Глава 55 В СУДЕ

Глава 55

В СУДЕ

В эту пятницу в Стамбуле, в Шишли, районе, где я провел всю свою жизнь, в здании суда, напротив трехэтажного дома, где сорок лет в одиночестве жила моя бабушка, я предстану перед судом. Меня обвиняют в «публичном оскорблении турецкой нации». Прокурор будет требовать для меня три года тюрьмы. Возможно, меня должен беспокоить тот факт, что в том же суде рассматривалось такое же дело турецкого журналиста армянского происхождения, Гранта Динка, тоже обвиненного по статье 301 уголовного кодекса, — и его признали виновным, приговорив к шести месяцам лишения свободы; однако я сохраняю спокойствие. Как и мой адвокат, я верю, что выдвинутые против меня обвинения неубедительны, и не думаю, что действительно попаду в тюрьму.

Мой процесс кажется мне немного драматизированным, что меня смущает. К тому же я помню, что большинство моих стамбульских друзей, с которыми я советовался по поводу предъявленного мне обвинения, подвергались в свое время гораздо более суровым судебным преследованиям и провели многие годы жизни в залах суда и тюремных камерах только из-за написанной книги или даже статьи. Иногда я предаюсь застенчивости, предписанной в данных ситуациях турецкой моралью, и мне не хочется ничего отвечать, но я также знаю и то, что мои чувства являются важной составляющей всей проблемы. Поскольку мне довелось жить в стране, где при каждом удобном случае принято прославлять пашей, жандармов и праведников, а писателям воздавать должное лишь на похоронах, продержав их до этого долгие годы в судах и по тюрьмам, я не могу сказать, что удивлен тем, что попал под суд. Я понимаю тех, кто с улыбкой говорит, что, раз государство решило меня посадить, значит, я стал наконец настоящим турецким писателем. Но когда я произносил слова, навлекшие на меня такие неприятности, у меня и в мыслях не было, что я удостоюсь такой чести.

В феврале 2005 года в интервью одной швейцарской газете я сказал, что «в Турции были убиты тридцать тысяч курдов и миллион армян», и посетовал на то, что в моей стране существует запрет на обсуждение этой темы. Я говорил о событиях, произошедших с армянами в Османской империи в 1915 году. Среди серьезных историков нет сомнений в том, что большинство армян, живших в Османской империи, подверглись депортации под предлогом их неблагонадежности во время Первой мировой войны, и многие из них в процессе депортации были убиты. Официальные представители Турецкой Республики утверждают. что число погибших сильно преувеличено и что произошедшее нельзя считать геноцидом, поскольку уничтожение армян не было систематическим и к тому же во время войны армяне сами убили много мусульман. Однако впервые за много лет, в сентябре прошлого года, три крупных стамбульских университета, несмотря на противодействие со стороны государства, совместными усилиями провели открытую научную конференцию, на которой обсуждались факты, отрицаемые официальной властью. Еще совсем недавно за подобные дискуссии можно было попасть в тюрьму или под суд.

Если государство настолько тщательно скрывает от турецкого народа то, что произошло с армянами Османской империи в 1915 году, значит, в Турции на эту тему действительно наложено табу. Лишним доказательством этому является фурор, который произвели мои слова: многие газеты развернули против меня яростную кампанию, а некоторые колумнисты даже написали, что для общей пользы меня надо заставить замолчать; группы национальных экстремистов организовали митинги и демонстрации, на которых публично жгли мои книги и фотографии. Как Ка, герой моего романа «Снег», вышедшего несколько лет назад, из-за своих политических взглядов я вынужден был на некоторое время покинуть родной город, его любимые мною улицы. Поскольку у меня не было желания раздувать эту историю и мне даже слышать не хотелось об этом деле, то я поначалу хранил молчание и, охваченный странным чувством стыда, пытался скрывать произошедшее. Но дело получило международную огласку, когда губернатор одной из провинций приказал сжечь все мои книги, а против меня в Стамбуле было открыто дело. Теперь я сознавал, что вспыхнувшая в обществе ненависть направлена не только лично на меня, и понял, что настало время заговорить о произошедшем и в Турции, и за ее пределами — отчасти потому, что я был убежден: честь нации может запятнать не открытое обсуждение «темных пятен» в ее истории, а, наоборот, их замалчивание. Невозможно было не замечать, что запрет в сегодняшней Турции обсуждать участь армян Османской империи перерос, по сути дела, в запрет свободы слова, и я понял, что две эти темы неразрывно связаны. Я был растроган международным интересом и вниманием к моей судьбе, но мне было неприятно сознавать, что я оказался между моей страной и остальным миром. Кроме того, очевидно было, что страна, которая никак не могла отказаться от приятной привычки бросать в тюрьму писателей, не может рассчитывать стать полноправным членом ЕС, но я чувствовал, что должен поведать европейским консерваторам, не желавшим видеть Турцию в Евросоюзе, почему вступление в эту организацию пойдет на пользу не только Турции, но и самой Европе.

