4. ЗАКОНЫ, КОТОРЫЕ ПОЛЕЗНО ЗНАТЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4. ЗАКОНЫ, КОТОРЫЕ ПОЛЕЗНО ЗНАТЬ

В завершение расскажу о трех законах, которые мне удалось извлечь из изучения истории разных стран и народов по данному поводу. Это Первый и Второй законы элит и Закон о благе и зле федерализма.

Первый из них наиболее выпукло можно продемонстрировать на примере Латинской Америки (хотя он одинаково хорошо просматривается и на других многочисленных примерах, вплоть до распада СССР). Второй — на примере обеих Америк. А третий — на примере Древней Руси, поскольку это ближе нам и очень ярко и убедительно по сути (хотя, опять-таки, примеров очень много, включая вышеупомянутую фронду XVII века — попытку установить «французскую федерацию регионов»).

То и другое позволит показать абсолютную оторванность храмовских построений от реальной земной почвы.

Первый закон элит

Некогда Центральная и Южная Америка в целом подразделялись на две большие части: одна представляла собой колонию Испании, другая — Португалии.

Триста лет Испания и Португалия полновластно владели этими землями. Испанцы и португальцы — близкородственные этносы, понимающие друг друга почти без переводчика. В расовом отношении они практически неотличимы. Сходно у них, католиков, и отношение к миру, и модель поведения. В отличие от англо-саксов, они, сами будучи микстом, активно смешивались как с рабами африканского происхождения, завозимыми для обработки плантаций, так и с местными индейскими племенами, также в большинстве своем порабощенными. Метисы и мулаты, в свою очередь, активно мешались между собой и т. д.

В итоге такого трехсотлетнего всесмешения во всем указанном регионе сложился более-менее цельный микст, создалась вторичная раса с единым национальным самосознанием («мы — нация метисов», — говорят латиносы), единой религией (все ревностные католики), более-менее единым романским языком (главным образом, испанским) и единой культурой, единым национальным характером, единым типом хозяйства, установленным метрополией.

В 1810 году в этих колониях вспыхнула война за независимость. Когда власть метрополий, Испании и Португалии, на всем огромном пространстве полутора континентов рухнула, ничто, на первый взгляд, не мешало созданию двух мощных супердержав в границах, соответствующих двум бывшим имперским владениям. Ведь ничто, кроме условных административных границ провинций, не разделяло этих людей, одинаково мыслящих, говорящих и поступающих, живущих в одинаковых условиях и по одним стандартам, исповедующих одну религию, ведущих единый тип хозяйства и даже использующих для себя один общий этноним[25]. Они, казалось, просто обречены были на полное государственно-политическое единство, а как же иначе!

Однако никаких сверхдержав, вопреки всем самым благоприятнейшиым условиям, не получилось. Границы провинций, еще вчера ровным счетом ничего не значащие и никого никак в действительности не разделяющие, границы условные и фантомные, выдуманные колонизаторами лишь для удобства управления, внезапно оказались непреодолимыми, несокрушимыми.

Сегодня на этой территории расположены не две великие страны, как можно было ожидать, а более тридцати. Большая часть из них невелики по размерам (кроме Аргентины и Бразилии) и являются суверенными только по документам, находясь в полной зависимости от более развитых стран мира.

Самое интересное, что все эти страны по-прежнему, как двести лет назад, населены более-менее единым этническим составом, говорящим на более-менее едином языке и обладающим более-менее единым менталитетом. Но они имеют самые разные режимы и, соответственно, гражданство. И никакого движения к объединению, слиянию на базе этнического, культурноязыкового, религиозного, хозяйственного, территориального и исторического единства они не проявляют даже в зародыше. Не сливаются, несмотря на очевидную однородность, — и все тут!

Это кажется противоестественным и противоречащим интересам населения этих стран, но факт налицо.

Спрашивается, как и почему, в то время как в Северной Америке разные штаты сложились в единую великую страну, в Южной — огромные и еще вчера единые колонии вдруг разделилась на самостоятельные государства?

