«Иль Верри»

Как сейчас помню тот майский день 1956 года, когда мне позвонил Анчески. Я о нем только слышал. Что он мог знать обо мне? Что меньше полутора лет назад я защитил диплом по эстетике в Туринском университете, теперь жил в Милане и общался с молодыми поэтами Лучано Эрбой и Бартоло Каттафи, бывал у Пачи и Формаджо[138], опубликовал несколько статей в мало что не подпольных журналах. Он назначил мне встречу в баре в центре города. Чтобы просто поговорить. Он собирался издавать журнал, известных авторов у него уже было достаточно, и хотелось объединить самых разных молодых людей, необязательно своих учеников, между которыми завязался бы диалог. Ему рассказали о двадцатичетырехлетнем юнце, чьи взгляды могли оказаться любопытны, и он намеревался его завербовать.

Много лет назад я уже восстанавливал по памяти этот эпизод, будучи здесь, в «Аркиджинназио»[139], на похоронах Анчески, и спрашивал Фаусто Кури: «Если кому-то из нас с нашими нынешними заслугами скажут, что в другом городе живет парень, выпускник не нашего с тобой университета, мы отправимся на его поиски, чтобы предложить что-то для нас сделать?» Кури ответил: «Мы запремся дома и отключим телефон!» Надеюсь, мы все же не всегда запираемся дома. Анчески не запирался никогда.

Анчески приобщил меня к тайнам «Блю бара» на пьяцце Меда. Этот довольно безликий бар находился в центре города, но был в нем дальний зал, где по субботам около шести вечера собирались люди, чтобы, попивая чай или аперитив, поговорить о литературе. Там бывали Монтале, Гатто, Серени, Феррата, Дорфлес, Пачи, писатели, оказавшиеся в Милане проездом, а правил балом Карло Бо[140] с его выразительными паузами. Иногда по вечерам этот маленький зал напоминал «Джуббе россе»[141].

И мы, еще совсем юные, с подачи Анчески стали тайком туда пробираться. Это были совершенно уникальные вечера, и возможность диалога с другими поколениями играла огромное значение, по крайней мере для нас. Можно даже сказать, что мы содействовали медленной смене климата; мы обменивались стихами будущих «новейших»; Глауко Камбон давал нам почитать рукописи своих первых эссе о Джойсе для журнала «Аут аут»; Джузеппе Гульельми читал нам стихи, опубликованные потом в первом выпуске «Иль Верри», в них упоминалась Она, которая несла на блюде севрского фарфора «вороненый анифруктус на ужин». В «Иль Верри» собирались опубликовать стихотворение о дерьме, пусть и стилизованно-архаичное.

Анчески брал меня под руку и говорил: «Эко, подумайте, чем можно помочь этому парню, Балестрини. Он умен, но ленив. Надо подтолкнуть его к какой-то работе, например, в издательстве». Несколько лет спустя, когда уже началась свистопляска вокруг «Группы-63», Анчески брал меня под руку и говорил: «Эко, подумайте, чем можно помочь этому парню, Балестрини. Надо, наверно, его чуть притормозить…» Но, когда он с угрюмым видом перемещался от представителей одного поколения к другому, было видно, что он гордится урожаем своего посева.

Пересматриваю оглавление первого номера «Иль Верри», вышедшего в 1956 году (иллюстрации – нитевидная аскетичная графика Микеле Провинчали): стихи Джузеппе Гульельми и Лучано Эрбы, подборка американских поэтов в переводе Риццарди, эссе Горльера, Камбона, Джулиани, Барбери Скуаротти, Песталоцци и молодежь вроде Барилли. Интересы авторов распределялись где-то между ломбардской линией[142] и будущими «новейшими». Рецензии писались на Дилана Томаса, Паунда, Монтале (но Сангвинетти, представитель экстремистского постпаундовского авангарда, занимался Данте и первыми тремя песнями его «Ада»). Кроме того, почтительное внимание к «Феррарским историям» Бассани, дань уважения, отданная Анчески Гарджуле, статья Фаусто Кури о Говони…

Во втором номере опубликованы: эссе Монтале о Гоццано, статья Рене Уэллека о реализме (в издательстве «Мулино» тогда только что вышел перевод «Теории литературы» Уэллека и Уоррена), эссе Камбона о театре Уоллеса Стивенса. Стихи Каттафи и Джулиани, рассказ Лаллы Романо. Лучано Эрба подготовил подборку молодых французских поэтов, среди которых был юный Ив Бонфуа. Тем временем в Варезе (хотя печатали в типографии издательства из Мадженты или, наоборот, печатали в Варезе, а появилась в Мадженте) вышла книга другого молодого писателя, «Лаборинтус»[143], о чем пишет критик Джулиани. Барбери Скуаротти рецензирует прозу Леонетти и Дзоллы, молодой Меландри – книгу Боррелло об эстетике экзистенциализма, Энцо Пачи – Перинетти, а я, как вдруг выяснилось, рецензирую первый номер журнала Бретона «Le surrealisme, m?me»[144].

