ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В противоположность тому, что часто говорят о евреях, они далеки всякой мысли кичливо присвоивать своему племени какие бы то ни было особенные преимущества и гордиться перед народами, среди коих воле Провидения угодно было их рассеять. Напрасно некоторые из современных писателей стараются выводить такое кичение из некоторых мест мало известной им Библии или из частных случаев средних веков или новейшего времени. Неоспоримо, что соответственные места могут быть указаны в книгах библейских и в Талмуде; бесспорно и то, что в жизни встречались и вперед могут встречаться среди евреев люди заносчивые и склонные ставить свое происхождение от благословенных Богом праотцев выше доблестей ума и сердца, которые одни имеют цену перед Богом и разумом людей просвещенных. Если обратиться к истории веков, то увидим такое кичение повсюду. Знаменитый проповедник четвертого крестового похода Фулько Нельи (XIII в.) представляет, до чего доходила кичливость народов друг перед другом: «Англичан называли пьяницами и шутами, французов гордецами, немцев скотами, норманцев самохвалами, римлян мятежниками, и это возбудило ненависть и повсеместные ссоры». И все эти люди были христиане и кичились друг перед другом, оскорбляя один другого совершенными пустяками.

То же самое, что выражали в XIII в. таким образом жители Пуату, Фландрии или Брабанта, выражали позже владимирцы против новгородцев и еще поныне выражают великороссы против малороссов. Кичение происхождением от семени Авраамова во времена древние было гораздо понятнее, и если это в известной доле есть у евреев до сих пор, то это держится исключительно среди людей малопросвещенных. Некоторые из русских писателей (напр., Всев. Крестовский) называют это своего рода аристократизмом, но, как нам кажется, такой аристократизм не должен вызывать ни сурового порицания, ни даже презрительной улыбки. Полунищий или совсем нищий смрадный еврей, одетый в лохмотья и таскающий за ничтожное вознаграждение на своей согбенной спине тяжести, далеко превышающие вес и силы его изнеможденного неустанным трудом тела, и в то же время мечтающий о каком-то своем племенном аристократизме, представляет собою саркастическому уму нечто несообразное, смешное и глупое… может быть, даже дерзкое. Это и действительно так, но только с первого взгляда, который, однако, непременно изменится, если рассуждающий о таковом самомнении человек даст себе труд всмотреться и понять этот «смешной аристократизм».

Прежде всего совершенно ошибочно говорить, будто еврей мечтает о своем племенном аристократизме. Мечтать вообще не в природе еврея. Из всех наиболее вознесенных, как и наиболее униженных судьбою, народов мира еврей менее всех склонен к мечтательности. Он по преимуществу рационалист и чтит в жизни реальное, действительное. Сознание превосходства своего племени, исходящее из уст самих евреев, может давать острословам повод к ироническим обобщениям, но мы имеем в виду говорить слуху людей, ищущих правды и истины, а не острословия, которое из часто находится даже в прямом к ним противоречии.

Еврей не мечтает о своем племенном аристократизме, а он в нем уверен, и он не подлежит за это осуждению. Здесь может иметь место только снисхождение, какое истинный ум может и должен выразить пониманию несовершенному. Еврей верит в свое особое избранничество, потому что об этом избранничестве он встречает упоминание в Библии, которую он признает за слово Божественного откровения, а там сказано, что «евреи — род избранный» и «народ Божий». Поколику велика вера еврея в божественность книг Ветхого Завета, — потолику крепка и глубока его уверенность в непреложной святости и реальной действительности каждого сказанного там слова. «Вы дети избрания», «вы народ Мой» (по преимуществу) — это для еврея не мечта, а действительность, и притом действительность самая непререкаемая, ибо она ему удостоверена Богом и запечатлена в книгах, которые и христиане наравне с еврейством признают священными.

Ошибка евреев малого образования заключается в том, что они принимают сказанные места Библии буквально и по своему умственному неразвитию не умеют понимать их, как следует по духу Писания. Избранничество в удел «чад Божиих», всеконечно, изречено «не крови и плоти, которые царства Божия не наследуют» — а бессмертному духу, наследующему вечность. Это разъяснено в других местах Библии, которых мы не цитируем и не обозначаем, потому что не находим нужным пестрить нашу записку ссылками, имеющими место в специальном религиозном трактате. Притом же, указывая на книгу, которая пользу-. ется у христиан такою же известностью и авторитетом, как и у евреев, мы находим эти обозначения и бесполезными.

Другой вопрос, почему евреи упускают места разъяснительные и твердо держатся общих мест об избранничестве своего племени, — но это весьма понятно и не составляет исключительного явления, свойственного будто только одному народу еврейскому. То же самое мы встречаем повсюду, — не только в низших религиях, но и в высших: в магометанстве, в буддизме и, наконец, даже в самом христианстве, и при этом в последнем более, чем в двух первых. Последователи каждой из этих религий считают себя наследниками избранных обетовании по преимуществу. Причина этого весьма очевидна: чем выше и совершеннее религиозное учение, тем труднее простому и малопросвещенному уму улавливать высшие кульминационные точки религиозной философемы основателей этих религий. Про более отвечает его примитивным понятиям о соотношениях между Богом и человеком. Что такое «еврей по духу» — это требует. большой силы мышления и самоуглубления, между тем как племенное родство с Авраамом — это просто и совершенно доступно уму каждого. А между тем обетования наследия счастия по одному праву родства, понимаемого в земном смысле, совершенно отвечают представлению простого ума, для которого нет ничего естественнее, как усвоять все по-земному и этого только и держаться. Ошибки этого рода не чужды и христианам, а потому нимало не удивительно, что еврей и не-еврей при тесной ограниченности мышления одинаково способны убежденно верить в свое избранничество.

