Top Gear на ТВ
Top Gear на ТВ
Позвольте мне прежде всего поздравить всех читателей с Новым годом. Я положительно надеюсь, что в следующие 12 месяцев вы будете читать журнал Top Gear, поскольку все идет к тому, что одноименной программе не светит особо маячить в эфире.
Спасибо Уимблдону, необъяснимой страсти ВВС к освещению снукера, который что-то вроде бильярда для бедных, и чемпионату мира по футболу, то есть турниру, где мужики на астрономических зарплатах бегают по травке, в сетке вещания просто не осталось места для передачи, которую охотно смотрели бы нормальные люди. Полагаю, в 2006 году будет только один выпуск Top Gear, в августе, в четверг, когда все вы будете валяться на пляже.
Это, видимо, разочарует армию девочек-подростков, которые каждую неделю включали нашу программу полюбоваться новыми зубами Ричарда Хаммонда, но те, кто в этой программе работает, испытают самое настоящее облегчение.
В былые времена снимать передачу было просто. Прошел несколько поворотов, кинул чемодан-другой в багажник того, что ты там тестировал, а режиссер в монтажной потом заполнит прорехи дурными объемами грохочущего рока семидесятых. Все занимало минут пятнадцать.
Теперь не то: программа превратилась в монстра. Вы, вероятно, замечали, что титры в конце обычной телепрограммы проскакивают секунд за шесть, а от титров Top Gear такое впечатление, будто ты смотрел «Бен-Гура».
Так что же, наверное, спросите вы, все мы там делаем? Ну, ясно что: мы по полдня глазеем на Софию и Рейчел, наших выпускающих координаторш, но потом все равно приходится браться за дело.
Возьмем пробег на Bugatti от Альбы до Лондона. Кто-то должен найти Bugatti, который можно зафрахтовать на шесть дней. Потом кто-то должен отправить две съемочные группы в Италию, а еще кто-то — найти в ежедневнике Ричарда Хаммонда окошко в четыре минуты, чтобы он тоже мог поехать. А пока все это устраивается, я не отнимаю телефон от уха, разговаривая с фольксвагеновским конструктором, создавшим машину. А потом пишу сценарий. Наконец мы готовы в путь.
Люди все время спрашивают, как мы снимаем наши гонки, и не мухлюем ли. Что ж, отвечаю здесь печатно: не мухлюем. Впереди меня едет Range Rover с камерой, и мы правда останавливаемся только для заправки. Во время заезда до Осло наш оператор 24 часа просидел в багажнике, и облегчаться ему приходилось в бутылку, потому что не было времени на остановки.
Тем временем Джеймс и Ричард изо всех сил стараются меня обогнать. Мы соревнуемся всерьез. Но куда серьезнее берется за дело режиссер, который по окончании гонки должен заново пройти наш маршрут и к милям материала, отснятого «с колес» во время гонки, подобрать много больше миль художественных крупных планов и перебивок. Это обычно занимает три дня. А потом он садится монтировать.
А монтаж тридцатидвухминутной гонки на Bugatti занимает ни много ни мало тридцать три шестнадцатичасовых вахты. Больше, чем по дню на каждую минуту; столько времени (и денег) не тратят и на рекламные ролики. И в этом главная причина, почему Top Gear не похожа ни на какие другие телешоу. В ней все впахивают как ненормальные. А еще у нас лучший директор на всем ВВС.
И лучший исполнительный продюсер. Не в пример большинству исполнительных продюсеров, которые получают зарплату за бесконечные обеденные перерывы, Энди Уилман весь день проводит в кабинете, бранясь на всякого, кто идет мимо, а когда все разъедутся по домам, отправляется в монтажную в центральном Лондоне и бранится на всех там. На последнем прогоне он не уходит домой раньше часа ночи.
Он настолько занят, что даже не особенно глазеет на Софию и Рейчел. А потом объявляет, что увольняет всех, кто у родителей первенец, поскольку «того требует религия».
Наконец, когда все снято и смонтировано, все отправляются по домам отдыхать. Только не в Top Gear: Для нас начинаются съемки шоу. Мы записываемся по средам в старом ангаре, где раньше красили палубные Harrier, а это означает, что во вторник ведущим нужно появиться в конторе.
Ричард проводит этот день, гоняя ниткой между зубов или названивая своему дантисту, Джеймс чуток поглазеет на Рейчел, а потом лезет на eBay изучать цены на старые мотоциклы, но мне приходится писать сценарий и готовить вопросы для гостей.
В среду мы читаем написанный мной сценарий, чтобы убедиться, что он не на французском. Потом наскоро репетируем в ледяной или раскаленной студии. Потом у Джеймса следует плотный ланч из трех блюд, потому что плотный завтрак из трех блюд миновал у него уже довольно давно. А обед из трех блюд ожидается никак не раньше шести часов. Ричард не ест, это вредно для цвета зубов.
И вот пора готовиться к выходу. Это означает, что мы раскладываем гладильную доску и приступаем утюжить себе рубашки: когда на монтаж одного сюжета уходит по тридцать три дня, на костюмерш денег не остается. Или на такси до студии. Даже на гримерку.
У нас есть только вагончик. Главный штаб операции. Там нет отопления, нет Интернета, нет стульев, и некуда приткнуться свите гостя.
Летом мы сидим прямо на траве, озирая старый аэродром, откуда в войну поднимались в небо истребители, и представляя, будто мы пилоты и ждем команды «По машинам!».
Команда поступает примерно в 14:30, когда публику впускают и запирают ворота. А примерно в 14:28 в вагончик обычно залетает птица и гадит на Джеймса. Или он вдруг чувствует, что проголодался, и решает перекусить, или отправляется на толчок. В общем, произнося слова: «Поприветствуем Джеймса Мэя», я вижу, как он топает к сортиру с Daily Telegraph под мышкой.
На сегодня в очереди за билетами на запись Top Gear стоят 190 000 человек. В студию раз в неделю попадают 500, и значит, чтобы пропустить всех, потребуется 19 лет. Конечно, мы понимаем, что для зрителей оказаться тут важно, и потому устраиваем чайные паузы, во время которых стоим с Ричардом и Джеймсом втроем, а публика фотает нас телефонами. Джеймса это озадачивает: во-первых, он не понимает телефонов с фотоаппаратами, но главное, не может сообразить, зачем кому-то могут понадобиться карточки парня, который только и делает, что гадит. Но я люблю среду и гудение студии, люблю стоять и невдуплять, почему никто не смеется моим шуткам, и гадать, мощный ли смех будет в этом месте после озвучки.
Люблю колоссальные объемы Red Bull, который мы пропускаем через себя, чудовищные количества выкуриваемых сигарет. И как часто мы можем обзывать Хаммонда голубым. Люблю энергию, суматоху и то, как реагируют зрители на тот самый фильм, над которым ты расшибался в лепешку. Фильм, где два мужика играют в снукер, никогда не вызовет такого оживляжа.
Февраль 2006 года
Данный текст является ознакомительным фрагментом.