В четвертом номере рядом с эссе Хольтгузена по эстетике – стихи Серени и Балестрини (вот и два поколения по соседству), стихи новых (или почти новых) немецких поэтов: Пауля Целана, Хёллерера, Ингеборг Бахман. Джулиани рецензирует Луци и «Пепел Грамши» Пазолини, Кури рецензирует Бо, а Бо рецензирует Рануччо Бьянки Бандинелли, размышления Пьетро Бьянки о кино представлены неким таинственным А. А. Судя по тому, что эта мини-рецензия начинается с упоминания о теориях тех лет, «высосанных из пальца, никуда не годных, ни к чему не приведших», и завершается довольно снобистским списком режиссеров, названных «очаровательными предпочтениями», руку к ней приложил Арбазино Альберто, тогда еще новичок – и куда более сдержанный, чем он проявит себя потом.

В 1958–1959 годы появляются подборки молодых русских и испанских поэтов, рассказы Понтиджи, Буцци, Кальвино, стихи Волларо, Ризи, Каччаторе, Пазолини, Антонио Порты, который тогда еще подписывался именем Лео Паолацци. Журнал наступающего неоавангарда уважительно отзывается о «Гепарде» и «Жестокой жизни»[145] (статьи Барбери Скуаротти), но в 1959 году обращается к «новому роману» (заслуга Барилли) и публикует тексты Роб-Грийе.

В «Иль Верри» калейдоскоп из открытий и – теперь об этом уже можно сказать – прогнозов о «грядущем новом» соседствует со спокойными обращениями к истории; авторы не гнушаются и академических тем: для второго номера Теодорико Моретти Костанци пишет эссе о Плотине, а второй номер за 1958 год посвящен барокко (в него включены статьи Боттари, Джетто, Раймонди, но тема оказалась слишком широкой, и к ней вернулись в 1959 году, в шестом номере). А поэтов, подающихся как новейшие, зовут Теодор Агриппа д’Обинье и Жан де Спонд, проза же принадлежит Джордано Бруно.

В общем, классическое прочтение последнего поколения современников и современное прочтение классиков без особого внимания к жанровым различиям; взвешенный взгляд как на пульсацию зарождающегося неоавангарда, так и на эксперименты уже маститых писателей; взгляд на мировую культуру, который превращает «Иль Верри», чья ломбардская линия протянулась до швейцарских долин и дальше, в долгую веселую прогулку в Кьяссо (на память об Арбазино). А главное – на страницах журнала молодые писали рецензии на своих сверстников, авторы постарше писали о тех, что помоложе, и наоборот, всё из чистого любопытства, академические заслуги больше не имели значения – это было очень значимое явление для того времени.

Я мог бы еще долго продолжать перечитывать оглавления разных выпусков журнала, но лучше остановлюсь на первом знаменательном номере – № 1 за 1960-й, который вышел за год до появления в библиотеке «Иль Верри» антологии «новейших». В своей вступительной статье Анчески приветствует четвертый год существования журнала, дает понять, что пора продолжить исследования, и сталкивает противоречивые мнения. Его интонация меняется, когда речь заходит о cahier de doleances[146] Барилли, где тот сводит счеты с Кассолой, Пазолини и Тестори, об эссе Гульельми, где автор превозносит Гадду, защищает Кальвино, а в финале обвиняет Моравиа и Пратолини в упорном желании доказать свое превосходство. Чтобы подчеркнуть принятое решение – в будущем обо всех говорить уважительно, Арбазино напишет статью «Племяннички инженера и домашний кот Де Фео»[147].

На подходе был новый повод для полемики. Не вызывало сомнений, что «Иль Верри» успешно теряет равновесие, Анчески сжигал все мосты, но не отказывался платить по счетам. Позвольте сделать замечание личного плана. В нескольких номерах я опубликовал ряд пастишей в рубрике «Немногословный дневник» – мои и чужие тексты, чередующиеся с небольшими цитатами и интересными отрывками. Пролистав первый номер за 1960 год, я обнаружил, что мысль об острове, расположенном на 180-й параллели (через двадцать пять лет я написал роман на эту тему), уже явно созревала в моем сознании, поскольку я цитирую тогда еще «новейшие» строки из песни с фестиваля в Сан-Ремо («Полночь, почти для всех…»), а заголовок звучит как «Часовые пояса». Привожу два фрагмента. Первый – из «Критики способности суждения» Канта (часть I, раздел I, книга II, § 53):

Кроме того, музыке не хватает вежливости, поскольку она, главным образом в зависимости от характера своих инструментов, распространяет свое влияние дальше, чем требуется (на соседей) <…>; этого не делают те искусства, которые обращаются к зрению, так как, для того чтобы не получать от них впечатления, достаточно отвести глаза. Здесь дело обстоит почти так же, как в случае, когда люди испытывают наслаждение от далеко распространяющегося запаха. Тот, кто вынимает из кармана надушенный платок, угощает всех вокруг себя против их воли и заставляет их, если они хотят дышать, наслаждаться вместе с ним[148].

После чего я сразу цитирую письмо Джойса к Фрэнку Баджену, показывая, что не только древние мололи чепуху:

Столкнулся с тем, что автора сего письма украдкой противопоставляют некоему ничем не примечательному господину Марселю Прусту. Я прочитал несколько написанных им страниц. Особого таланта не заметил.

«Иль Верри» определенно двигался в сторону полного неуважения к кому бы то ни было.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.