Движение за независимость берет свое начало в 1810 году, и состояние границ между провинциями именно на этот год стало статусом кво по умолчанию[26]. Вот так и получило в один момент признание своих суверенитетов множество новых стран, еще вчера бывшее единой колонией Испании или Португалии и населенное более-менее однородной во всех отношениях этнической смесью.

На короткое время Симону Боливару удалось создать Великую Колумбию. А на юге континента сложились Объединенные провинции Рио-де-ла-Платы. Казалось бы, как хорошо! Но они просуществовали совсем недолго и развалились — в первом случае на Венесуэлу, Колумбию, Эквадор, а во втором на Аргентину, Уругвай, Парагвай, Боливию. Особо должен подчеркнуть, что Венесуэла и Эквадор оторвались от Великой Колумбии, а Уругвай и Парагвай — от Объединенных провинций не просто так, за спасибо, а через кровопролитные, подлинно братоубийственные войны.

Почему?!

Потому что ни расово-этническая, ни географическая, ни историческая, ни экономическая и вообще никакая иная общность не способна противодействовать Первому закону элит. О котором, увы, ни Храмов, ни его учителя и единомышленники не имеют, как видно, ни малейшего представления.

Этот закон прост и гениален, ибо безотказно работает всегда и везде, никогда не давая сбоя и не зная исключений. Его сформулировал Гай Юлий Цезарь, и звучит он так: «Лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме». Каждый, кто занимается управленческой работой, знает этот закон, но не умом, а спинным мозгом, поскольку он — в крови администратора любого уровня. Инстинкт, одним словом.

Латиноамериканские провинции еще вчера были всего лишь административными единицами единой империи (Испанской или Португальской). Но, добившись свободы, они не стали объединяться в единое государство именно потому, что сработал Первый закон элит. Вчерашние губернаторы при первой же возможности захотели стать президентами, королями, диктаторами и т. п. Потому что лучше быть полновластным владыкой в маленькой, нищей и зависимой стране, чем зависимым лицом в большой, сильной и великой державе. Их, по законам стайного существования[27], поддержало все ближайшее окружение, как военное, так и полицейское и административное, чтобы сохранить собственный высокий ранг.

Перед нами — зримая модель того, что немедленно будет с Россией, если дать веру и волю Храмову и его старшим и прочим товарищам. Первый закон элит тут же автоматически сработает с привычной неотвратимостью.

Нетрудно понять, что если рухнет или хотя бы существенно ослабнет власть центра, метрополии, власть Москвы, то границы русских областей, как это произошло в Латинской Америке двести лет назад, мгновенно станут непреодолимы и несокрушимы, как бы ни были нелепы и несправедливы (например, в Татарстане, Башкирии, Якутии, Адыгее[28]). Именно так, как это произошло при развале СССР. Счастье, если они останутся хотя бы прозрачны, в чем никакой уверенности нет.

Ничто не удержит единство нации и страны, как мы видим на примере Латинской Америки: ни этническое единство русских, ни общий язык, культура и религия, ни общая история, ни даже экономические выгоды и интересы, уповать на которые приучали нас марксисты. Большинство населения когда-то недаром проголосовало за сохранение СССР, понимая все пользы от этого, но голосование помогло, как мертвому припарки: республиканские элиты (российская в их числе) растоптали волю большинства и разорвали страну, не дрогнув.

Точно так же, не дрогнув, разорвут Россию элиты региональные. Федерация незамедлительно превратится в конфедерацию, а та — в какой-нибудь «Союз независимых русских государств», в точности по модели распада СССР с последующим созданием СНГ. В каковом Союзе, однако, примут участие далеко не все «русские республики», часть из которых начнет территориальные, или ресурсные, или еще какие-то междоусобные войны, а часть из республик преобразуется в микромонархии или микродиктатуры (а кто помешает? кто проконтролирует? центра-то ведь нет или он слаб!) с правом вести международную политику, объявлять войну, печатать свои деньги, с монополией на внешнюю торговлю, со своей пограничной и таможенной службой и т. д.