В отношении христианства евреи держат себя почтительно, и к этому их побуждают не только политическая их зависимость от христианских правительств и деликатность по отношению к вере народов, среди которых они живут, но и чувства более независимого регистра.

Различаясь в ипостасных и некоторых других догматических верованиях с христианами, евреи, постигающие свое собственное религиозное учение в его библейской высоте, конечно, никогда не желают забывать, что основатель христианства считал долгом своего сыновства Богу «соблюсти закон», писанный в священных книгах еврейских. Христос чтил ветхозаветных праотцев и пророков, — Он не хотел «переломить трости надломленной и угасить курящегося льна». Библейски просвещенный еврей знает, что евреи и христиане близки друг другу по чувству богопочитания, разлитому в разных руслах, но из одного источника. Религиозно просвещенный еврей так и мыслит, а еврей непросвещенный, который не объемлет духа учения в своем уме, не может быть судим, ибо он не знает ни истории, ни сущности религий, как не знает этого и христианин из простонародья. Но обвинять в этом как одного, так и другого было бы недостойною просвещенного ума несправедливостью.

Умственная тьма есть печальное право на снисхождение просвещенного и богопочтительного ума.

Евреи чтут христианство не только за страх, как религию народов, среди которых они живут и властям коих повинуются, но и за совесть, как религию, в духе которой по мысли ее Основателя возможно благоуспешное развитие всякого добра и совершенства. Это почтение, искренности которого, надеемся, не затруднится поверить всякий истинно просвещенный человек, знакомый с философским взглядом евреев и способный понимать единство богопочитающего разума, дает нам смелость, ничем не рискуя, перенестись от сознанных нами заблуждений еврейского самомнения к таким же свойствам в среде христиан соответственно невысокого умственного образования.

Бесспорно, что груба и достойна осуждения ошибка человека еврейского происхождения, который убежден, будто ему уготовано место на лоне Авраама только за то, что он состоит в племенном родстве с этим праотцем по крови и исполняет древние религиозные обряды. Это осуждал боговдохновенный Исаия и другие пророки, бичевавшие своим огненным словом племенную кичливость ветхозаветных евреев горячее, чем делали это Фулько во Франции и Максим Грек или святой Дмитрий Ростовский в России. Кичливость происхождением осуждал и Иисус Христос, и то же самое осуждают те из новейших еврейских раввинов, благочестие и набожность которых находятся в счастливом согласии с истинным просвещением ума. Мы их не назовем и не станем утверждать, что их очень много, но несомненно, что они есть, и имена их весьма известны в Западной Европе и даже у нас в России. У нас их, конечно, менее, потому что наши евреи теперь богословски менее образованы, чем евреи стран, где они давно допущены к свету науки, но и у нас (преимущественно в Литве) тоже есть раввины светлого взгляда, а новые секты в еврействе, стремящиеся выбиться из-под давления Талмуда и усвоить один чистый библизм, свидетельствуют, что и у наших евреев богословская мысль не лежит в окоченении, как было в течение многих веков. И мы в этом видим залог счастливый для будущего, если только ничто не остановит этого весьма благоприятного явления. Чтобы оценить дух упомянутого религиозного веяния, довольно сказать, что оно ставит «образование сердца» действительнее обрядового обрезания, как учил Иисус Христос. Следовательно, это не противно совести просвещенного еврея, так же, как не противно совести просвещенного христианина здравое толкование, что «крещение духом» и «облечение во Христа» делами доброй воли есть истинное обращение ко Христу. Но так ли смотрит на это православный простолюдин, принявший крещение в той же самой купели и помазанный одним и тем же миром, как и христианин просвещенный? Без сомнения, у образованного и необразованного человека разница в понимании этих важных вещей существует огромная. Для крещеного простеца водное крещение есть право на превосходство, которым он возносится над некрещеным не менее, как обрезанный еврей над необрезанным иноплеменником, а просвещенный духом Христовым человек ничем не возносится. В этом отношении евреи и не-евреи одинаковы, и необразованные люди из тех и других равно стоят на пути заблуждения, — на пути чуждом истинному духу их высоких религий; тот и другой — они равно оскорбляют своим горделивством идеи всечеловеческого братства по сыновству своему единому Богу.

Но если евреи и не-евреи во всем этом равны и потому равно достойны сожаления, то не достойно ли внимания и удивления, что столь очевидное сходство и равенство явлений пользуется совершенно различною оценкою? Справедливость, которою укрепляются царства и народы и торжества которой жаждет каждая благочестивая душа, здесь вдруг утрачивает свою светлость и уступает место несправедливости. Слепое кичение еврейского невежды в законе вменяется в вину всему еврейскому племени, а то же самое в соответственном человеке христианской веры даже не ставится в счет. О таковом со всяким снисхождением и теплотою говорят, что он тверд в вере.

