Встреча четвертая с Павлом Коганом

Встреча четвертая с Павлом Коганом

Осенью сорок первого года из особняка с колоннами, что в Москве на Тверском бульваре, вышел невысокий кареглазый юноша. Он в последний раз посмотрел на знакомое здание и мысленно попрощался. Он прощался с Литературным институтом, с посуровевшей, военной Москвой. Он ехал на юг, в Ставрополь, на курсы военных переводчиков.

Позади нелегкая баталия с врачами, не желавшими отпускать «белобилетника» на фронт. «Не годен», — написано было в его военном билете. Зрение у Павла подкачало. Врачи слушать не хотели. Тогда он выучил наизусть таблицу и поразил всех своим «стопроцентным» зрением.

По Литературному институту издали приказ:

«…Студента 4-го курса Когана П. Д. числить в отпуске до возвращения из Красной Армии».

Жаркие бои на юге. В одном из них Павел был сильно контужен.

Потом началось сражение за Новороссийск.

Рос на остроголовой сопке Сахарной Голове лес. Это сейчас — кустарники, терн да шиповник. А тогда, до войны, деревья-великаны к самому цементному заводу «Октябрь» подступали. В войну все скосило.

В первых числах сентября сорок второго линия фронта прошла по Сахарной Голове. Слева — борющийся с оккупантами город, впереди — лес и партизаны, справа — наши войска. Преградили они путь врагу на Кавказ и дальше Сахарной Головы и цементного завода «Октябрь» не пустили.

Каждый день ровно в восемь вечера начиналась бомбежка. Жители, кто еще не был эвакуирован, прятались по подвалам, траншеям. Как-то после очередной бомбежки вышла из подвала своего дома, что по улице Щелевой, Александра Семеновна Жорох. А в саду — зенитка. За углом дома, правее подвала, — блиндаж. А около него стоит кареглазый солдат.

Его Александра Семеновна еще не видела здесь.

— Ну как, бабушка, живем? — спрашивает.

— Да как-нибудь, сынок, — улыбнулась маленькая, щупленькая старушка в очках. — Где ребята прежние? Небось ушли?

— Да, теперь мы здесь будем. Вам воды принести?

…Вот куда тебя забросила, Павел, военная судьба. Был студентом Литературного института, одновременно учась на вечернем отделении института философии, литературы и искусства (был такой в Москве).

В Москве перед самой войной уже подумывал о книжке своей. Первой книге стихов. Ладно, после войны время еще будет. «Павел Коган. Стихи и поэмы». Правда, неплохо?

А сейчас Коган — военный переводчик 1339-го горнострелкового полка 318-й стрелковой дивизии.

Медленно спустился по земляным ступенькам в блиндаж. Уселся на земляную, лежанку. Пододвинул к себе столик, сбитый из ящиков. Достал старый, потрепанный блокнот.

Нам лечь, где лечь,

И там не встать,

                         где лечь…

И задохнувшись

                        «Интернационалом»,

Упасть лицом

                      на высохшие травы

И уж не встать…

Сейчас — в разведку. Блокнот с собой нельзя брать, не положено. Ничего, стихи и в голове можно хранить.

Только что получил приказ: идти на Сахарную. Там укрепились враги. Хорошо бы взять «языка». Павел встал с лежанки. Негромко скомандовал бойцам:

— Пора, ребята.

…Узкая тропинка петляла вдоль щели. Сквозь стволы деревьев горели звезды, ослепительным светом прожигая черное небо. Такое мирное небо. Оно уже начинало светлеть. Приближался рассвет. 23 сентября сорок второго года.

Впереди — поляна. Черный силуэт вершины над ней.

— Я пойду вперед! — сказал Павел.

Осторожно он двинулся по тропинке. Кончилась поляна. Сейчас махнуть рукой — за мной!

Не успел.

Что-то толкнуло в грудь, повалило на землю.

Упал лицом в высохшую полынь.