Напомню, что в 1990-е годы Якутия, например, уже пыталась ввести свою таможню, а другие республики обзавелись своими конституциями и законами, без оглядки на центр, стремясь к полному суверенитету. К примеру, по татарским законам можно было стать гражданином Татарстана, не будучи гражданином России! И т. д. Только Путину удалось отчасти поставить зарвавшихся этнократов на место и привести к единому знаменателю все республиканские законы. Удалось во многом потому, что все республики инфильтрованы русскими, выполняющими де-факто роль главной скрепы страны.

Но если с короткого кремлевского поводка сорвутся русские области, никакие путины их удержать уже не смогут. Вы хотели бы, читатель, чтобы ваши дети гибли, к примеру, при отделении Ханты-Мансийского округа от Тюменской республики? Или за свободу Московской области от Москвы? Нет? Но ведь вас и не спросят!

Если бывший центр или какие-либо союзные структуры попытаются удержать «руспублики» силой в новом, чисто русском СНГ, опять же начнется война за право выйти из Союза. Как воевали Венесуэла и Эквадор (точнее, их властные элиты) за то, чтобы не остаться в Великой Колумбии. Можно уверенно предсказать, что процесс раздела не остановится на распаде России по нынешним границам регионов, а пойдет дальше и приведет к разделу Якутии, Красноярского края и еще нескольких, слишком больших административных территорий. Как это было в той же Латинской Америке, где число государств сегодня почти вдвое превышает число провинций, воевавших за свой суверенитет двести лет назад. Не факт, что этот раздел будет бескровным.

Нетрудно предсказать и роль в таком развитии событий заинтересованных держав: США, Западной Европы (в целом и по отдельности), Китая, Японии… Напомню, кстати, что на крохотных Японских островах расселено 120 млн этнических японцев: ровно в четыре раза больше, чем российского населения на всем пространстве от Урала до острова Беринга (менее 30 млн). О населении Китая в этой связи лучше и не вспоминать. Ни Дальневосточная, ни Сибирская, ни Уральская республики, буде они возникнут, не смогут защитить свое достояние и своих людей, это более чем очевидно. И воевать, если что, за свои интересы мировые державы будут, конечно же, на территории уже разделенной, но еще не поделенной между ними России.

Но, конечно, первоочередная задача для всех сильных мира сего — это разделение, расчленение России: «разделяй и властвуй» есть вековечная формула на все времена. Храмов и ему подобные, посильно работая на эту идею, могут не задумываться и не догадываться, чьи интересы они в действительности обслуживают. Но это никак не меняет их реальной роли мелких агентов глобальных сил.

Надеяться, что «русские республики» сохранят хотя бы тень независимости от внешнего мира, — наивно, глупо и нелепо. Мне страшно даже мысленно заглядывать в ту пропасть, в которой мы обнаружим себя при таком развитии событий. Широпаевцы (и Храмов со своим РГС в том числе) хотят не переделать в единое Русское государство антирусскую Эрэфию, а уничтожить ее, разорвать на много маленьких стран, антирусская сущность которых от этого нисколько не изменится. Кто, кроме хищников и бандитов, захвативших сегодня власть в регионах, скажет им за это спасибо? Только еще большие хищники и бандиты — но уже международного класса.

В тотальном проигрыше окажется в своей массе тот самый русский народ, о благе которого заботливо печется юный Храмов, желающий освободить русских от «грабительской российской вертикали власти».

Очередная утопия, как обычно, будет стоить нашим детям крови, и немалой. И тогда слова Егора Холмогорова о том, что «на осколках РФ состоится масштабный геноцид русских, — геноцид таких масштабов, которых история никогда не знала», могут обернуться зловещим пророчеством.

Закон о благе и зле федерализма

Что такое «федерализация» нашей страны, мог и должен бы понимать каждый русский человек на убедительном примере Древней Руси. Но мы об этом не задумываемся. А зря. Бросим быстрый взор на нашу историю, которая, похоже, никого ничему так и не научила.