Евреи, конечно, иногда ищут скрывать пороки и грехи, унаследованные людьми их племени от их тяжелого исторического прошлого. Им разумеется, это не легко, ибо порочные склонности их, по выражению русской пословицы, «видны, как еврейский нос на лице», но умнейшие из евреев нынче уже и не прибегают к изворотам, которые были в ходу прежде. Рассудительные из евреев знают, что такие извороты бесполезны, и они открыли бы только недружелюбным к ним лицам повод укорять всех евреев в неискренности. Поэтому и мы поставили в начале всего самое генеральное обвинение, какое ставят евреям многие народы и в том числе русские (например, роман Всев. Крестовского: «Жид идет»), т. е. «жидовское религиозное самомнение». Оно есть, но только вовсе не такое, как его описывают, и во всяком случае оно ничуть не более самомнения крещеных простолюдинов над некрещеными. Как там, так и тут самомнение это держится на узости религиозного понимания и, без сомнения, в глазах просвещенных людей может встретить только совершенно одинаковую оценку.

Средство против этого самомнения везде одно и то же: это истинное просвещение, расширяющее взгляд до способности совершеннее постигать духовный смысл религий.

Переходим к другим нравственным свойствам современных евреев и не-евреев.

III

Нравственность одна или не одна, это оставим доказывать ученым в специальных трактатах, а сами для измерения уровня нравственности христиан и евреев воспользуемся тем общим масштабом, который приложим к ним обоим одинаково.

Для христиан и евреев есть одна строго и гениально начертанная линия, равно обязательная для тех и других. Все, что равняется по этой линии, есть безгрешно, безвинно и неосудительно. Это называют рядовою или урядовою нравственностью. Все, что держится ниже этой линии, находится в падении. Тут слабости, проступки и преступления, которые, смотря по глубине падения, унижают в человеке «образ и подобие Божие» более или менее. На самой наибольшей глубине этой бездны образ Божий совсем изменяется и темнеет. В этом положении вера христиан и евреев видит «противника Божия» — сатану. Он «исконный клеветник», который «во истине не стоит».

Вверх над чертою рядовой нравственности начинается безграничная область возвышенного и святого. Здесь царство любви, правды и милосердия. Область эта безграничнее области падения, и подъем на нее труден. Священная поэзия народов в безвестной выси этого пространства без границ чертит всевидящее око. Все, что выше нормальной черты нравственности, есть возношение душ, способных парить над миром и стать превыше мира и страстей. Высоты возможного в эту область подъема мы не знаем пределов, ибо путь туда, по прекрасному выражению поэта гр. Ал. Толстого, «как вечность, без конца».

Общество самое нравственное и образованное имеет право требовать от человека только ненарушения той черты, ниже которой начинается безнравственность. За эти уклонения общество судит людей и наказывает виновных. Насколько оно достигает в этом цели, это другой вопрос. Пушкин указывал слои общества, где вовсе «не карают преступлений, но тайны требуют для них». Однако все-таки о нравственности людей судят только по этой линии.

Зигзаги, которые образуют человеческое уклонение вниз линии нравственности, чрезвычайно разнообразны, но самая линия начертана ясно и с поражающею прямизною. Чертеж этот мы имеем в десяти заповедях, данных на Синае чрез Моисея. По ним доселе судится человек и по ним же будет судим до века. Это относится равно как до христиан, так и до евреев.

Проведем же по этой линии нашего еврея, каким он есть в эту минуту, когда мы им занимаемся, и поведем его не разутого, а в тех самых сапогах, в которых он бегает по торжищам, обделывая свои грошевые гешефты. Он недостоин подойти в этой обуви к купине, пылавшей на Хорй-ве, но помянем сами, «яко персть есьмы», и будем к нему терпеливы.

Первая заповедь, или, как евреи говорят, «приказание Божие», не велит еврею иметь иного Бога, кроме Еговы, и еврей этого держится.

Вторая запрещает иметь кумир и всякое подобие, еврей опять и это исполняет ненарушимо. У него, как и у других темных людей, есть свои суеверные обожания, но число их значительно менее, чем у христиан, и значение их несравненно скромнее.

Говорят, «кумир еврея — злато». Не станем спорить, что в известной доле это справедливо: еврей любит деньги. Но попросим указать нам, кто денег не любит и у каких культурных народов для приобретения их люди не допускают мер унизительных и бесславных? Злато есть кумир, но кумир не исключительно еврейский, а всеобщий.

Третья заповедь говорит о божбе, о клятве, о призвании имени Божия всуе. Да, мелкий еврейский торгаш, конечно, нередко приемлет всуе имя Божие, и случается, что он клянется ложно на суде под присягой. Это очень дурно, но самая частая божба, изумлявшая своим кощунством иностранцев, была замечена писателями, посещавшими встарь Россию, не в еврейских, а в русских людях, среди которых сложилась ужасная пословица: «не побожиться — не обмануть, а не обмануть — не продать». Прошли столетия, давно уже сотлел прах этих божебщиков, приводивших в ужас именитых иностранцев, а кощунственная пословица жива, и, что хуже, жив и обычай, ею выражаемый.

У евреев обмана много, но такой извиняющей пословицы у них нет, и это, может быть, свидетельствует, что нравственность евреев хотя обходится с подобным делом и нечисто, но она, по крайней мере, не сочиняет себе цинического оправдания, как это введено у соседей.

Родителей своих (5-я заповедь) евреи почитают не хуже, чем прочие, а может быть, даже и несколько лучше. По крайней мере, известно, что жалобы на детскую непочтительность в еврействе составляют необычайную редкость, меж тем как у христиан, особенно у православных, это, к несчастию, явление весьма нередкое. Известно, что в наших деревнях, особенно в хлебородной полосе, крестьяне не считают за бесчестье и стыд посылать своих стариков «побираться».

