II.

II.

Галерея, в которой проходит выставка, надежно спрятана во дворе какого-то распонтованного банка: шлагбаум, охрана, потом налево, в подвал без вывески, звонить три раза. Тем не менее, зрители подтягиваются. Николай Копейкин автор, безусловно, культовый. Последние годы работает над художественным циклом «Слоны Петербурга», потому и говорит охотнее всего именно о слонах.

- А я вот про слонов по радио слушал, Запашный Эдгар рассказывал о злопамятных животных. Вот самые злопамятные - это слоны. Они могут десятки лет помнить об обиде, которая им была нанесена человеком, а в один прекрасный момент этого человека убить, причем очень коварно. Например, когда их перевозят в поезде, дрессировщик заходит в клетку, а слон делает вид, что его просто качнуло, и давит, и таких случаев много. А сам стоит: «Ой!… как же это могло случиться». У нас в городе слонов нету. Была Бетти, которую во время войны убило бомбой. И был один слон, который пережил блокаду, в 78-м, кажется, умер. Его, конечно, могли съесть, но показали характер: вот, даже слона сберегли.

Мы выходим на улицу, встречаемся с Андреем Кагадеевым и отправляемся вверх по Невскому. В паре кварталов отсюда, в доме, также выходящем прямо на проспект, скрывается мастерская и репетиционная база НОМа. Довольно трудно представить что-нибудь подобное на нынешней Тверской, равно как и вышеозначенную галерею в столичном банковском здании.

- У нас пока старая система мастерских на льготной аренде, - объясняет Кагадеев. - Время от времени совершаются попытки перевести это дело на коммерческие рельсы. Я сам участвовал два раза в демонстрациях по этому поводу, но вообще все сейчас сидят и ждут, когда эта халява кончится.

Мы, кстати, с Копейкиным как-то попали в один из первых маршей несогласных. Лимонова сразу арестовали и увезли в кутузку, остальные стояли маленькой группкой с флажками, а вокруг десятки броневиков. Они митинговали, митинговали, тем временем много любопытных пришло. Видимо, ментам не было дано команды мочить, они просто стояли и не пускали. Вдруг эта маленькая группа прорвала оцепление и пошла по Невскому. И все зеваки ломанулись, и скоро все превратилось в огромную демонстрацию, орущую, и только за Домом книги ее встретил кордон с автоматами и щитами. Вот это действительно была общественная жизнь. И с художественной жизнью в Петербурге как-то проще, чем в Москве, - попробуй у вас выставиться в Манеже, а мы со своим творческим объединением «КОЛХУИ», то есть Колдовские художники, уже много лет выставляемся в здешнем Центральном выставочном зале, там нормальные руководители, никакой практически коммерции. Хотя, конечно, Петербург очень отличается от европейских городов, где богатая неформальная жизнь. Там, например, очень много всякой наружной клубной рекламы и прочего. Вот в 90-е мы оказывали культурную помощь городу - выпустили листовки «Правильно-неправильно», сами расклеивали.

Мы идем по Невскому, он прекрасен. Но здесь-то, собственно, я бывал и прежде. «Скажите, - говорю, - есть ли в округе еще что-нибудь столь же фотогеничное как Апраксин двор, заветное как улица Репина и задушевное, как „Двадцаточка“?» Кагадеев призадумался.

- Не знаю, мы вообще-то как коллектив практически все из Пушкина. Он, к сожалению, в последние десять лет стал типа престижным районом, а вообще это провинция такая, хотя и всего 20 минут езды от центра. А в Питере хорошие нетронутые районы - Петроградская, Васильевский остров, всякие линии. Или взял роман «Преступление и наказание» и пошел вон туда от Сенной, и там все точно так и осталось, как оно описано, пошел от Сенной сюда - тоже все на месте.