Древняя Русь была вполне унитарным государством. Об этом позаботились Рюрик, Олег, Игорь, Ольга, собравшие и державшие под своей властью летописные племена. Хотя сам момент призвания Рюрика пятью племенами — двумя славянскими и тремя финскими — есть как раз момент типичного федеративного объединения в соответствии с главным принципом федерации «в pluribus unum» — «из многого единое». Но раз сложившись, это единство сомнению и разложению уже не подвергалось; Русь вплоть до Святослава, Владимира и Ярослава оставалсь унитарной.

Даже попытка древлян поднять бунт против Игоря не имела в виду отложения древлянского княжества от Киева: убив верховного властителя, древляне тут же попытались не выйти из-под центральной княжеской власти, а женить своего местного князька Мала на овдовевшей Ольге, чтобы ему править всей Киевской Русью, как правил убитый князь. Но Ольга с этой ролью отлично справилась сама. Жестоко и напоказ раздавив остатки древлянской «самостийности», она тем дала суровый урок всем прочим подвластным племенам. После чего немедленно отправилась в самый отдаленный и проблемный регион, на Новгородчину, где твердой рукой провела перераспределение и инвентаризацию земель и их налогообложение. Показала, кто в русском доме хозяин: никто и не пикнул. Ни о какой федерации в то время не могло быть и речи.

Именно унитарный, по большому счету, характер Киевской Руси (наличие вассалов-посадников в крупных городах этому не противоречит) обеспечивал военную мощь и огромные мобилизационные возможности киевских князей. Они не раз сотрясали даже стены Цареграда-Константинополя, в лоск разгромили Хазарский каганат, овладевали Херсонесом и владели Тмутараканью. О том, как резвились славяне и русы на византийских и болгарских землях, есть леденящие кровь рассказы в писаниях Прокопия Кесарийского, Льва Диакона и других авторов. В 1076 г. Владимир Мономах совершил успешный поход против немецкого императора Генриха IV: русские войска с боями прошли Богемию и остановились только в Силезии. Не раз воевали Польшу. И т. п. Монархи ведущих европейских стран считали за честь породниться с Киевом.

Но скоро этому могуществу пришел конец — и именно потому, что киевские князья стали делить собственное государство на части, «федерализовать» его. Они делали это (как и Храмов собирается) из самых лучших побуждений: чтобы не обидеть никого из родных сыновей. Но последствия этих «благих» дел были ужасны для всей страны.

Смерть Святослава, оставившего трех сыновей на трех престолах, не привела к сепаратизму и распаду страны только потому, что сыновья быстро провели смертельную схватку за центральный престол, за Киев. Никто не хотел быть правителем второго сорта, питая надежду владеть всей Русью целиком. Братоубийственная война закончилась смертью двух старших братьев и вокня-жением Владимира, который правил железной рукой и никакого сепаратизма не допустил, удержав унитарный характер правления.

Взятие Полоцка, в ходе которого самостоятельная, не от Рюрика, династия полоцких князей была зверски уничтожена (Владимир на глазах княжеской четы вначале изнасиловал их дочь Рогнеду, а потом убил родителей на глазах только что поруганной девушки), была показательной расправой над самой идеей сепаратизма.

Однако именно в это княжение первым в нашей истории знамя русского сепаратизма поднял сын Рогнеды Ярослав, ненавидевший своего отца и попытавшийся впервые отколоть Новгород от Киевской Руси, перестав платить отцу урок (дань). Владимир немедленно стал готовить карательный поход против сына, чтобы вновь раздавить сепаратизм в зародыше, но внезапно скончался.

Смерть Владимира, имевшего двенадцать сыновей от семи «водимых» (законных) жен, поначалу поставила под угрозу единство страны. Снова забрезжил призрак федерализации, а то и распада. Однако Ярослав унаследовал-таки киевский престол, как когда-то отец, перебив, изгнав и пережив многочисленных братьев, и правил затем единолично, ни с кем не деля своего полновластия.

