спустя, выступая перед кубинскими врачами, – мечтал стать знаменитым исследователем, мечтал неустанно трудиться, чтобы добиться чего-то такого, что пошло бы в конечном счете на пользу всему человечеству, но это была мечта о личной победе. Я был, как и все, продуктом своей среды».

В 1946 году донья Селия перенесла серьезную операцию: у нее была обнаружена злокачественная опухоль груди. Операция прошла благополучно, но все волнения, с этим событием связанные, подстегнули интерес Эрнесто к медицинским исследованиям. Однако позднее, когда состояние здоровья матери перестало вызывать опасения (после операции донья Селия прожила еще 19 лет), Эрнесто охладел к научной работе.

Путешествие мотоциклистов

Одним из друзей юности Эрнесто Че Гевары был Альберто Гранадос. Низкорослый добродушный толстяк (Эрнесто, сам невысокого роста, звал его Петисо – Коротыш), Гранадос был на пять лет старше Эрнесто. В 1945 году, когда Гевару приняли в столичный университет, Петисо уже окончил медицинский факультет по специальности «лепрология», и этот выбор был для него не случаен. Работящий и самоотверженный, Альберто решил посвятить свою жизнь служению самым обделенным, несправедливо и жестоко наказанным судьбою людям. Работал он в лепрозории в 180 километрах от Кордовы. Эрнесто иногда к нему приезжал – и, глядя на своего друга, приучал себя не сторониться больных.

Контракт Альберто между тем подходил к концу, и, заручившись рекомендациями видных лепрологов Аргентины, Петисо решил совершить поездку по континенту – в надежде найти постоянную работу. Транспортные расходы, как предполагал Альберто, не должны были быть чрезмерно велики: у него был старый мотоцикл. Маршрут пролегал через крупные лепрозории Южной Америки, и посещение их было обязательным: там Петисо мог рассчитывать на заработок.

Альберто предложил своему юному другу составить ему компанию. Шел декабрь 1951 года, Эрнесто учился на последнем курсе, приближалась самая горячая преддипломная пора. Тем не менее Эрнесто с радостью ухватился за эту возможность.

Вероятно, одной из главных причин, побудивших Эрнесто прервать учебу, было некоторое разочарование в медицине. Эрнесто специализировался на аллергии, поскольку это явление известно было ему не понаслышке и для исследователя здесь непочатый край работы. Однако вкуса к научным изысканиям он в себе не обнаружил, что же касается практики – то она, как известно, привязывает врача к определенному месту. Одна мысль о том, что всю жизнь придется провести на одном месте, вызывала у него удушье.

Друзья закупили снаряжение, распрощались с близкими. Они направились на юго-запад, в сторону чилийского города Темуко, чтобы оттуда двинуться на север, по Панамериканскому шоссе. (Про это путешествие на основе дневников Че Гевары и Гранадоса в 2004 году режиссером Уолтером Саллесом был снят фильм «Дневники мотоциклиста». Интересно, что исполнитель роли Альберто Гранадоса, актер Родриго де ла Серна, является дальним родственником Че Гевары. Фильм «Дневники мотоциклиста» участвовал в конкурсе 57-го Каннского кинофестиваля и завоевал три награды.)

Возле чилийской столицы машина вышла из строя. Путешественники взвалили на плечи пожитки и двинулись по обочине шоссе уже в качестве пешеходов. Очень скоро эксперты-лепрологи поиздержались. Пришлось подрабатывать. Друзья становились и грузчиками, и мойщиками посуды в придорожных ресторанах, и ветеринарами, и радиотехниками. В сельской местности спросом пользовались их медицинские и технические навыки (правда, оплачивались они скудно), в городах же от молодых людей требовалась лишь грубая физическая сила, здесь можно было хорошо подзаработать – или нарваться на воинственных конкурентов.

