#скажимосквенет

#скажимосквенет

Несколько дней прошли словно в анабиозе. Мозг мой будто впал в кому, защищаясь от потока новых впечатлений. Я послушно ходила к репетитору, выполняла его домашние задания, радуясь, что в номере отеля никто не видит эти ужимки и не слышит эти блеяния; потихоньку осваивалась в студии, привыкала к плохим инструментам; обедала в "Останкино", ужинала в отеле; созванивалась с папой, рассказывая о своих успехах. По требованию Элеоноры я даже записалась на конец декабря в клинику пластической хирургии. В общем, вела насыщенную деловую жизнь.

Но внутри у меня всё онемело. Иногда мне казалось, что я всё еще нахожусь на высоте десять тысяч метров, и мой "Боинг" никак не может приземлиться. Было ощущение, что я не знаю правил, по которым тут играют. Я оказалось в какой-то другой, высшей лиге.

Марианна, слушая мои отчеты по телефону, осторожно советовала сохранять чувство собственного достоинства и помнить, что моя родина – Санкт-Петербург, культурная столица, окно в Европу, пусть даже сейчас это окно заколачивают грубыми, неотёсанными досками. Подготовка к Голому марафону, как прозвали предстоящее мероприятие журналисты, была в разгаре. Чиновники экстренно пытались привести себя в форму, записавшись в городские фитнес-клубы и перестав обедать в смольнинской столовой (ах! марципановые рогалики!). По информации Марианны, некоторые из них (чиновники, а не рогалики), не выдержав стресса, обратились к руководству страны с жалобой на Раису Романову. "Так что в паре километров от тебя, возможно, именно сейчас решают, что делать с нашей ретивой императрицей", – заключила она.

Но думать о Раисе я не могла; в мыслях постоянно маячил Вася. Я все думала, как он отреагирует, когда увидит мою программу. И подозревала, что он будет сильно разочарован. Наверное, будут вместе с Клавой-Изольдой смотреть по телику "Ремонт своими руками с Алексой Суриковой" и хохотать надо мной, обнявшись.

Тем временем, наступил понедельник. Завтра, во вторник, должен был состояться первый эфир, и я уже предвкушала удивление и зависть всех своих знакомых, когда они включат телевизор и увидят меня по федеральному каналу. А на сегодняшний вечер было намечено подписание контракта.

Мне стало как-то не по себе уже с утра. Я по привычке пошла пешком к телецентру, думая о том, что пора бы уже снять квартиру поблизости, в одной из этих "сталинок" на улице Академика Королёва. Правда, вряд ли с моей зарплатой это возможно, скорее всего, придется поселиться где-нибудь в убогих Мытищах.

Внезапно я поняла, что не могу вздохнуть. Сухой воздух, так радовавший поначалу, теперь разрезал легкие. Казалось, в грудь мне вставили острый нож и медленно его проворачивают. Хотелось прибавить влажности. Хотелось ощутить на своем лице свежий мистраль с Финского залива. Хотелось спокойного серого цвета над головой, глупая голубизна неба раздражала.

Я кое-как взяла себя в руки, вполне прилично провела тренировочный эфир; однако настроение оставалось преотвратным. Оно нисколько не улучшилось, когда сразу после тракта Элеонора отправила меня на восьмой этаж.

– Вас ждут, Алекса, переодеваться некогда, – сама она выглядела как всегда безупречно в укороченных брючках и полупрозрачной блузке.

– Но послушайте, Элеонора, я просто не могу ходить по телецентру в этом подобии купальника! – я раздраженно показала на лайкру, змеиной кожей обтянувшей мою фигуру.

– Илья сказал "немедленно", значит немедленно, – отрезала она, поправляя дорогие часы на запястье. – Вам что, не нужен контракт?

Хороший вопрос, думала я, ежась под осуждающими взглядами своих попутчиков в лифте. Чертовски хороший вопрос, думала я, заходя в хай-тек-кабинет программного директора, где собрались одетые в дорогие деловые костюмы люди, на фоне которых я чувствовала себя танцовщицей из Мулен Руж.

– Привет-привет, Алекса, проходи, садись! – приветствовал меня Илья, пока остальные мужчины сканировали глазами каждый сантиметр моего обтянутого блестящей лайкрой тела.

