Второстепенные детали

Второстепенные детали

Когда советского писателя ругают за идейные промахи, то обычно обвиняют в том, что он обращает внимание на второстепенное, не главное, выискивает, мол, незначительные мелочи, не видит тех великих всемирно-исторических достижений, которые… — и так далее. Не всегда те, кто ругает, делают это цинично, в душе зная, что они не правы, — нет, я убежден, что многие возмущаются искренне и в самом деле не могут понять, как это можно ковыряться в каких-то мелочах, писать о каких-то кочках на задворках, когда главное-то, главное — какие у нас достижения, какие сияющие вершины!..

Внешне ход мысли их кажется логичным, например: «Ну что этот Солженицын — за полстолетия увидел только лагеря, только ошибки, нарушения? А наши достижения? То, что страна из отсталой превратилась в супердержаву? Лес рубят — всегда щепки летят. Что он только щепки видит? Что это — слепота? Где у него глаза?»

Да, формально-логично рассуждение кажется правильным. Но формальная логика — коварная вещь. Все явления жизни сложнее, чем предполагается по формальной логике. Там, где формально-логично что-то кажется, скажем, белым, — при малейшем углублении в явление оказывается, что все наоборот, что оно черное, или двухцветное, или многоцветное. Элементарный пример: белый цвет — он весь белый. Скажи кто-нибудь полтысячелетия назад, что белый цвет — это смесь фиолетового, синего, голубого, желтого, оранжевого, красного… да над ним бы смеялись, как над дурачком или сумасшедшим: «Что он, смотрит на белое и видит красное? Или он слепой, где у него глаза?» Но Ньютон, пропуская не подлежащий никаким сомнениям белый свет через трехгранную призму, согласитесь, не был слепым — наоборот, оказался зрячее всех зрячих. Ну а что Солнце ходит вокруг Земли — это же вообще непреложный факт: встает на востоке, садится на западе, только слепец может этого не видеть, не так ли? Вдруг выступает один, заявляет, что Земля ходит вокруг Солнца. На костер нахала. И сожгли. Читаем об этом поучительные истории: вот, мол, как было. Но не замечаем, как воздвигаем новые костры, по-прежнему, как наши темные, невежественные предки из глубин веков, веря своим глазам. Глаза — врут. Верим выводам железной логики. Железная логика — сплошь и рядом ложь.

Все мыслители это прекрасно знают. Этого не знают люди, не умеющие самостоятельно мыслить, наполняющие голову чужими мыслями — что ближе оказалось, что под руку подвернулось, — а потом в наивном самозаблуждении воображающие, что это их собственные мысли. Раз у меня в голове, значит, мое собственное — логично! Умеющий самостоятельно мыслить — ничему не верит; он хочет убедиться сам, копает в глубину, смотрит со всех сторон и так и этак, потом вдруг ошарашивает нас возможно кажущимися нам диким, ни в какие ворота не лезущим заявлением: «Помилуйте, говорят, это не Земля большая, Солнце маленькое, а наоборот, Земля перед Солнцем меньше макового зернышка». Толпа начинает свистать и улюлюкать: «Сумасшедший, слепец, такую малость возвеличил, а главного, что у него перед глазами, не видит!»

Критикам-то и лень и недосуг, а кому и просто знания арифметики не хватает, чтобы последить за ходом вычислений, да наблюдений, да рассуждений этого мыслителя. И рукопись его не достанешь так просто. В продаже вокруг только роскошные фолианты, трактующие, как Земля велика, как она зиждется на трех китах, даже диссертации о пищеварении этих китов уже давно защищены и премии за них получены. Что есть центр мироздания? Земля, каждый видит своими глазами. Что есть солнышко? Светильник, лампочка над Землей, не более. Тут она, эта лампа, есть, тут ее нет. Тот, кто доказывает, что эта лампочка и есть самое главное, — «он же копается во второстепенном, не видит истинно главного. Где у него глаза?».

Но это все так, общее рассуждение на тему о том, что кажущееся нам главным может оказаться совсем и не главным.

Итак, если в СССР ругают писателя, то чаще всего за то, что он не видит главного, а уделяет внимание всяким второстепенным вещам, копается на задворках. Искренне так думающие критики и ругатели (я хочу говорить лишь именно об искренних, неискренние сами знают цену тому, что врут), так вот, искренние ругатели не замечают, как в ходе своих, казалось бы, железно-логичных рассуждений допускают фатальные ошибки.