На севере Чили они смогли увидеть, в каких ужасных условиях живут чилийские шахтеры, с каким мужеством они переносят лишения. Это был первый случай в жизни Эрнесто, когда он познакомился с жизнью и трудом пролетариата. Уступами спускались вниз цеха обогатительной фабрики, в ущелье стекали мутно-голубые потоки – отходы медного купороса, над медеплавильным заводом стоял рыжий дым, все вокруг было покрыто едким черным налетом, и воздух здесь был очень нездоров, люди работали в устрашающего вида повязках, закрывающих рот и нос. Кругом убогие лачуги и грязь. Для того чтобы выбраться из этого беспросветного мрака, добиться привилегий, гарантий и удобств, нужны были годы и годы настойчивой забастовочной борьбы.

Так, где задерживаясь на несколько дней, где следуя без остановки попутным транспортом или пешком, друзья пересекли границу Перу и двинулись по направлению к Куско. Чем дальше на север, к экватору, тем чаще попадались селения, а то и целые районы, где жители совсем не знали испанского языка. То были места обитания коренных американцев – индейцев кечуа, их странный говор с редкими вкраплениями испанских словечек был совершенно непонятен Эрнесто. Увиденное его ошеломило даже больше, чем котлован Чукикаматы, – и не столько нищетой, сколько пренебрежением, презрением к этой нищете со стороны даже самой захудалой местной власти, непроницаемого барьера между индейцами, метисами и белыми.

В одном из перуанских лепрозориев друзья задержались почти на месяц: им дали возможность пожить среди прокаженных, быть может, для того, чтобы испытать мужество заезжих экспертов. Эрнесто и Альберто выдержали испытание: они вступили с больными в контакт без масок и перчаток, держались с ними по-дружески, почти накоротке.

«Мы попытались применить психотерапию, – рассказывает Петисо. – Организовали из прокаженных футбольную команду, устраивали спортивные состязания, беседовали с ними на самые разнообразные темы, охотились в их компании на обезьян. Наше внимание и товарищеское отношение резко подняли их тонус. Больные искренне привязались к нам…»

Больные и в самом деле привязались к двум молодым чужестранцам, пытавшимся хоть как-то их развлечь. Через три года, живя уже в Мексике, Эрнесто получил из Перу две фотографии: групповой портрет прокаженных и эпизод футбольного матча.

Между тем с отъезда экспертов из Кордовы прошло целых пять месяцев. Родители Эрнесто могли только гадать, где затерялся их бродяга-сын. Однажды они получили от него письмо, в котором Эрнесто ставил их в известность, что на плоту, построенном прокаженными, они с Петисо направляются вниз по Амазонке, в Бразилию.

Уже на территории Бразилии, возле самой перуанской границы, плавание пришлось прекратить: астма Эрнесто сильно обострилась. Путешественники на самолете отбыли в Каракас, богатую столицу Венесуэлы, переживавшей нефтяной бум.

Альберто Гранадосу предложили хорошо оплачиваемую работу. Он выхлопотал место и для своего друга – с приличным по тем временам окладом. Но для того чтобы занять это место, Эрнесто должен был получить диплом об окончании медицинского факультета, а для этого, в свою очередь, ему необходимо было вернуться в Аргентину.

В Каракасе оказался родственник Гевары, коннозаводчик, занимавшийся продажей в США аргентинских породистых лошадей. Он и предложил Эрнесто сопровождать партию скакунов на самолете до Майами, а затем с другим грузом вернуться в Буэнос-Айрес.

Друзья распрощались, договорившись, что встретятся вновь в Каракасе, когда Эрнесто получит диплом, – и будут работать вместе до конца своих дней, никогда уже больше не разлучаясь. Альберто и помыслить не мог, что в следующий раз он увидит Эрнесто Гевару лишь через восемь лет – в кабинете президента Национального банка Кубы, в военной форме со знаками отличия команданте, с пистолетом у бедра, обросшего бородой, уверенного в себе, полного революционного оптимизма.

Возвращение домой

В Майами Эрнесто провел целый месяц. Чем он там занимался – достоверных свидетельств нет. Много позже на страницах своего учебника герильи Эрнесто напишет о молодых американских капиталистах, которые, создав демократический клуб английского типа, считают себя вправе диктовать свою волю латиноамериканским республикам. Этот специфический образ североамериканского империализма, быть может, сложился именно в Майами.

