Новое мышление

Новое мышление

Примерно в это время, с подачи идеологов типа муллы Бепени Торопбердина, полагавшего ненормальной ситуацию, когда мусульмане подчиняются «неверным», зазвучали призывы к джихаду. Теперь бунтовщики расправлялись уже и с «верными» башкирами, не примкнувшими к ним изначально или сложившими оружие, определяя их – чего ранее не бывало – как «мунафиков» (отступников), а «припущенников» (мишарей, тептярей и бобылей) силой вынуждали браться за оружие, в ответ на что зависимые люди сотнями бежали к русским, вступая в формируемые теми иррегулярные полки. Короче говоря, вовсю торжествовал принцип «Кто не с нами, тот против нас», и в такой обстановке инструкции, данные правительством Румянцеву, утратили всякий смысл, поскольку всех, кого можно было уговорить по-хорошему, уже уговорили. На какой-то момент глава Башкирской комиссии растерялся, засыпая Петербург просьбами о дополнительных указаниях. Зато Иван Кирилов, крайне довольный тем, что жизнь подтверждает его правоту, никаких сомнений не испытывал, отвечая на жестокость бунтовщиков жестокостью не меньшей, а куда большей, благо его помощник Алексей Тевкелев знал в таких вещах толк и комплексов не испытывал. К слову сказать, интересная фигура. По сей день так и не выяснено, был ли Кутлу-Мухамет Маметулы крещен, но сам он предпочитал называться исключительно Алексеем Ивановичем, был замечен Петром, служил при нем личным «толмачом по секретным делам» (то есть в разведке), великолепно зарекомендовал себя в Персии. Еще лучше – в переговорах со степным ханом Абулхаиром, фактически единолично добившись присоединения Малого жуза к России, за что в 1734-м получил чин полковника.

Короче говоря, полиглот, умница, умелый администратор и тонкий дипломат. Даже больше. Петр Рычков в «Истории Оренбургской» указывает, что «киргиз-кайсаки, башкирцы и прочие народы за силу и убедительность его речей почитали его человеком сверхъестественным и едва ли даже человеком». Так вот, полковник Тевкелев не просто полностью поддерживал Кирилова, но настаивал на большем. «Как сам природный азиатец и с азиатцами дружный, – писал он, – свидетельствовать могу, что оные азиатцы милость и ласку принимают как слабость, а слабости не любят, если же быть суровым, такое только обращение им и в науку, и по нраву». Так и действовали. Лучший пример: вошедшая в сказания деревня Сеянтус, все население которой (около тысячи душ) было, согласно тому же Рычкову, «за одну ночь перестреляно и штыками переколото, а иные забраны в один амбар и тут огнем сожжены». Инцидент прогремел столь скандально, что Румянцев подумывал даже, не отдать ли Тевкелева под суд, однако полковник дал исчерпывающие объяснения своему «зверскому деянию». Согласно его рапорту, узнав о «скоплении близ многой воровской силы, числом тысяч в пять» и располагая всего лишь двумя тысячами штыков и сабель, из которых «к делу вполне были готовы драгуны, тептярские же и мишаркие люди, хоть и храбры, выстоять едва ли б смогли», военным советом было решено «к оному воровскому многолюдному собранию за показанными обстоятельствами не пойти, а пойти для искоренения и выискивания воров» в одну из мятежных деревень, встретив же там сопротивление (жители попытались атаковать спящих солдат), сделал то, что сделал, поскольку «хотя то и зверство, но и нравы тут зверские, а услыхав про такое, бунтующие согласники могут приттить в страх и разделение, ибо принуждены будут своих жен и детей охранять». Далее Алексей Иванович выражал готовность «пострадать», однако командующий, учитывая, что тактика полковника себя оправдала («многая воровская сила» после резни в Сеянтусе таки разбежалась по домам, так в войну и не вступив), дело постановил закрыть.