Первая из них — это то, о чем я только что говорил. Можно бы спросить: «А вы так уверены, что то, что вы называете главным, — действительно главное? Нет, не спешите возмущенно кричать. Вообще, что это за манера доказательства — ругань и крик? Вот вы Солженицына клеймите за то, что он якобы не увидел главного в жизни советской страны — всемирно-исторических достижений. А вы уверены, что эти достижения — главное?» Да? А скажите, торговля мертвыми душами в пушкинско-гоголевские времена — было ли это тогда главное? Всякие Собакевичи, Ноздревы, Плюшкины — явно уж какие-то крайние, безобразные, уникальные типы. Плюшкин — совершенно патологический тип. И кто торговал мертвыми душами-то? Это только был анекдот. Пушкин подсказал его как тему Гоголю, а Гоголь написал роман. На него тоже в те времена посыпались упреки, что уж черт-те что выбрал, редких уродов, совсем не главное. А ну вообразим себя в роли клеймителей — современников Гоголя: «Он не мог описать, как под испытанным руководством мудрой царствующей династии страна идет к невиданным свершениям, имеет всемирно-исторические достижения, из некогда отсталых разобщенных княжеств и провинций превратилась в могучую просвещенную державу. Да, у нас есть отдельные недостатки. Мы сами клеймим таких, как Плюшкин. Осудили достаточно. Зачем в этом еще ковыряться? Что этот Гоголь уперся и видит одно лишь это?»

Сегодня сама же советская история литературы детям на школьной скамье уже доказывает, что Гоголь увидел главное в окружавшей его жизни. А гоголевская «Шинель»? История о том, как какой-то маленький, ничтожный, не имеющий никакого значения служащий Акакий Акакиевич так отчаянно бился, чтобы справить себе шинель, то есть пальто, — это событие было для него грандиознее всего на свете, и когда его ограбили и сняли шинель, он просто погиб. Помилуйте, где же тут тех времен всемирно-исторические достижения? Что это за тема, что это за задворки, что за копание во второстепенных и третьестепенных мелочах? С чего это революционные демократы закричали: «Вот оно! Все мы вышли из «Шинели», а для современного школьника само собой разумеется, хрестоматийно то, что Гоголь увидел главное.

Помилуйте, а тогдашние государственные мероприятия, а социально-экономические преобразования, промышленно-технический рост и внедрение передовых методов в тогдашнем сельском хозяйстве? А министерские совещания? А ослепительные дворцовые приемы? А готовность всех великих и малых наций отдать «жизнь за царя», как правильно сказал капельмейстер Глинка в своей опере про Сусанина в Императорском театре? А добрые, просвещенные помещики? А военные парады, наконец?

Где это все, милостивый государь Николай Васильевич Гоголь? Вы увидели главное в шинели бедняка или в похождениях этого проходимца Чичикова?

И так, знаете, может, не в этих, но подобных словах затюкали, что сам Гоголь засомневался: мол, в самом деле, надо и про положительное, про это самое «главное» писать — писал, писал продолжение «Мертвых душ»… И сжег.

Между прочим, сейчас только узкие литературные специалисты знают, что и у «Ревизора» было продолжение — положительное. Тоже из тех же соображений, что, мол, в «Ревизоре» отражено ведь не главное, так сказать, задворки, — так вот для противовеса, чтобы дать действительно главное, положительное, не сам Гоголь, а какой-то присяжный драмописец тех времен написал второго «Ревизора» в продолжение первого. Прибывший из Петербурга подлинный ревизор наказывает порок, жулики летят с постов, Землянику — под суд, добродетель торжествует. И в театре принялись ставить оба «Ревизора» в паре: сперва гоголевский, о «не главном», затем — о торжестве государственной справедливости, то есть «о главном». После нескольких представлений продолжение «Ревизора» пришлось снять: публика уходила. Оно исчезло без следа. Остался один «Ревизор» — Гоголя. Он был о главном, оказывается.

Да, представьте, парады — это ведь не главное. Да, представьте, рост и укрепление государственного могущества, промышленно-техническая мощь, все мероприятия по повышению производительности в сельском хозяйстве и так далее, и так далее — все это вместе взятое — не главное. О нет! Главное — шинель Акакия Акакиевича. То есть главное — как при всех этих «всемирно-исторических достижениях» живет человек. Каково ему справить шинель, каково ему дышится, кушается, спится, каково его самоощущение на этой единственной для его диспозиции земле, в единственной для его распоряжения короткой жизни. Если на это пальто нужно годами собирать, экономя и отказывая себе во всем, жить в страхе и лжи или за рассказанный в очереди анекдот загреметь на каторгу на полжизни — так что же тогда и ваши парады, и всемирно-исторические достижения, и победоносные войны, или индустриализации, или электрификации? Так в древнем Египте тоже были достижения, эффектные — вот, например, пирамиды. Но не они главное, это второстепенное. Главное то, что там было — рабство и что эти пирамиды рабами строились.

Не Солженицын странно слеп, не желая, мол, видеть главного, но как раз все, о чем написаны его книги, — оно и есть, к нашему горю, главное. Не каждый может сегодня принять эту «ужасную», как ему покажется, мысль. Но для потомков, уверяю вас, она будет само собой разумеющейся, хрестоматийной.

24 мая 1975 г.