Нам лечь, где лечь…

Я поднимаюсь по лестнице большого старого дома на тихой московской улице. Останавливаюсь у квартиры № 132. Невольно медлю нажимать на звонок. Может быть, много лет назад так же медлил почтальон, принесший с фронта скорбную весть? И дверь ему так же открыла невысокая седая женщина с глубокими черными глазами, Фаина Моисеевна, мать?

В небольшой квартире уютно. Навстречу мне поднялся пожилой мужчина. Давид Борисович, отец.

В эту квартиру Коганы вселились еще до войны. И кажется, она хранит до сих пор тепло сердца их погибшего сына.

Вот у двери стоит старенькая этажерка, плотно набитая книгами в пожелтевших от времени обложках. К ним прикасались руки Павла.

Висит на стене большая фотография: темноглазый паренек в тщательно отутюженном пиджаке смотрит задумчиво и чуть печально.

— Павлику было тогда шестнадцать, — сказала Фаина Моисеевна, заметив, с каким вниманием я разглядываю снимок. — Костюм сшили ему впервые. Решил сфотографироваться. Хотите посмотреть альбом?

Конечно, я не отказался и уже через минуту бережно перелистывал тяжелые картонные страницы.

Павлику шесть лет, в детском саду строит кораблик, вооружившись деревянным молотком. В школе разыгрывают какую-то пьесу: белые расстреливают рабочих. На Павлике — офицерская фуражка странной формы, на плечах — бумажные эполеты. На лице — недовольство, видно, совсем не хотел играть роль врага, да досталось.

В счастливое время жило его поколение, время великих строек, время великих перемен. И стихи его были звонкие, в них пробивались наружу страсть и нетерпение, жажда больших дел.

Есть в наших днях такая точность,

Что мальчики иных веков,

Наверно, будут плакать ночью

О времени большевиков.

И будут жаловаться милым,

Что не родились в те года,

Когда стонала и бурлила,

На берег рухнувши, вода…

Так писал Павел Коган за год до войны.

Слышишь, это и про тебя…

Он ведь не дожил до Победы.

В Центральном доме литераторов Москвы на мемориальной доске писателей-москвичей, павших смертью храбрых, золотом горит сейчас имя Павла.

И у туристских костров, в вагонах поездов, на палубах кораблей живет, не умирает песня «Бригантина».

Но где похоронен поэт Коган? Вот уже более тридцати лет этого никто не может установить. Погиб у подножия Сахарной Головы — но там ли он был похоронен?

Летом 1945 года Давид Борисович Коган приехал в Новороссийск, чтобы попытаться отыскать могилу сына. Горком партии и горисполком пошли ему навстречу и направили вместе с ним специальную бригаду минеров. Без минеров ходить по земле, бывшей линией фронта, далеко не безопасно. Давид Борисович прошел дорогой сына, по местам ожесточенных боев. Но могилу Павла найти не смог…

Не так давно возникло предположение, что Коган во время разведки был смертельно ранен, его доставили в дивизионный госпиталь, где он и умер. Значит, и могилу следует искать где-то в районе бывшего госпиталя, на Шесхарисе. Однако при переносе на городское кладбище праха умерших от ран бойцов останков Когана обнаружить не удалось.

Однажды в редакцию «Новороссийского рабочего», где я тогда работал, зашла Мария Александровна Бочарова — из городского общества охраны памятников.

— У меня есть кое-что новое, — сказала она. — Живет на Сухумском шоссе одна пенсионерка, утверждает, что знает, где могила Когана.

С фотоаппаратами и магнитофоном вместе с мальчишками и девчонками из клуба «Шхуна ровесников» мы устремились по указанному адресу.

Сухумское шоссе, 43. Небольшой домик в глубине двора. Здесь живет Елена Ивановна Карпова, комсомолка двадцатых годов. Что она сможет рассказать?

Седая женщина встретила приветливо.

— В последнее время я часто читала в газете о Когане. Никто не знает, где он похоронен. И вдруг вспомнила: да есть же эта могила!

И Елена Ивановна рассказала, что в пятидесятых годах она часто ходила за перевал, чтобы собрать там хворост, и всегда останавливалась у ручья, возле шести могил, отдохнуть.