О государственном единстве (унитарности) Древней Руси в те века красноречиво говорит тот факт, что судьбой далекого Киевского престола дважды распорядились новгородцы, посадившие на него вначале Владимира Святославича, а потом и Ярослава Владимировича, даже вопреки воле последнего, собравшегося уж было бежать за море от брата Святополка. В то время новгородцы явно чувствовали себя частью единого государства и единого народа, имеющими свою долю в общей судьбе, а значит, и право в нее вмешиваться. Отдельные аномалии (Полоцк, Псков) как возникали, так и исчезали.

Но в конце жизни Ярославу Мудрому явно не хватило мудрости: презрев жестокие уроки, полученные отцом и им самим, он вновь раздал сыновьям уделы.

Так возникла-таки первая русская федерация. Что из этого вышло?

Со смертью Ярослава Киевская Русь почти сразу же распадается на княжества: Киевское, Черниговское, Переяславское, Полоцкое… В Новгороде, Пскове и Вятке власть берет вече (это уже шаг к конфедерации).

И тут же начинаются феодальные войны, кровавые усобицы, как и следовало ожидать.

Лиха беда начало: дробление русских земель, естественно, продолжалось, уделы множились: Черниговское княжество распадается на Черниговское, Новгород-Северское, Путивльское, Курское, Рыльское, Трубчевское; Полоцкое — на Витебское, Минское, Слуцкое; и т. д.

Киев стремительно теряет контроль над Русью в целом. А в 1169 году случилось и вовсе беспрецедентное событие: коалиция русских князей («федератов», в терминах нашего времени, а то и «конфедератов»), возглавленная Андреем Боголюбским, захватила и дотла разграбила «матерь городов русских». Для них это уже была не древняя высокочтимая русская столица, а чуть ли не вражеский город, с которым надлежало поступить по закону военного времени. Андрей даже не пожелал сесть на «золотом столе», как его предки, и остался в Боголюбово.

На короткое время некоторая централизация Северо-Восточной Руси произошла при Всеволоде Большое Гнездо (1154–1212). «Слово о полку Игореве» отразило общерусский авторитет Всеволода; в летописях его именуют «великим»; даже киевский митрополит проводил политику по его указаниям. Но после смерти Всеволода вокруг его наследия развернулась борьба, в которой приняли участие многие русские князья, включая киевского Мстислава Удалого. Владимиро-Суздальское княжество поделили три сына покойного князя, вскоре сошедшиеся в смертельной схватке — т. н. Липецкой битве. Та же история! И это могучее княжество в итоге развалилось на уделы: Ярославский, Переславль-Залесский, Тверской, Угличский, Ростовский, Белозерский, Суздальский, Нижегородский, Галицкий (Мерский), Стародубский, Московский, Юрьев-Польский и др.

Настали неизбежно времена, когда владимирцы, киевляне, новгородцы, тверитяне, москвичи и т. д. обзавелись сугубо местническим, «региональным» самосознанием, забыв о своем общерусском существе. Расплата не заставила долго себя ждать.

Вскоре, когда пришли татаро-монголы (жестко централизованная и четко отмобилизованная система), удельная Русь противостоять им уже не могла. Те наши земли, что не подмяли под себя татары, — тут же прихватили Польша и Литва, образовавшая т. н. Литовскую Русь, ориентированную на Запад. В том, что феодальная раздробленность (читай: федерализация) Руси была главной причиной ее погибели, никогда не сомневались ни современники, ни потомки[29].

Всего за какие-то 200 лет, прошедшие от смерти Ярослава, расплодившего первые уделы, до татарского завоевания, огромная и могущественная страна, чей голос имел вес в концерте европейских стран от Константинополя до Упсалы, превратилась в колонию (поначалу — и вовсе в систему колоний, в соответствии с удельной структурой), не имевшую независимой внешней политики. Все бесчисленные протори и убытки, чудовищные жертвы русского народа, отбросившие нас от магистрального пути европеоидной расы на обочину, обрекшие на догоняющий путь развития со всеми издержками, — это плод той древней федерализации унитарного государства Киевской Руси.