«Есть дети, да выгнали меня», — это ответ, который весьма нередко услышите от сельского нищего, но никогда ничего подобного не увидите у евреев.

Убийство (6-я заповедь) в еврействе во всяком случае реже, чем среди всех других людей. Еврей не любит пролития крови и чувствует к ней отвращение даже в жарком или бифштексе. Люди, не знающие еврейской истории, обыкновенно думают, что боязнь крови у евреев происходит от «трусости», но кто читал Флавия, тот знает, что племя еврейское способно давать людей и не робких, а даже очень мужественных и отважных, но пролитие крови еврею все-таки противно, и если бы все это знали, то пошлая книжка об употреблении евреями христианской крови была бы встречена только со смехом, а не с доверием. О прелюбодеянии (7-я заповедь) известно, что евреи очень семьянисты, и одна черта благословенного многочадия показывает их верность брачному ложу. Женатый еврей не видит нужды искать того за домом, что у него есть дома и принадлежит ему не только по праву, но даже составляет его священную супружескую обязанность. Притом еврей не эстетик и менее других падок на красоту. Отыскивая в известном акте только то, что в нем есть существенного, еврей не блазнится призраком роскошных очертаний, а берет дело просто, и потому он чаще других верный муж. Ему даже не трудно сохранить верность своей жене, ибо если они станут друг другу противны, то закон их не воспрепятствует им развестись и освятить свое ложе новою любовью.

Уклонения, конечно, и здесь возможны; но только они без сравнения реже, чем у православных и католиков с их браком, нерасторжимым без лжи, клятвопреступлений и огромных расходов, если последних не заменяют огромные протекции. Если брачные нарушения в еврействе и случаются, то только как редкое явление и то не в простонародьи, а в более достаточных классах, где имеют более досугов и других средств удовлетворять похотям своего сибаритства.

Воровство (8-я заповедь) свойственно евреям и не-евреям, допустим, хотя даже одинаково, но не в превосходящей других мере. Русское воровство исстари славилось. Есть целые города, жители которых пользуются репутациею «первых воров». «Орел да Кромы — первые воры, а Карачев на придачу». Моковский летописец жаловался, что там от воров житья нет. И мастерство это не оскудело на Руси и поныне, выражаясь в низших слоях общества простыми кражами, а в высших более или менее смелыми и ловкими хищениями. На это есть указания в послании Св. Синода, а поэт гр. А. Толстой представляет Россию в таком положении, что она «испилась, искралася, вся изворовалася».

Во всяком случае корить кого бы то ни было воровством со стороны русских будет нескромностью, в ответ на которую им могут ответить; «врачу, исцелися сам».

Лжесвидетельство (9-я заповедь) — старый порок, способный служить темою любопытного вопроса: преступление породило закон, или закон создал преступление. Со лжесвидетелями встречались суды всего мира и держали себя по отношению к лжесвидетелям неодинаково: они то их преследовали, то в другое время и при других обстоятельствах беззастенчиво пользовались услугами лжесвидетелей. Еврейский народ тоже поставлял лжесвидетелей как в свои национальные судилища, так и в суды народов, среди которых разлилось еврейское племя после утраты своей государственной самостоятельности. О лжесвидетелях упоминается в книгах Ветхого Завета, и в Евангелии на суде против Иисуса Христа «приступиша два лжесвидетеля». Лжесвидетель делает правого виноватым, виновного. — правым, это человек худший, чем откровенный разбойник, это лицо презренное и сугубо вредное. Но есть ли в мире страна, которая не отмечала бы точно таких же явлений в своей собственной народности? Драматических и даже трагических событий, основанных на ложном свидетельстве, можно указать ряд чрезвычайно длинный. История богата ими не менее вымысла. Русский «Шемякин суд» и суды позднейшего времени преизобиловали лжесвидетелями, показывавшими всякие неправды «ради посулов и корысти». Перед Грозным бояре, «забыв Бога, обносили друг друга всякой клеветой». XII посмертный том «Истории русской церкви» митрополита Макария показывает, что высшее придворное московское духовенство «не уставало лжесвидетельствовать на Никона». Человек великой, правдивой и бесстрашной души, митрополит Филипп Колычев, был оклеветан соловщиками иноками, — старцами, приехавшими в Москву прямо с тем, чтобы лжесвидетельствовать на митрополита, — и лжесвидетельствовали эти старцы на Филиппа такие бесстыдия, что трость летописца даже постыдилась передать их клеветы потомству. «Розыскные дела» в собраниях Г. В. Есипова испещрены лжесвидетельствами. Но что во всех этих явлениях бросается в глаза, — это одна черта, остановившая внимание христианского апостола: не отличишь: преступление ли порождает закон, или закон вызывает преступление? Видно, что лжесвидетельство усиливается тоща, когда на него усиливается спрос и когда суды обнаруживают большую степень удобоприемлемости заведомо ложных показаний. В ряду явлений cero рода по русской практике мы можем указать два, из коих одно падает на долю евреев, а другое на часть христиан.