Эрнесто вернулся на родину в августе 1952 года. Он должен был приводить в порядок свои запущенные университетские дела. Вместе с задолженностями ему предстояло сдать шестнадцать экзаменов и защитить дипломную работу, которая не была еще написана.

К середине 1953 года все хлопоты и формальности были уже позади: Эрнесто получил диплом и мог распоряжаться собой по своему разумению. Аллергологическая клиника доктора Писани, где он проходил практику еще до своего путешествия, приглашала его на работу, но Эрнесто отклонил это лестное предложение. Аллергия – болезнь обеспеченных людей (бедняки о ней просто не знают). Становиться семейным доктором, прописывающим бесполезные лекарства от излишеств и праздности, Эрнесто не хотел.

Самый непосредственный вклад в улучшение жизни, полностью соответствовавший его знаниям и складу души, Эрнесто мог внести в лепрозории близ Каракаса, где его терпеливо ждал верный друг Альберто Гранадос. И Эрнесто объявил родителям о своем намерении покинуть Аргентину.

Первая поездка в Боливию

Вместо Венесуэлы Эрнесто отправился в Боливию. В апреле 1952 года в Боливии произошла национально-демократическая революция. Всякий новый режим, добывший власть силой оружия, объявлял свой переворот революцией, и эта была 179-й по счету в боливийской истории. Новый президент, Виктор Пас Эстенсоро, принялся за перестройку всерьез. Он начал с земельной реформы и с национализации оловянных рудников.

Никто в этой стране Эрнесто Гевару не ждал, никто в его услугах там не нуждался, и никакие партийные пристрастия его туда не вели, хотелось просто примерить себя к событию, которое, как ему казалось, может изменить ход истории всего континента. Стоит ли запирать себя в лепрозории в такое великое время? Он должен был увидеть революцию – и в одиночку, без каких бы то ни было партийных подсказок разобраться в ней.

Эта первая в его жизни революция не произвела на него впечатления. Возможно, он рассчитывал увидеть марширующие отряды шахтерской милиции, массовые манифестации крестьян, воодушевленных великими целями, о которых так умно и энергично говорил президент Виктор Пас Эстенсоро. Но кругом были все та же нищета и апатия, чиновники проявили все то же пренебрежение к простонародью, меры по национализации рудников (с солидной компенсацией бывшим владельцам) не принесли немедленной и ощутимой выгоды.

В Боливии Эрнесто виделся с шахтерским вождем Хуаном Лечином, встречался с другими руководителями страны. В те дни Боливию навещало множество гостей из-за рубежа, в особенности молодых латиноамериканцев, желавших «посмотреть революцию», как будто это был народный карнавал. Многие предлагали революции свои услуги: не исключено, что среди них был и Эрнесто Гевара, однако знания его и опыт были достаточно специфичны и не требовались Боливии в текущий момент. В Ла-Пасе он пришел к убеждению, что многие деятели нового режима не верят ни в торжество революции, ни в ее значение, а многие просто погрязли в коррупции, пользуясь общей неразберихой.

В Боливии Эрнесто познакомился со своим будущим биографом Рикардо Рохо. Аргентинец по национальности, адвокат по профессии, антиперонист по убеждениям, Рохо только что совершил сенсационный побег из пероновской тюрьмы, был фигурой популярной в кругах аргентинской эмиграции. «В тот период, – пишет Рикардо Рохо, имея в виду 1953 год, – Гевара вообще не выражал каких-либо определенных политических настроений. Если говорить точнее, Гевара тогда наощупь искал ответ на вопрос, что делать со своей жизнью, не будучи при этом полностью уверен в том, что он знает, чего он от жизни не хочет. Мы были в чем-то схожи, оба выпускники университета, без средств и не баловни фортуны, однако меня не интересовала археология, а его – политика (в том смысле, в каком она имела значение для меня и какой приобрела впоследствии для самого Гевары)».

