За скотину ответишь

За скотину ответишь

Земли в междуречье Урала и Волги было немного, а численность населения, ввиду отсутствия хивинцев, росла быстро, так что пастбищ категорически не хватало, уральские казаки свои хутора не отдавали, а лучше угодья, естественно, прихомячил хан Джангир и его ближний круг. Таким образом, шаруа (чернь) нищала, голодала, а голод не тетка, и ханские табуны вкупе с отарами начали терпеть ущерб. Скот угоняли сперва осторожно, под покровом ночи, затем в открытую, разгоняя ханских стражников, а старшины голодающих родов покрывали скотокрадов, понимая, что иначе получат по мозгам. С февраля 1836-го власти в Орде по факту не было, а поскольку тонкостей земельного кодекса шаруа не понимали, начались налеты и на выгоны, принадлежащие Уральскому казачьему войску, что вылилось в ожесточенные стычки. Впрочем, лидеры движения, старшина Исатай Тайманов и народный сказитель Махамбет Утемисов, были люди приличные, по степным меркам цивилизованные и, если говорить об акыне, в известной степени западнически настроенные, и попытались унять страсти, обратившись к российскому арбитражу. «Просьбы и жалобы наши, – писал Исатай в личном письме генерал-губернатору Василию Перовскому, – никем не принимаются, имущество у нас отнимают, и мы, точно иностранцы, страшимся всего, несмотря на то что принимали присягу на верноподданство государю императору. Но так как Ваше Превосходительство представляет здесь лицо главного начальника, то я почел довести до Вашего сведения и просить об откомандировании к нам правдивых чиновников, которые вникли бы в наше бедственное положение и произвели по жалобам нашим всенародное исследование. Особенно мы желаем, чтобы жалобы наши были исследованы господином подполковником Далем». В скобках: упомянутый «господин подполковник Даль» – тот самый Даль-Луганский, автор бессмертного Словаря; он слыл среди кочевников справедливым человеком, дружил с Махамбетом и, имея некоторое влияние на генерал-губернатора, пытался помочь голодающим, добившись в итоге изгнания со службы пары взяточников и приказа о создании «передельной комиссии» для решения вопроса.

Увы, как известно, жалует царь, да не жалует псарь. Пока в Оренбурге утрясались документы, хан Джангир, приватно договорившись с руководством уральского казачества и (как выяснилось при следствии, впрочем, ничем не закончившемся) сунув кому надо бакшиш, не стал дожидаться приезда комиссии, а бросил на подавление отряды наемников, усиленные сотней казаков. В ноябре 1837-го разбитые повстанцы отступили с российской территории на левый, «вассальный», берег Урала, перегруппировались и, уже ничего хорошего от жизни не ожидая, вступили на тропу войны. «Скопище, – доносил в Петербург Перовский, – постепенно возрастая, начало довольно положительно приближаться к линии и, наконец, по последним известиям, находилось уже не далее двух переходов. От двух-трех тысяч человек при внезапном нападении может прорваться на всякой точке линии и наделать большие беспорядки». Попытки поладить окончились, не начавшись: хотя хан Джангир, получивший от Оренбурга по ушам за перегибы на местах, готов был кое-чем поступиться, беглецы к этому времени успели присягнуть самозваному степному хану Кенесары Касымову, речь о котором впереди, и, соответственно, считали себя не бунтовщиками, а воюющей стороной. Так что за Урал двинулись регулярные войска при поддержке оренбургских и, естественно, уральских казаков, в сражении 12 июля окончательно решившие вопрос; Исатай погиб в бою. Махамбет с немногими уцелевшими бежал на юг, где занялся сочинением сатир антиханской направленности, за что и был зарезан подосланными убийцами, а Букеевская Орда вскоре была расформирована, как не оправдавшая себя. Уместно заметить, что сей акт насильственного упразднения «последнего очага национальной государственности» массы шаруа, судя по народным песням, встретили не то что без возмущения, а с нескрываемым злорадством.