В немного отдаленное от нас время (о котором мы выше упоминали), т. е. когда до воцарения императора Александра II у евреев брали в рекруты малолетних детей (от 12-летнего возраста), между общинными или катальными старшинами, с одной стороны, и родителями детей, с другой стороны, шла ожесточенная борьба. В интересе сдатчиков было доказывать, что изловленные и представляемые ими еврейские малютки имеют уже в данное время требуемый законом двенадцатилетний возраст; а в интересе родителей было доказать противоположное. Закон принимал в доказательство того и другого «присяжное» показание, «добросовестных евреев». Соблазн был велик, и земля, предоставленная русским правительством для жительства евреев, покрылась лжесвидетелями, которые давали ложно всякое любое показание какое кому нужно. Бывали очень нередкие случаи, что одни и те же «добросовестные евреи» свидетельствовали раз для общины, что известному ребенку уже минуло двенадцать лет, а потом они же самые по найму родителей ребенка присягали, что дитяти идет восьмой или девятый год. Представляло это картину безобразную и растлевающую, о которой однажды посланный в Киевскую губернию кавалерийский полковник Ардалион Николаевич Новосильцев докладывал в своем отчете государю императору. Но как только отменился ужасный закон отторжения детей от родителей, так и лжесвидетельство, как профессиональная формула в еврейском обществе, сейчас же исчезло. Значит, прекратился запрос, сейчас же не стало и предложения.

Но вот прошло четверть столетия, и постыдная профессия лжесвидетельства с ожесточением появляется снова, но только теперь уже не среди евреев, а среди христиан, и притом не в какой-нибудь одной определенной местности, а по всему лицу земли русской. Мы разумеем очевидцев акта нарушения супружеской верности, показания которых составляют прецедент к разводу ищущим расторжения брака супругам православного исповедания.

Появился опять запрос, и он тотчас вызывает точно такое же постыдное предложение. Лжесвидетельство у приходящих в православные консистории наблюдателей акта совокупления супругов с несоответствующими лицами сделалось повсеместным и притом крайне бесцеремонным. Оно даже поставлено ныне на правильно организованную коммерческую ногу, — имеет известных антрепренеров, нанимающих достоверных лжесвидетелей «и официальных сплетников», которые будто невзначай доводят до сведения оскорбленного якобы супруга о том, что случилось. Никто не может сказать, чтобы это было иначе, и всякий знает, что этому нельзя быть иначе, ибо никто не обращается с своими ласками к женщине так, чтобы другие видели его с нею «в самом акте», но, тем не менее, все, кому нужно, обращаются к этой преступной комедии, закрепляемой страшною ложною клятвою именем всемогущего Бога.

Двадцать пять лет прогрессивной жизни и некоторое оживление христианской мысли, происшедшее в это время и у нас, и в Европе, не помешали развить христианам такое усиленное лжесвидетельство, перед которым бледнеют картины лжесвидетельств еврейских ради спасения детей.

Современный русский сатирик назвал нынешних «очевидцев акта» «сословием достоверных лжесвидетелей», и прививчивость этой клички лучше всего свидетельствует, как она верна и сколь заслуженна.

Но между лжесвидетелями из христиан и евреев есть и разница. Лжесвидетельствовавший еврей, без сомнения, превзойдет в своей старой профессии не-еврея. Евреи развели у себя торг клятвой ради спасения малолетних детей, к чему их побуждала скорбь, вопиющая к небу, ибо «Рахиль рыдала о чадах своих и не хотела утешиться, ибо не суть», а в делах лжесвидетельства развода брачного у православных мотив совершенно иной; он может быть тоже страстен, но не столь «вопиющ к небу». Напротив, мотив к разводу, иногда весьма важный, нередко поддерживается капризом чувственности или дурно дисциплинированного характера и прихотливого темперамента и варьируется «между барскою спесью и анютиными глазками». А это, без сомнения, менее уважительно, чем родительское желание спасти от чужих рук своего ребенка.

Положение, вызвавшее в заметной мере лжесвидетельство у евреев, несравненно трагичнее того, которое создало подобную же профессию и «сословие достоверных лжесвидетелей» у православных. Притом евреи все-таки сохраняли в этом извороте некоторую скромность, а у людей русского происхождения упоминаемое дело дошло до такой скандалезной откровенности, что лжесвидетельствовать о наблюдении, как два человеческих существа совокуплялись, теперь начали являться даже женщины или, лучше сказать, дамы.

Тут что-нибудь одно: или в таких свидетельницах совсем пропал женский стыд, или лжесвидетельство стало в России самым обыкновенным делом даже для женщин…

У жидов до этого еще не доходило.

В заключение не излишним кажется отметить ту разницу, что у евреев все дело лжесвидетельства производилось между чернью (мещанами), а у русских разводятся на сказанном основании только люди образованных классов, а чернь только привлекается к наемному лжесвидетельству. Таким образом здесь высший слой общества оказывает растлевающее влияние на людей слоя низшего. Это хуже всего, что мы знаем о лжесвидетельстве. По духу учения Евангельского, «кому больше дано, с того больше должно быть и взыскано».

Посвятив много 9-й заповеди, мы будем кратки с последнею десятою, которою воспрещается желать чего бы то ни было чужого — «дому ближнего, села его, вола и всякого скота и всего елико суть ближнего твоего». Существование целой юрисдикции, ведающей гражданские иски, ясно указывает, сколь обще людям всех вер «желание» получить в свою собственность что-либо принадлежащее ближнему. Все повинны этому греху, и русские тоже. Самый возвышенный в своих помыслах поэт русский, Пушкин, не счел себя совершенно свободным от этого греха. В поэтической перифразе этой заповеди о неприкосновенности «всего елико суть ближнего» Пушкин говорит: «Не надо мне его вола», и действительно, — вола, которого ему «не надо», Пушкин отнимать у ближнего не хочет, но если есть «подруга», которая «мила, как ангел во плоти»… тогда «о Боже праведный, прости!» — поэт сознается, что он воспользуется ее милостью… Его не стесняло, что потеря милой подруги будет для ближнего, конечно, тяжелее потери вола.

