ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ
ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ
Впервые — ОЗ, 1870, № 4, отд. II, стр. 276–288 (вып. в свет 9 апр.).
При подготовке к изд. 1882 Салтыков переработал и сократил «письмо». Приводим три варианта текста ОЗ.
К стр. 316, после абзаца «Но этого еще недостаточно…»:
Ежели, по их мнению, даже перед громом нет надобности трепетать, то каким же образом следует себя вести, например, относительно станового пристава? И что всего ужаснее — никак их нельзя в этих революциях уличить! Чувствуешь, что в словах их есть что-то неладное, а что такое — сам черт не разберет!
— Позвольте, милостивый государь! вы сейчас изволили сказать, что инстинкты животных определяются условиями жизни… так, кажется, я расслышал?
— Точно так, ваше превосходительство.
— Однако ж, казалось бы, что и предусмотрительная архитектоника природы с своей стороны…
— Точно так, ваше превосходительство.
— Извольте, милостивый государь, продолжать!
И продолжает. Ни о ком из господ становых не упоминает, а между тем чувствуешь, что каждое его слово так и брызжет становыми…
Как уличить, что инстинкты животных определяются не условиями жизни, а чем-то другим… хоть бы, например, распорядительностью становых? Что такое инстинкты? какое это слово? что такое условия жизни? Становой пристав представляет ли собой условие жизни или нет? что такое самое животное? животное ли, например, человек, или животными называются… только животные? Как с этим быть неспециалисту? Пожалуй, начнешь уличать, да так застрянешь, что потом и не вылезешь! И какой иезуитский ответ… именно иезуитский! «Точно так, ваше превосходительство!» Что ни спроси — все «точно так!». Смеется он или серьезно говорит — сам В. П. Безобразов его не поймет![78] Что же делать-то, спрашиваю я вас, что же делать-то? Ведь этак, пожалуй, придется смотреть, как они революции разводят, да помалкивать! Или…
За этим «или» следует совершенно естественный переход к соображениям о том, какие полагается возможным предпринять меры к освобождению русской жизни от одолевающих ее специалистов и кудесников.
К стр. 324, после абзаца «Как ни больно, но придется…»:
Как скоро состояние бессознательности прекращалось, несправедливость единоторжий выяснилась сама собою, но, к сожалению, не выяснились средства к выходу из него. А средство тут одно: освобождение знания и умения из-под гнетущего контроля энциклопедизма строгости.
К той же стр. Заканчивалось «письмо» в ОЗ следующим текстом после абзаца «Можно бы привести здесь множество примеров…»:
И не только живут, но даже имеют настолько силы, чтобы небезуспешно упорствовать в своих заблуждениях…
«Письмо одиннадцатое» непосредственно продолжает тему «Письма десятого». Салтыков подвергает здесь рассмотрению отношения дворянско- чиновничьего общества провинции к знанию, науке, страх перед ними как началами разрушительными, «посягающими» на привычный уклад жизни. Тема данного «письма»: представляют ли собой «творческую силу» невежество, обскурантизм — неразлучные спутники произвола, поднявшие голову в связи с усилением реакции.
«Строгость» и «предприимчивое невежество» — органический продукт крепостнических отношений, когда «в человеке усматривался лишь материал, который можно по усмотрению и скорчить, и вытянуть». Для осмеяния подобных воззрений и принципов писатель создает метафорическое понятие «кантонистский энциклопедизм». (Кантонисты — дети нижних чинов, до 1856 г. приписывавшиеся от рождения к военному ведомству, обучавшиеся в особых школах, где палочной дисциплиной вырабатывался тип невежественного и грубого служаки.) Это сатирическое обобщение вобрало в себя представление об умственном убожестве и безграничной самонадеянности невежественного бюрократа-солдафона, который, в противоположность «специалисту», деятелю «знающему и мыслящему», берется наскоком за всякую сферу деятельности, готов молниеносно разделаться с любыми общественными потребностями и стремлениями при помощи административного принуждения и «сечения», и привести все науки к «одному знаменателю». Новая, пореформенная действительность «целой цепью неудач протестует» против этих давно изживших себя приемов жизнестроительства. Однако поборники пресловутого «энциклопедизма», как гласила в ОЗ заключительная фраза «письма», не только живы, но и в силе (см. второй вариант к стр. 324). Неуклонный вывод из рассуждений этого письма, сформулированный в его журнальной редакции особенно прямо, — «освобождение знания и умения из-под гнетущего контроля энциклопедизма строгости» (см. первый вариант к стр. 324), то есть полная демократизация всей общественной, государственной, культурной жизни страны как главное условие ее развития, центральная историческая задача эпохи.
Стр. 317…то время, когда в среде нашей сложилась знаменитая пословица: «тяп да ляп — и корабль». — Здесь и далее речь идет о «фантасмагории» всякого рода прожектерства и, одновременно, о разгуле хищничества и казнокрадства в период Крымской войны и вызванных ею больших рекрутских наборов и дворянского ополчения.
Фортеции и ретраншементы — укрепления и окопы (франц. forteresse, retranchement).
Стр. 318. Человек неученый, рыбак, пастух — все это принимало на себя обязательство уловлять людей… — В Евангелии от Матф., IV, 19, Иисус зовет рыбаков Андрея и Симона (впоследствии апостола Петра) следовать за ним, обещая сделать «ловцами человеков». Евангельское выражение используется Салтыковым в разных оттенках иронического переосмысления — это и принуждение, и принижение, и полицейская «ловля» людей, физическое уничтожение.
Стр. 319. Хочу, чтоб на этом месте был город, — и бысть… — Образную параллель к этим декларациям, восходящим к библейской легенде о сотворении мира, составляют действия Угрюм-Бурчеева в «Истории одного города».
Стр. 322…из легиона «способных и достойных»… — то есть из чиновничества, из государственной администрации царизма. Способен и достоин — слова из формуляра о службе.