Археология и новейшая история

Эрнесто Гевара, упорно ищущий оправдания своего бытия, был человеком по определению беспартийным. Партии, которая могла бы разделить его видение и понимание мира, в природе не существовало. Кроме того, Рохо познакомился с ним в такой момент, когда Эрнесто был глубоко разочарован революцией, увязшей в трясине мелкого администрирования, и увлечен был планами возвращения в Перу, к пирамидам Мачу-Пикчу, и идеями археологических исследований доколумбовых цивилизаций.

В Перу в то время правил диктатор Одриа. Приезжих из революционной Боливии здесь могли ожидать неприятности. Но это не остановило Эрнесто Гевару. Сдав на таможне всю подрывную боливийскую литературу, Эрнесто распрощался со своей первой революцией и на попутном грузовике добрался до Мачу-Пикчу.

Специальных знаний для археологического поиска у него не было, и он начал с библиотек. Книги и документы рассказали ему, что в древности эти земли кормили больше людей, чем сейчас. В Перу Эрнесто написал научно-популярную статью о «черном городе граненого камня»: иллюстрированная фотографиями, из которых три принадлежали самому Геваре, а остальные – проезжему фотографу-профессионалу, эта статья была напечатана в одном панамском журнале.

Больше он статей по археологии не писал. А вскоре и вообще покинул Перу – и с неясными намерениями, полный сомнений, оказался в эквадорском городе Гуаякиле. Ему было неловко перед верным Альберто Гранадосом, терпеливо дожидающимся в Венесуэле, и он совсем было собрался отбыть туда. Но Рикардо Рохо подбил его ехать в… Гватемалу – посмотреть на очередную революцию.

Гватемальская Октябрьская революция 1944 года не имела такого резонанса в Латинской Америке, как позже боливийская. Вождь Октябрьской революции полковник Арбенс не стал принимать на себя «личную ответственность за судьбу отечества»: он передал власть законно избранному президенту Аревало. Через шесть лет Арбенс сам одержал победу на очередных президентских выборах и приступил к проведению обдуманных реформ.

В июне 1952 года Арбенс провел через гватемальский конгресс декрет, согласно которому конфискации подлежали пустующие земли местных латифундистов и иностранных компаний, в том числе и американской «Юнайтед фрут», с компенсацией «бонами аграрной реформы».

Революция для Гевары имела наступательный смысл. Мир нуждается в совершенствовании, сама по себе история есть процесс непрерывного совершенствования. Однако этот процесс страшно медленный: с точки зрения истории жизнь отдельного человека, жизнь поколения, существование народа, а то и целой цивилизации – ничто. Ускорить развитие при помощи революции – значит сделать соизмеримыми исторический процесс и отдельную человеческую жизнь… Вот почему Гевара с таким упорством шел навстречу новой революции.

Коммунистические убеждения Эрнесто Гевары (в отличие от убеждений Неруды) не были выстраданы им, он пришел к ним умозрительным путем. США объявили коммунистом полковника Хакобо Арбенса, в ответ Гевара объявил коммунистом себя – и принял как данное, что и в самом деле таковым является. «Есть истины настолько очевидные, настолько укоренившиеся в сознании народов, что их даже трудно оспаривать» – так он воспринимал коммунизм. Хотя в коммунистическую партию так и не вступил до конца своих дней.

Из Панамы Эрнесто и послал наконец короткую записку своему другу Альберто Гранадосу: «Петисо! Еду в Гватемалу, потом тебе напишу». Вот что Эрнесто говорил в 1960 году, уже в качестве одного из вождей кубинской революции, выступая перед врачами в Гаване: «Я понял главное: для того чтобы стать революционным врачом, прежде всего нужна революция. Ничего не стоят изолированные, индивидуальные усилия, чистота идеалов, стремление пожертвовать жизнью во имя самого благородного из идеалов, борьба в одиночку в каком-либо захолустье Америки против враждебных правительств и социальных условий, препятствующих продвижению вперед».

Это была последняя попытка оправдаться перед собой – и свидетельство того, что отказ от поездки к другу стоил ему нравственных мук.