Еврейские экстасты и поэты в этом случае были скромнее: их Суламита сама «стережт свой виноград» и сама снимает свои «одежды легкотканные» перед тем, к кому «влекли ее желанья знойные». Нафан приходит обличать самого царя Давида за соблазн чужой жены, и царь надевает рубище и посыпает голову пеплом. Таков жидовский дух. Игривая поэтическая шутка русского поэта, столь легко извиняющая соблазн чужой жены, показалась бы преступною в глазах религиозного еврея. Но у нас, русских, это, к сожалению, даже не ставится в грех, а считается молодечеством и нередко составляет своего рода признак хорошего тона.

В изложенном мы показали, как представляется нравственность евреев на заповедной черте, разграничивающей безнравственность от доблестей духа, переходящих в область героического и святого. По нашему мнению, нивелировка, которую мы могли произвести по заповедной линии, не дает никаких оснований утверждать, чтобы евреи были хуже не-евреев.

Теперь посмотрим на то, что можно видеть в области чувств высших.

VII

Точные определения высшей нравственности гораздо более трудны, чем указания, сделанные по заповедной линии и под нею. Героическое часто зависит от случая, а святое и доброе по природе своей всегда скромно и таится от похвал и шума.

Старая хроника Флавия и самая история осады Иерусалима Титом довольно свидетельствуют, что духу евреев не чужды героизм и отвага, доходившие до изумительного бесстрашия; но там евреи бились за свою государственную независимость. Ныне не в меру строгие суды еврейства часто требуют, чтобы евреи обнаруживали то же самое самоотвержение за интересы других стран, ими обитаемых, и притом без различия, — относятся ли эти страны к своим еврейским подданным, как матери, или как мачехи, и иногда самые недобрые мачехи. Такое требование, разумеется, несправедливо, и оно никогда и никем не будет удовлетворяемо. Но все-таки евреи и в нынешнем своем положении не раз оказывали замечательную преданность государствам, которых они считают себя согражданами. Мы видели еврейских солдат в рядах французской армии в Крыму, и они вели себя там стойко и мужественно; при осаде Парижа прусскими войсками не мало еврейских имен сделались известными по преданности их патриотическому делу Франции, и литература и общество этой стра-аы не только не отрицали заслуги евреев, но даже выставляли это на вид с удовольствием и с признательностью.

В Польше патриоты последнего восстания в своих заграничных органах долго не уставали хвалиться доблестным с их точки зрения поведением евреев в эту критическую пору для восставших. Поляки упоминали также и о больших еврейских приношениях деньгами и о личном их участии в рядах повстанцев. А там при дезорганизации сил требовалось много самоотвержения и всегда было мало шансов на победы.

Мы, разумеется, не станем говорить о похвальности этого участия с русской точки зрения, но констатируем этот факт только как доказательство, что еврей способен и к высшей патриотической жертве в соучастии с иноплеменными людьми, среди коих он живет. Надо только, чтобы он не был ими обидно отталкиваем.

Мы думаем, что не иным чем оказался бы еврей и в России на стороне патриотизма русского, если бы последний в своих крайних проявлениях не страдал иногда тою обидною нетерпимостью, которая, с одной стороны, оскорбительна для всякого иноплеменного подданного, а с другой — совершенно бесполезна и даже вредна в государстве.

До чего доходит подобная бестактность, видно из того, что когда недавно один из еврейских органов, выходящих в России, попробовал было представить ряд очерков, свидетельствующих о мужестве и верности долгу воинской чести русских солдат из евреев в русских войнах, то это встречено было насмешками.

Что можно было найти худого в том, что еврейская газета рассказывает что-то о евреях, которые на службе вели себя, как следует вести хорошему солдату? Дай Бог таких, а еврейской газете делает честь, что она напоминает евреям не худые, а хорошие примеры. Кажется, так? Но не тут-то было: воодушевительные примеры были русскою газетою осмеяны и оскорблены самым обидным подозрением.

Так людей не привлекают к себе и не исправляют их, а только отталкивают и портят их еще более.

Подобным же образом встречается насмешками и многое другое со стороны тех евреев, которые льнут к русским с своим дружелюбием и готовы слиться с ними как можно плотнее во всем. Таких евреев очень много, и кто их не знает.

Если же и есть евреи, которые не любят России, то это понятно: трудно пламенеть любовью к тем, кто тебя постоянно отталкивает. Трудно и служить такой стране, которая, призывая евреев к служению, уже вперед предрешает, что их служение бесполезно, а заслуги и самая смерть еврея на военном поле не стоят даже доброго слова. Не обидно ли, что когда русскому солдату напоминают пословицу, что «только плохой солдат не надеется быть генералом», то рядом с ним стоящему в строю солдату-еврею прибавляют: «а ты, брат, жид, — до тебя это не касается»…

И затем после такого военного красноречия ведут рядом в огонь битвы обнадеженного русского и обезнадеженного еврея…

Не знаешь, чему более удивляться: этой бестактности, или этой несправедливости, каких не позволяют себе люди нигде, кроме как в России.

По-настоящему все это не может вызвать ничего, кроме скрытой и затаенной, но непримиримой злобы… Однако подивимся: таких чувств нет у обиженных русских евреев. Пусть сегодня отнесется Россия к ним как мать, а не как мачеха, и они сегодня же готовы забыть все, что претерпели в своем тяжелом прошлом, и будут ей добрыми сынами.