— Надписи были на фанерных дощечках, прибитых к столбикам. И на одной из них фамилия — Коган. Это я точно помню. А могилы были метрах в двухстах от дивизионного медсанбата.

— Елена Ивановна, а вы нам не сможете показать это место? — спросили мы ее.

— Конечно. Но только когда мы ходили с работниками музея, я точно не смогла определить. Построили дорогу, и я потеряла ориентир. Там вдоль ручья три маленькие поляны, и я немного путаю, на какой из них могилы. Когда вы хотите пойти?

— Завтра, часов в девять.

— Хорошо, буду вас ждать.

С утра моросил дождь, который, видно, разогнал многих наших ребят. А что говорить о Елене Ивановне? Старая, больная женщина. Куда ей идти в такую погоду, подумал я.

Но Елена Ивановна уже надевала плащ.

— Что же вы опаздываете? — упрекнула она нас.

На автобусе доехали до Шесхариса, а оттуда пошли вдоль дороги, ведущей в Грушевую балку. Вот и ущелье Прищелок. За склоном горы сереет бетонная крыша. Там был дивизионный медсанбат 318-й дивизии. А сейчас — овощной склад.

Медленно двинулись по тропе вдоль ручья. У невысокого кустарника несколько больших камней.

— Кажется, здесь… — остановилась Елена Ивановна. — По-моему, это и есть та самая поляна. Пройдем немного вперед. Нет, давайте вернемся. Вот эта. Видите, тропинка карабкается на склон? Это по ней я и ходила. Да, это здесь. Вот там были шесть могил. Третья из них, в сторону гор, Когана.

Началась кропотливая работа. Были отправлены телеграммы в архив Министерства обороны, в Военно-медицинский музей, родным и друзьям павшего поэта.

Надо было документально установить возможность захоронения Когана в данном месте, установить на основании документов и неопровержимых фактов.

Встречи со старожилами ничего не прояснили. Одни помнят эти могилы, другие — нет, третьи уверяют, что останки погибших давно уже перенесены в другое место. Но фамилии бойцов, прах которых был погребен в районе Шесхариса и перенесен на городское кладбище, есть в мемориальной книге захоронений, хранящейся в Новороссийском военкомате. Фамилии Когана там нет…

Тем временем пришли письма.

Одно — из Подольска, из архива Министерства обороны.

«…Техник-интендант 2 ранга Коган Павел Давидович, 1918 г. р., член ВЛКСМ, в 1942 г. проходил службу в должности переводчика 1339 горнострелкового полка, был убит в бою 23.9.1942 в районе горка Сахарная (г. Новороссийск) и похоронен на горке Сахарная.

Основание: опись 383971с, д. 1, л. 3.

Установить другие данные в отношении Когана П. Д. не представляется возможным».

Другое письмо — из Ленинграда, из Военно-медицинского музея: «Мы проверили все, что было возможно. По картотеке раненых и больных П. Д. Коган не значится.

Архивных документов медико-санитарного батальона, который обслуживал 318-ю горнострелковую дивизию, на хранении в архиве нет.

О погибших на поле боя архив военно-медицинских документов каких-либо материалов не имеет».

Ничего положительного не смог сообщить и бывший командир 318-й дивизии полковник Валентин Аполлинарьевич Вруцкий.

Может быть, удастся найти людей, знавших Когана, воевавших рядом с ним, возможно, видевших его в госпитале или хоронивших?

Может, и ты сможешь в этом помочь?

Реет сейчас над Сахарной Головой, над Цемесской бухтой красный флаг. Его поставили юные новороссийцы в память о поэте, комсомольце, солдате Павле Когане.

Десятый год из месяца в месяц, из недели в неделю поднимаются сюда ребята, чтобы сменить алое полотнище! И рядом с новороссийцами — их друзья из самых разных городов страны…

Снова и снова звучат над горным перевалом волнующие слова неумирающей песни романтиков о бригантине, поднимающей паруса, и о людях яростных и непохожих.