Гватемала: любовь и революция

Ильда Гадеа, перуанка по национальности, находилась в Гватемале на правах политической изгнанницы. Она была членом руководства перуанской партии АПРА (Альянса популар революсьонариа американа), представляла в этой партии студенческую молодежь и после прихода к власти Мануэля Одриа вынуждена была в числе других прогрессистов покинуть родину. Согласно латиноамериканским традициям, демократические правительства не только предоставляют убежище политэмигрантам из других стран континента, спасающимся от диктатур, но и выплачивают им пособие и по возможности стараются предоставить работу. Ильда, окончившая экономический факультет, работала в недавно созданном Институте развития производства и получала приличную зарплату, позволявшую ей ежемесячно переводить определенную сумму родителям в Перу и снимать квартиру в самом центре Гватемала-сити, неподалеку от президентского дворца. В эту квартиру и явились однажды вечером два бродячих аргентинца, Эрнесто Гевара и его товарищ Гуало Гарсиа.

Знакомые в Перу просили Гевару передать кое-какие письма Ильде Гадеа и дали понять, что эта симпатичная женщина помогает устраиваться всем новоприбывшим. Ильда без особого энтузиазма согласилась позаботиться о новичках: она недолюбливала аргентинцев, разделяя распространенное в Латинской Америке мнение, что они слишком уж гордятся высокоразвитостью своей страны и вообще склонны переоценивать свои возможности. Эрнесто показался ей очень надменным: хрупкий телосложением, этот молодой человек как-то странно выпячивал грудь и говорил отрывисто, с повелительными интонациями, совершенно не соответствовавшими его положению просителя.

Вряд ли Эрнесто надеялся, что революция с распростертыми объятиями примет любого, кто заявит, что он поддерживает ее и симпатизирует ее целям: за плечами у него был обескураживающий боливийский опыт. Но прием, оказанный ему в гватемальских коридорах власти, был просто оскорбителен. После долгого хождения по чиновникам, каждый из которых старался поскорее избавиться от надоедливого чужака, Эрнесто добился аудиенции у министра здравоохранения, и на этом уровне ему было прямо сказано, что аргентинский диплом здесь не может быть признан и что для подтверждения врачебной квалификации он должен пройти годичную переподготовку.

Возмущенный до глубины души Эрнесто рассказал об этом Ильде, та обратилась в молодежную организацию Гватемальской партии труда, и дело как будто сдвинулось с мертвой точки: Гевару пригласили в департамент статистики, забрали у него удостоверение личности и обещали дать ответ через несколько дней. Ответ оказался двусмысленным: на работу по линии ГПТ может быть рекомендован только член партии. Ильда сообщила об этом Эрнесто Геваре по телефону.

«Значит, они хотят, чтобы я вступил в их партию? – спросил Эрнесто. – Ну, передай им тогда, что если я вступлю когда-нибудь в компартию, то только по доброй воле. Не надо меня вербовать».

Среди изгнанников, съехавшихся в те дни в Гватемалу, было много квалифицированных специалистов, в том числе и врачей с именем, связями и опытом: вчерашний студент не мог соперничать с ними.

Эрнесто, хоть и рассерженный, не падал духом. Случайная работа была ему не внове и не ущемляла его достоинства. Он сделался торговцем-разносчиком: вначале продавал в столице книги, а потом, освоившись, стал ездить по сельской глубинке, предлагая крестьянам дешевые товары первой необходимости и заодно приглядываясь, как идет перераспределение земли. Заработка едва хватало на жизнь, но просить помощи Эрнесто не хотел.

Однажды, дойдя до крайности, он попросил у Ильды пятьдесят долларов: нечем было расплатиться за жилье. Ильда только что отправила денежный перевод в Лиму и, не желая огорчать отказом человека, который так мучительно и неумело просит, отдала ему золотую цепочку и кольцо: «Я совсем их не ношу, можно заложить».

В скором времени Ильда стала для Эрнесто сиделкой, сестрой, подругой, женой и матерью одновременно.