А есть еще станция метро «Елизаровская»… У нашего первого фильма, у «Пасеки», сценарий основан на всяких советского времени так называемых городских легендах. Дело происходит в некоем условном городе, но это снимали здесь на «Елизаровской», в двух остановках от Невского. Никому и в голову не приходит, что это Питер. Целый район такой, совершенно убитый и жители там соответствующие. Готовый антураж, ничего не надо делать. Даже будку нашли телефонную старую, даже дерево поваленное поперек дороги - вот так и лежало.

- Да, - подтверждает Копейкин, - большой район, который заселен просто отборной алкотой. Персонажей пруд пруди, снимай прям в любое время. Идет какой-нибудь по пояс раздетый в трениках, в уродских татуировках, с бутылочкой, сядет под окошком: «М-а-а-а-ш!»

Но вообще я надеюсь, что финансовый кризис поможет подольше всей этой елизаровской красе продержаться. Потому что новое, которое здесь сейчас строят, еще меньше отвечает нормам эстетическим. У народа вообще с красотой плохо, у архитекторов тем более. А что касается Апраксина, так туда я одно время заходил часто, там обитала редакция газеты «На дне». Приходишь, а жизнь идет, слышны крики: «Грабят!», бежит какая-нибудь женщина: «Ой, кошелек, кошелечек, арестуйте их», ну все такое. И тут еще появились лохотронщики, какие-то люди, которые не бреются, но и бороды у них при этом не растут, они такие прям черные все. И они стоят, ты проходишь мимо: «Фабричный спырт, фабричный спырт…» Что это такое? А однажды я увидел, как человек это покупал. Подходит мужчина лет 60-ти, такого алкотного вида, они ему говорят: «Сейчас», - а внизу дыра в подвал, ржавым щитом забитая. И оттуда такая рука волосатая с бутылкой. Литр. Но если советовать куда пойти… Нетронутый Адмиралтейский район, туда вглубь, к верфям, вот там интересно ходить-бродить. Еще мне очень нравится скверик напротив метро «Технологический институт» с памятником Менделееву, там на одной стене дома - огромная, огроменная таблица Менделеева. Проходить мимо и просто зайти туда - хорошо… Возле Никольского собора, Крюков канал - тоже очень красиво и душевно, особенно в солнечную погоду, когда начинает немного вечереть. Именно отдохнуть, ничего не надо пить даже, просто постоять и посмотреть.

- Скажите, а если вот не только посмотреть… Район Владимирской мы с Леной уже отчасти освоили.

- А справа от Гостиного двора Грядка так называемая, как раз типа Апраксина - концерты, торговля алкоголем, музыка круглосуточно. Вот там пока жизнь, по ночам народу - не войти, очень популярно. Там целый ряд абсолютно неформальных питейных заведений - «Фидель», «Белград», еще какие-то. Но это уже скоро закроется, будут бутики и все такое. Не знаю, в Москве есть ли сейчас что-нибудь похожее?

В Москве такого нет уже лет десять. Поэтому я сделал все, как мне велели. И Грядка добила окончательно: аркада и целый ряд восхитительных кабаков, именно таких, какие мне нравятся. Мокрая барная стойка, угарный дым, сортиры с выбитыми дверями, приятнейшая публика. Я не склонен идеализировать этот жанр, но наличие подобных заведений - тем более на центральной улице - создает ощущение живого, демократичного города, в котором стоимость квадратного метра пока еще не является основополагающим фактором. Также как и наличие пыльных дворов, ржавых крыш и поросших березками балконов. Старый город должен состоять из старых домов, он может жить, развиваться, не брезговать благами прогресса, но ему не пристало молодиться, рядясь в пластмассовые стеклопакеты. Старая Москва ужалась до размера нескольких нетронутых районов. А в Петербурге пока еще есть, куда глазам разбегаться. Веянье времени очевидно: официальный Питер хочет играть по московским правилам, возводить небоскребы, громя кварталы ветхой некомфортабельной застройки. Перенимание столичного опыта добром не кончится, помяните Нострадамуса. И все-таки очень важно, чтобы этот, легендарный, сказочный Петербург протянул дольше напророченных 333 лет.