Труднее всего было объяснить, почему страна, главной внешнеполитической задачей которой является вступление в Евросоюз, пытается, как выразился бы Джозеф Конрад, «на глазах у Запада» посадить в тюрьму автора, чьи книги хорошо известны в этой самой Европе. Мне трудно объяснить этот парадокс простым невежеством, завистью или нетерпимостью, но это не единственный парадокс в данном деле. Что думать, когда турки считают себя добрыми, неспособными на геноцид, склонными к сочувствию людьми, в отличие от европейцев, в то время как различные националистические группировки угрожают меня убить? Какой логикой руководствуется государство, которое жалуется на то, что его враги очерняют Турцию в глазах всего мира, и в то же время преследует и стремится посадить в тюрьму одного писателя за другим, укрепляя тем самым образ «турка-тирана» во всем мире? Если бы Флобер или Жерар де Нерваль, два почитаемых мной писателя, имевших вкус к ориенталистике, услышали бы о профессоре, которому государство поручило провести исследование состояния меньшинств в Турции и который был посажен в тюрьму, сдав отчет, не понравившийся властям; или о том, что с того момента, как я начал писать эту статью, до времени написания фразы, которую вы сейчас читаете, еще пятеро писателей и журналистов были обвинены по 301-й статье, то они с полным правом могли бы назвать эти инциденты странными причудами — bizarreries.

Однако мне кажется, что все происходящее не является непостижимой странностью, характерной только для Турции: это проявление нового общемирового процесса, к пониманию которого мы только начинаем приближаться и с которым нам необходимо считаться. Поразительный экономический рост в Индии и в Китае, свидетелями которого мы были в последние годы, привел к стремительному развитию среднего класса (мне хочется верить, что об этих новых людях вскоре расскажут великие романы). Как бы мы ни называли эти новые элиты — «незападной буржуазией» или «капитализированной бюрократией», — они, как и прозападно ориентированная элита в моей стране, вынуждены следовать двум различным и несовместимыми линиями поведения, чтобы узаконить недавно приобретенное богатство и власть. С одной стороны, чтобы оправдать стремительный рост своего благосостояния, они должны будут убедить сограждан в необходимости усвоения образа мыслей и установок Запада, а затем обучить этим установкам свои народы. А с другой стороны, им придется принять на вооружение самый ярый и нетерпимый национализм, чтобы отвечать на обвинения в забвении традиций и корней. Конфликт, который сторонним наблюдателям, вроде Флобера, мог бы показаться причудой, является, как мне представляется, результатом столкновения этих «прозападных» политико-экономических программ с культурными устремлениями, порожденными ими.

Найпол был одним из первых писателей, напомнивших нам, насколько жестокие преступления совершали незападные правящие элиты постколониальной эры. Великий японский писатель Кэндзабуро Оэ, с которым мне довелось встретиться в мае текущего года в Корее, рассказал, что также подвергся нападкам со стороны радикальных националистов, поскольку убежден, что отвратительные преступления, совершенные армией его страны во время вторжения в Китай и в Корею, должны открыто обсуждаться в Токио. Нетерпимость Российского государства по отношению к чеченцам и другим меньшинствам и правозащитным группам, нападки на свободу слова со стороны индийских националистов, негласные этнические чистки уйгуров в Китае — все это является результатом тех же противоречий.

Сторонники вступления Турции в Евросоюз часто и настойчиво критикуют нас, турок, ожидающих решения своей участи на пороге Европы, за недостаточный уровень развития экономики и несоблюдение демократических норм и прав человека. Уверен, что и завтрашние романисты, которые готовятся красочно и реалистично описывать частную жизнь нового, но сильного незападного среднего класса, безусловно, надеются, что Запад выступит с критикой ограничений свободы слова и в их странах. Но сегодня, когда авторитет Запада подорван ложными обоснованиями войны в Ираке и подтвердившейся информацией о секретных тюрьмах ЦРУ, ожидание от Европы подобных реакций может оказаться неоправданными иллюзиями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.