Разделить единую страну было легко, на это хватило лишь духовного завещания киевского князя. Сложить потом вновь унитарную Русь было куда трудней и обошлось очень дорого. Все безобразие удельной системы, разнузданное Ярославом «Мудрым», было в целом ограничено только спустя четыреста с лишним лет Иваном Третьим, а вконец сломано лишь его внуком.

Но почему после смерти Василия Третьего не состоялся реванш федерализма? Ни при регентше Елене Глинской, ни в отроческие годы Ивана Четвертого? Почему Москва устояла и сохранила власть над всей Русью? Почему за целых пятнадцать лет никто из удельных князей не покусился ни на правящую династию[30], ни на централизованное государство, не отложился от центра?

Потому что все русские люди еще очень хорошо представляли себе пагубные последствия этого, страшились нового распада, как огня, и ни за что не пошли бы на такой самоубийственный шаг, не поддержали бы сепаратистов. Исторический век феодальной раздробленности объективно закончился, и возврата к старому быть не могло. Надо быть экстремально глупым, чтобы не учиться на собственных ошибках (это относится как нашим поумневшим предкам, так и к их поглупевшим потомкам — Хомякову, Широпаеву, Храмову и Ко).

Урок прост и ясен. Он состоит из двух тезисов:

1) федерация, собранная в единое целое из прежде разных частей, как собрали Рюрик и Олег все летописные племена в единую Русь под своей эгидой, как собрали Соединенные Штаты Америки или Германскую Империю, — это хорошо;

2) федерация, полученная дроблением единого целого на разные части — плохо.

Вместе эти тезисы — и есть Закон о благе и зле федерализма.

Второй закон элит и Россия

В данной связи вновь вернемся к вопросу: как и почему в то время, как в Южной Америке огромные и еще вчера единые колонии вдруг разделилась на самостоятельные государства, в Северной — разные штаты сложились в единую великую страну? Причем утверждалось это единство также через войну — долгую и кровопролитную войну Севера против Юга, федералистов против конфедератов[31]? Почему в одном случае люди воевали за государственное единство, а в другом — за выход из него?

Дело в том, что Север представлял собой в целом регион промышленного и банковского капитала, а Юг — землевладельческого. Развитый национальный капитализм Севера, дозревший до стадии империализма, требовал единого пространства для перемещения товаров и капиталов. И принудил к этому единству Юг. Подлинная элита американского Севера времен Линкольна — это уже не региональная управленческая элита Вашингтона или какого-либо штата, а представители крупного капитала, чьи империалистические амбиции простирались далеко за пределы административных границ. Понимание ими экономических выгод единства страны нашло свое выражение в финансировании соответствующих политических и военных проектов. Капитал северных штатов уже мог диктовать свою волю политикам и генералам — и ломать волю местных элит, вечно жаждущих полного всевластия в своем гнезде[32].

Дело в том, что Второй закон элит гласит: «Лучше быть первым во всей стране, чем в отдельной провинции» (формулировка моя). Объединители США хотели и могли первенствовать в масштабах не только Севера, но и всей будущей державы. Соответственно, у политиков, за спиной которых стоял этот капитал, появились свои супершансы.

С тех пор североамериканская финансово-промышленная элита как субъект истории неуклонно расширяла и существенно расширила-таки зону своего влияния.

Однако ни на Юге будущих США, ни в Центральной и Южной Америке такого капитала и таких амбициозных финансово-политических элит не было. А у тех, что были, амбиции не простирались далее границ своих провинций. Результат налицо.

Нет их сегодня и в современной России. Удержать нашу страну от распада, если он начнется, будет просто некому: слабенький русский национал-капитализм до этого (до стадии империализма) еще не дозрел. О чем убедительно свидетельствует уродливый и, на первый взгляд, противоестественный феномен русского сепаратизма.