VIII

Если считать за доблесть необязательные добровольные пожертвования на общественные дела воспитания и благотворения, то всем известно, что еврейские капиталисты в делах этого рода занимают в России не последнее место. Однако, по нашему мнению, гораздо большее значение имеет еврейская благотворительность в кругу самого же еврейства. В этом деле всего лучше можно сослаться на многочисленных врагов еврейства, которые всегда и неустанно повторяют одну песнь о том, как «жид жиду пропасть не дает» и «жид жида тянет».

Все это более или менее правда.

Почти невозможно указать другую национальность, где бы сочувствие своим было так велико и деятельно, как в еврействе. Враги евреев говорят: «у них это в крови, у них это в жилах». Да, это совершенно справедливо, и мы можем на этот счет не желать и не разыскивать никаких других свидетельств. Но как вражда способна ослеплять людей и часто заставляет их говорить нелепости, то то же самое случилось и тут.

Недоброжелательные люди ставят в укоризну евреям, что их альтруизм ограничивается только средою людей их же племени и не распространяется в равной же мере на других. Один юдофобский орган в Германии недавно поставил казуистический пример: как бы поступил еврей, встретив на чужбине (в Лиссабоне) двух человек, нуждающихся в его помощи, из которых один был бы еврей, а другой не еврей, но только согражданин по государственному подданству. Причем нужды обоих этих евреев была таковы, что путешествующий еврей был в состоянии помочь только одному из них, а не обоим.

«Кого бы из них он выбрал?» — спрашивает юдофобский орган и тут же утвердительно решает, что еврей непременно предпочел бы помочь еврею же. Это с восторгом подхвачено известными русскими органами и повторено на множество ладов, как сильный аргумент против еврейского характера.

Странно слушать и самый этот пример, напоминающий детскую игру о перевозе в одной лодке волка, козы и капусты, но еще страннее внимать тем рацеям, которые разведены по этому поводу.

Во-первых, есть еврей и еврей, и в данном придуманном, частном случае справедливый ум не решился бы утвердительно высказать обобщающее заключение, как непременно поступит каждый еврей. Возможен, конечно, такой оборот, какой придумала фантазия немецкого публициста, — но еще более возможен и иной. Например, еврейский путешественник мог уделить свое пособие просто более достойному участия. Но если бы оба требующие помощи и в этом отношении были выравнены до безразличия, что возможно только в сказках, то еврейский путешественник (олицетворяющий в себе в данном случае все еврейское племя) не поступил бы предосудительно, если бы он отдал предпочтение именно еврею. По крайней мере, так заставляет нас думать христианский авторитет апостола, указывавшего прежде заботиться «о присных по вере».

Так же надо судить с точки зрения русских патриотов, которые чем крайнее в своих воззрениях на народность, тем настойчивее требуют всяких предпочтений для одних русских. Да, они именно требуют не равноправия, а предпочтений. Такие претензии выражались и столь умными людьми, как покойный Ю. О. Самарин, и многими другими, не идущими с Самариным ни в какие сравнения. Все эти русские писатели требуют «предпочтений» русским за одно их русское происхождение, и никто их за это не осуждает. Но еврею предосудительно любить и жалеть еврея. Почему?.. Или христианский апостол не дело говорил, внушая людям заботиться «о своих» прежде, чем о чужеверных?

Говоря об этом, чувствуешь, как будто ведешь речь с людьми, не ведающими ни Писания, ни силы Божией, объединяющей людей единством веры, крови и языка.

Гневаться на это — все равно, что гневаться на Бога, перстом которого начертаны симпатии в. сердцах человеческих.

Но отметим еще нечто иное.

Личному эгоизму одного человека противопоставляется альтруизм. Высшее и совершеннейшее представление альтруизма основательно указывают в учении христианском, повелевающем «любить ближнего, как самого себя». Высота, едва достигаемая, но иногда даже превосходящая меру положенной грани: «умереть за людей», как умер Христос, по-видимому, значит перейти эту грань, — значит любить тех, за кого умираешь, больше, чем самого себя. Однако ученые изъяснители христианства ставили точное обозначение, при котором любовь к ближнему не должна совсем забывать о себе: так, например, никто из любви к ближнему не должен принести в жертву своего человеческого достоинства. Никто не в праве унизить себя усвоением чужих пороков. Евреи это давно знали и кое-что делали, чтобы остерегать своих от многого, что по их понятиям нехорошо у иноплеменников. Евреи, например, трудолюбивы, бережливы, чужды мотовства, празднолюбия, лености и пьянства, между тем всеми признано, что эти пороки очень сильно распространены среди многих народов иного племени. Евреи почти повсеместно стараются устранять свои семейства от этого рода соблазнов. Пьянице приятнее, чтобы с ним пили, игроку — чтобы с ним играли, блуднику — чтобы с ним шли к блуднице; но тешить таких людей податливостью не следует. Однако, к удивлению, такая-та именно осторожность вменяется евреям не в похвалу, а в порицание. Это самое и выставляют, как стимул обособленности и замкнутости еврейства. Из любви к народам, среди которых евреи живут, они должны усвоить все намеченные слабости их культурных привычек; но такое соревнование не оправдали бы ни христианская мораль, ни экономические выгоды самых народов, требующих такой к себе любви.

К такому альтруизму еврейство не стремится, как не стремилось ни к чему подобному христианство первых трех веков.