Ильда была ему хорошим другом, она старалась вникнуть в его интересы, разделить его взгляды. Круг их совместного чтения составляли Толстой, Горький, Достоевский, Сартр, «Капитал», «Анти-Дюринг», «Происхождение семьи…», «Коммунистический манифест»…

Ильда радовалась всякий раз, когда выяснялось, что их взгляды и точки зрения совпадают. И она, и Эрнесто исходили из убеждения, что необходимо построить новое общество, где человеческие отношения могли бы стать иными, чистыми, высокими, где материальная выгода не была бы единственной побудительной силой. Они восхищались советской революцией, созданием в этой стране нового общества и воспитанием нового человека. Эрнесто Гевару особенно впечатляло то, что сделано в СССР в области образования, Ильда превыше всего ценила достижение равноправия женщин…

Розничная торговля и посещение развалин древних цивилизаций Гватемалы не могли утолить его духовную жажду, и Эрнесто готов был схватиться за любую умственную работу, только бы она заполнила его внутреннее время. То он предлагал Ильде помочь ему собрать медицинскую статистику по каждой в отдельности латиноамериканской стране, то с головой уходил в загадочную работу, которую Ильда определяет как «анализ системы каждого правительства на нашем континенте и его отношения к эксплуатации со стороны местной олигархии и империализма янки».

Между тем конфликт полковника Арбенса с Соединенными Штатами развивался, подходя к той черте, за которой компромиссные решения уже невозможны.

В марте 1954 года на Десятой межамериканской конференции в Каракасе Джон Фостер Даллес настоял на включении в повестку дня вопроса «Вмешательство международного коммунизма в дела американских республик». В резолюции по этому вопросу Гватемала прямо не упоминается, а Советский Союз фигурирует под именем «одна иностранная деспотия». Министр иностранных дел Гватемалы попросил уточнить, что именно подразумевается под «международным коммунистическим движением», и Даллес язвительно заметил: «Весьма прискорбно, что внешние сношения одной из наших республик находятся в руках столь наивного человека, который задает подобные вопросы». Собравшаяся в Гватемале эмигрантская молодежь оживленно обсуждала перипетии этой политической драмы. Некоторые подумывали о том, чтобы заблаговременно покинуть страну. Гевара об этом не помышлял, хотя к гватемальской революции относился столь же скептически, как к боливийской.

Вскоре начались воздушные налеты на Гватемалу. Никакого отпора налетчики не встречали, так как своих самолетов у Арбенса не было. В церквах внушали верующим, что придут освободители и начнут казнить революционеров, своих и иностранных, не пощадят и членов их семей. Эмигранты стали спешно покидать Гватемалу. Ильде и Эрнесто было некуда уезжать: они решили остаться.

Слухи о готовящемся вторжении не тревожили Эрнесто Гевару. В начале мая министерство образования приняло его на службу и зачислило «внутренним врачом» в педагогический институт. Там врачу полагалось бесплатное жилье, это была редкостная, фантастическая удача. Эрнесто обвыкся на новой работе.

В свой первый отпуск он отправился с Ильдой на север Гватемалы, в район Петена, известный своими памятниками доколумбовых времен. Налюбовавшись живописными развалинами и бесхитростными праздниками индейской деревни, Эрнесто и его подруга вернулись в столицу. Деловая жизнь замерла, правительственные чиновники заблаговременно подыскивали убежище в посольствах.

17 июня 1954 года началось вторжение: войска Кастильо Армаса в четырех пунктах перешли гондурасско-гватемальскую границу. Политэмигранты, остававшиеся в столице несчастной страны, с воодушевлением включились в оборонительную работу. Правда, работа эта сводилась к ночным дежурствам и к контролю за затемнением: с наступлением сумерек патрульные ходили по улицам и следили за тем, как задернуты оконные шторы, останавливали автомобили с незакрашенными фарами.

С начала военных действий Эрнесто сделался другим: подтянутым, сосредоточенным, сдержанным на язык. Человек сугубо штатский и привыкший насмехаться над военщиной, он вдруг заинтересовался оборонительной тактикой и составил свой пакет предложений для гватемальских властей. По его мнению, правительство действовало нерешительно и народ утратил веру в способность Арбенса планировать и предвидеть. Прежде всего, считал Эрнесто, нужно сформировать молодежные отряды, вооружить их и немедленно отправить на фронт. Далее необходимо разработать серьезный план обороны столицы, поскольку решающие бои, не исключено, будут проходить именно на подступах к городу. Наконец, следует обеспечить возможность отхода в горы – на случай, если столица падет.