Я села за стеклянный стол, старательно не замечая перемигиваний участников собрания. Никого из них, кроме руководителя развлекательного вещания Алексея Орлова, еще более мрачного, чем обычно, я не знала. Представлять мне их не стали. Илья подтолкнул ко мне папку с документами и золотую ручку.

– Вот твой долгожданный контракт, Алекса, – он улыбнулся, но глаза его оставались по-прежнему жесткими. – Можешь подписывать.

Я открыла папку. Листов тридцать мелким шрифтом.

– Я бы все же хотела его сначала прочитать.

Илья пренебрежительно усмехнулся.

– Не стоит! Слишком сложно для твоей хорошенькой головки – и подмигнул с недопустимой фамильярностью.

К нему присоединился Алексей Орлов:

– Алекса, вы нас задерживаете, у нас у всех еще много дел.

Я стиснула зубы. Во мне проснулись Козерог и дочь юриста.

– Простите, но папа научил меня внимательно изучать все документы, которые мне предлагают подписать, – и углубилась в чтение.

Им следовало назвать этот контракт "Соглашение о восстановлении рабства на телеканале". Трудовой договор был по-настоящему кабальным. По сути, мне приходилось продавать душу – и самое обидное, что за мизерные деньги.

Я не имела права высказывать мнение, противоречащее политике канала, даже в частных беседах. Я не имела права негативно отзываться об отечественной продукции, даже в частных беседах.

Я не имела права вносить изменения в свою внешность без согласования с руководством. Я не имела права выходить из дома без полного макияжа и укладки на случай встречи с папарацци.

Я не имела права ездить за границу без письменного разрешения руководителя развлекательного вещания. Шестое чувство мне подсказывало, что выцарапать такое разрешение из угрюмого Алексея Орлова будет практически невозможно. А ведь я так мечтала съездить в Америку, на родину моих любимых сериалов! (Как в старом анекдоте: "Хочу в Санта-Барбару, ведь я там всех знаю!")

Окончательно добили меня последние пункты: я обязана за свой счёт приобрести смартфон последней модели; я обязана завести аккаунты в самых популярных социальных сетях, в том числе "Инстаграме", чтобы оперативно сообщать фолловерам новости об отечественных инструментах; я обязана вести подкаст о ремонте своими руками с использованием отечественных же инструментов. Кроме того, двадцать четыре часа семь дней в неделю я обязана оставаться на связи.

Это мы уже проходили! Все выжидающе уставились на меня.

– Знаете, Илья, – я закрыла папку и положила сверху золотую ручку. – Я не могу это подписать.

– Что? – вытаращил глаза программный директор. – Да у нас завтра эфир!

– Помню. – Как ни странно, я была совершенно спокойна. Более того – меня переполняло облегчение. – Но меня в этом эфире не будет. Я уезжаю домой.

Мужчины заговорили одновременно. Всех перекрыл резкий голос Ильи:

– Ты хоть понимаешь, какие мы понесем из-за тебя убытки?

Я пожала плечами и посмотрела в сторону взбешенного Алексея Орлова.

– Ну, у вас же есть еще минимум сто пятьдесят четыре претендента на мое место, которые будут счастливы здесь работать. Так что не думаю, что вы так уж сильно пострадаете.

Илья встал из-за стола и вплотную подошел ко мне. Под обтягивающей серой футболкой тяжело поднималась и опускалась накачанная грудь. Сейчас он был похож на бульдога, рвущегося в бой.

– Мы на тебя в суд подадим, понимаешь?

Я тоже встала. Наши глаза оказались на одном уровне.

– Так ведь вы до последнего не подписывали со мной контракт. По сути, у меня перед вами нет никаких обязательств.

Он буравил меня взглядом.

– Подадим иск на возмещение затрат, связанных с различными косметическими процедурами. Думаешь, тебе волосы бесплатно нарастили?

Я мило улыбнулась.

– Я могу их вам вернуть, мне не жалко. И просто для информации: у меня папа знаменитый юрист, введите в "Яндексе" "Виктор Суриков"; поймёте, что не стоит со мной связываться.

В гробовом молчании я дошла до двери, обернулась, посмотрела прямо на Илью и добавила:

– И кстати, Илья – мы с вами на брудершафт не пили. Называть незнакомых людей на "ты" неприлично.

После чего развернулась и, закрывая за собой дверь, успела услышать голос Алексея Орлова:

– А я ведь предупреждал, что нельзя с ней связываться!

***

Данный текст является ознакомительным фрагментом.