Но еврейство поставляет немало личностей, склонных к высокому альтруизму, для осуществления идей которого известные лица еврейского происхождения жертвовали собою так же, как и христиане. Люди эти стремились и стремятся к своим целям различными путями, иногда законными, а иногда незаконными, что в последнее время стало очень часто и повсеместно. В первом роде нам известны евреи философы и гуманисты, прославившиеся как благородством своих идей, так и благочестием своей жизни, полной труда и лишений. Во втором, составляющем путь трагических, иногда даже бешеных порывов, ряды альтруистов еще не перечислены. Путь их чаще всего — путь ошибок, но ошибок, вытекающих не из эгоистических, побуждений, а из стремлений горячего ума «доставить возможно большее счастье возможно большему числу людей». Мы говорим теперь о евреях-социалистах. Деятельность их не оправдима с точки зрения разума, умудренного опытом, и преступна перед законами, но она истекает все-таки из побуждений альтруистических, а не эгоистических и мы ее только в этом смысле и ставим на вид. Кто так поступает, — тот не большой эгоист.

При этом еще надо добавить, что евреи cero последнего закала обрекают себя на верную погибель не ради своего еврейского племени, к которому они принадлежат по крови, а, как им думается, ради всего человечества, то-есть в числе прочих и за людей тех стран, где не признавали и не хотят признать за евреями равных человеческих прав…

Больше этой жертвы трудно выдумать.

Что натура еврея совсем не лишена благородства, как о ней говорят, а, напротив, способна к самоотвержению, — мы видим тому и еще одно доказательство. Мы до сих пор всегда говорили о евреях, верующих в «библейского Бога» и хранящих связи с талмудическим учением. Их, конечно, и следует главным образом принимать в соображение, ибо таково все большинство евреев. Но не следует забывать, что между образованными евреями не мало и таких, для которых Сефир-Тора и Талмуд имеют только значение историческое. Между таковыми встречаются деисты, пантеисты (читатели философии Спинозы) и, наконец, даже просто атеисты. При совершенном равнодушии к вопросам веры таким людям, казалось бы, нет ничего рассудительнее и выгоднее, как отречься от религии своего племени, которой они и без того фактически не содержат, и присоединиться к господствующей церкви, в ведомстве которой, по словам Хомякова, можно «состоять» чрезвычайно удобно и спокойно, пребывая в глубине своей души в «круглом неверии». Чего удобней? И между тем тогда сразу же для таких евреев пали бы все ограничения, стесняющие свободу их деятельности, и открылись бы пути ко всем христианским почестям. Однако, к удивлению всех расчетливых людей из христиан, ни во что не верующие евреи этого все-таки не делают. Проститутка и какой-нибудь проходимец скорее крестятся, чем еврей врач, артист или негоциант. Вообще число выкрестов из евреев весьма незначительно, и надо признаться, что приобретения, делаемые на этот счет христианством, отторгают от еврейства далеко не лучших людей, о которых бы скорбело еврейство.

Чему же следует приписать такую приверженность еврейской вере со стороны евреев, для которых религиозный культ Еговы утратил свое божественное значение?

Конечно, не чему иному, как благородному альтруистическому стремлению не оставлять свое униженное и часто жестоко страдающее племя, доколе оно страдает.

Других объяснений нет и быть не может. Так же ведут себя русские раскольники, окончившие курс в высших училищах. Конечно, они не верят в преимущество двуперстия, но… своих не бросают.

Это чувство напрасно бы стали считать упрямством, — оно скорее — просто известная нравственная опрятность, или, как иначе говорят, — порядочность. Смешно и жалко слушать тех людей, которые утверждают, будто это делается из страха утратить благорасположение еврейской среды. Говорящие таким образом, очевидно, совсем лишены и начитанности, и живой наблюдательности, иначе они знали бы, как неблагосклонно относится еврейское общество к своим религиозным индифферентам и как часто оно само их жестоко преследует. Это мы можем видеть из участи «не омывающих рук», о которых есть упоминание в книгах Нового Завета, из печальной участи Спинозы и даже из IV тома свода русских законов, который выступал на защиту исключаемых из обществ и отдаваемых в рекруты за несоблюдение правил и обрядов.

Этим и закончим наши картины еврейской нравственности в настоящее время.

Стараясь быть, сколько могли, беспристрастными в этом изображении совершенной действительности, мы показали, что еврей на заповедной черте нравственности опускается не ниже не-еврея; что его исключительность, заключающаяся в неусвоении некоторых свойств характера людей иноплеменных, — есть только бережь от усвоения привычек, вредных экономически и нравственно, и что, наконец, стремления эгоистические и альтруистические per fas et nefas [2] присущи евреям по крайней мере в равной степени, как и другим народам, среди которых живут они, нередко отчуждаемые от равноправия с другими людьми этих народностей.

Говоря по совести, чистоту которой отрадно соблюсти для жизни и для смерти, мы не видим в нашей картине ничего, способного отклонять просвещенный и справедливый ум от того, чтобы не считать евреев хуже других людей.

Разумея и сами себя не наихудшими людьми в России, евреи, конечно, сильно чувствуют обиду в том, что они не пользуются равными со всеми правами, а терпят большие стеснения, но справедливое недовольство их не заключает в себе даже тени дерзостного ропота и не проявляет беспокойного протеста. Только само их униженное положение протестует за них пред миром всего человечества, и этот протест помимо всякого старания самих евреев находит отклик и сочувствие в сердцах добрых и просвещенных людей в Европе.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Читайте также