С первым своим предложением (об отрядах молодежи) Эрнесто обратился к властям. Его поблагодарили за заботу и заверили, что армия обо всем побеспокоится сама.

Натолкнувшись на инертность и нежелание гватемальских властей сотрудничать, Эрнесто засучил рукава и принялся за работу сам. Разложив на столе карту города, он размечал узловые точки, чертил оборонительные схемы. От чертежей и схем Эрнесто без колебаний перешел к работе на местности, к организации и расстановке живых людей – и с радостью обнаружил, что у него получается. Его командирский голос, уверенность в том, что он знает, что надо делать, даже странный для местного слуха акцент – все это производило на тихих, застенчивых гватемальцев должное впечатление. Эрнесто собирал молодых парней, жителей предместий, формировал из них небольшие отряды, распределял то скудное оружие, которое удавалось достать, расставлял своих людей в тех местах города, которые он считал уязвимыми, – и его слушались, ему подчинялись. Воодушевленный сознанием того, что он впервые в жизни работает на историю – и не с холодными камнями, а с живыми людьми, Эрнесто старался заразить этих коренастых, молчаливых, искоса поглядывающих на него ребят своим воодушевлением. Однако стоило Эрнесто Геваре уйти, как его отряд исчезал: влияние этого человека пропадало – и гватемальцы молча разбегались по домам.

«Надо было сражаться, но почти никто не сражался, – рассказывал об этом позднее сам Эрнесто, – надо было сопротивляться, но никто не делал этого…»

Уверенность в том, что беднота органически предана революции, еще не раз подводила Гевару Бедняк желает прежде всего перестать быть таковым, и если революция не в состоянии это обеспечить, то он видит в ней всего лишь обман.

У Эрнесто оставалась еще надежда, что полковник не поддастся нажиму армейских, раздаст оружие народу и уведет своих людей в горы. Тогда можно будет пойти вместе с ним. Однако Арбенс поступил иначе. Желая предотвратить разрушения и гибель соотечественников, он начитал на пленку прощальную речь, послал ее на радио и отправился в мексиканское посольство. Вслед за президентом убежища попросили и другие члены правительства и лидеры политических партий. Латиноамериканские посольства в Гватемала-сити оказались переполненными, и среди эмигрантов, остававшихся в городе, поднялась паника. Не все, как Эрнесто, могли обратиться в посольство своей страны.

Между тем Эрнесто и не думал прятаться в аргентинском посольстве. Торгпред Аргентины, наслышанный о деятельности своего отчаянного соотечественника, отправился его искать, объездил весь город и обнаружил его в дешевом кафетерии. «Что вы здесь делаете? – спросил он. – Хотите, чтоб вас пристрелили? Идемте со мной! В посольстве США давно следят за вашими передвижениями. Конец напрашивается, и сейчас самое время спасать вашу шкуру».

Эрнесто не мог не знать, что еще в резолюцию Каракасской конференции была включена рекомендация установить слежку за лицами, которые «распространяют пропаганду международного коммунистического движения, совершают поездки в интересах этого движения и действуют в качестве его агентов или в его пользу». До сих пор, однако, ему не приходило в голову, что этот пункт резолюции самым непосредственным образом касается его самого. Так, негодуя, возмущаясь и в то же время втайне, должно быть, гордясь репутацией человека, за которым охотятся, Эрнесто Гевара на дипломатической машине отправился в посольство своей страны.

В посольстве Аргентины, где от возможных репрессий скрывались десятки эмигрантов и гватемальцев, сторонников Арбенса, шли ожесточенные споры. Эрнесто читал вслух свою статью «Я видел падение Арбенса», которую Ильда печатала ему под рев самолета, обстреливавшего президентский дворец. Это фактически была первая его попытка оформить свое представление о миропорядке и о процессах, в нем происходящих.

Свою статью Эрнесто начинает с утверждения, что социалистический лагерь, заложенный советской революцией в 1917 году, расширенный китайской революцией и недавно начатой алжирской, будет расширяться и впредь. В мире есть множество стран, управляемых эксплуататорскими системами, которые прямо или косвенно зависят от империализма. Следовательно, революция – это всемирный феномен, и Латинской Америке суждено сыграть в этом процессе важную роль. К этим упрощенным выводам Эрнесто пришел своим собственным путем, притом добровольно, а не на официальных политсеминарах. Статья заканчивалась словами: «Борьба еще только начинается».

Все обитатели посольства поздравляли автора и отмечали его несомненный публицистический дар. В ходе страстных дискуссий определилось революционное ядро из 13 наиболее непримиримых сторонников вооруженного решения, считавших, что Арбенс проявил слабость духа. К их числу принадлежал и Эрнесто Гевара, стоявший на том, что народ должен быть вооружен.

На другой же день после переворота Ильда была уволена с государственной службы (как иностранка, сотрудничавшая с режимом Арбенса) и оказалась в женской тюрьме Санта-Тереса. В День независимости Перу Ильду освободили: видимо, это был дружественный жест гватемальского правительства по отношению к братской стране. Выйдя на свободу, Ильда попыталась проникнуть в аргентинское посольство, но солдаты ее не пустили. Эрнесто, свободно ходивший по городу, нашел ее в ресторанчике, где она обычно обедала. Видимо, в их отношениях кое-что изменилось – во всяком случае, с его стороны. Эрнесто объяснил своей подруге, что беженцев из посольства начинают самолетами вывозить в Аргентину, что родители прислали ему немного денег и он собирается переехать в Мексику.

Вскоре Эрнесто отправился в Мехико, куда впоследствии, минуя множество бюрократических препятствий, прибыла и Ильда.

Мексика: попытка семейного счастья

Мексика в те годы предоставляла приют доминиканцам, бежавшим от диктатора Трухильо, противникам никарагуанского диктатора Сомосы, перуанским апристам, испанским республиканцам, гражданам США, попавшим в список сенатора Маккарти, беженцам из Гватемалы. Эрнесто нашел там и своих кубинских товарищей, борцов против диктатора Батисты, вместе с которыми он странствовал по гватемальской провинции. Вся эта разноплеменная публика, в большинстве своем лишенная средств и связей, перебивалась случайными заработками, ютилась в меблированных пансионах, собиралась в одних и тех же дешевых барах и вела бесконечные споры о путях и формах немедленного переустройства мира. Мехико наводнен был тайными агентами диктатур, старавшимися проникнуть в замыслы свободолюбцев. Мексиканская полиция следила за тем, чтобы деятельность изгнанников не приводила к международным осложнениям. Секретные службы США преследовали свои геополитические цели. В эмигрантских кругах с волнением обсуждали, что один оказался двурушником, другой – подсадной уткой ФБР.

Гватемальское дело было бесповоротно проиграно, борьба против Перона и перонизма Гевару никогда не вдохновляла, что же касается освободительных планов других латиноамериканских землячеств, то эти замыслы представлялись ему ограниченными и провинциальными. В большинстве своем их борьба с диктатурами подразумевала: «Вот покончим с Трухильо (Сомосой, Батистой) – и тогда…» – подразумевалось, что тогда наступит царство свободы и справедливости. На тему мировой революции, мирового восстановления справедливости никто не желал разговаривать. Кроме того, борцы-изгнанники из какой-либо латиноамериканской страны очень неохотно посвящали в свои дела чужаков, иностранцев – из соображений конспирации и стремления не допустить, чтобы их упрекали в формировании наемнического корпуса. Эта замкнутость интересов очень сердила Эрнесто, который ни в одном кружке не был своим.

В поезде Эрнесто познакомился с беженцем из Гватемалы по прозвищу Эль Патохо, что на гватемальском наречии означает «мальчишечка, мальчуган». Эрнесто в своих дневниках рассказывает, что это был забитый, недалекий паренек, который не мог даже внятно объяснить, что же, собственно, произошло в его стране. Да и коммунистом, то есть членом ГПТ, он стал уже после отъезда Эрнесто на Кубу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.