Мне спится всё лучше и лучше Досужие размышления о постели
Мне спится всё лучше и лучше
Досужие размышления о постели
Постель должна располагаться высоко и отдельно.
Постель должна быть тверда и суха.
Наличие подушки обязательно. Одеяло и простыня — по вкусу.
То, что я люблю спать высоко, я понял в детстве, в поездах.
Ежегодно мы с отцом несколько раз ездили из города Дзержинска Горьковской области, где жили, на деревню к бабушке и дедушке. Отец ложился на нижней полке, я на верхней. Года три или четыре подряд получалось так, что в купе к нам попадали очень красивые девушки. И место им каждый раз выпадало внизу, по диагонали от меня.
Отец всё время ходил курить, во время пятнадцатиминутных остановок успевал остограммиться в ближайшей привокзальной забегаловке, потом возвращался, читал газету и, этой же газетой накрыв лицо, засыпал.
Я вроде как, лёжа на боку, читал книгу — но на самом деле косился на девушку, пытающуюся подремать. Сверху очень удобно коситься на девушек — если б я лежал внизу, у меня б не получилось заниматься этим так безапелляционно.
Было мне в ту пору лет девять или, скажем, двенадцать, как-то так.
Девушки эти до сих пор плывут у меня перед глазами; у них подрагивают веки — это выдаёт, что они не спят; ложечка в вагонном стакане позвякивает…
…Где всё это теперь? — девочки, ложечки, сладкий запах белья…
Потом, когда я уже учился в школе, в самом последнем классе, мы однажды поехали с одноклассниками в Питер: не помню, Ленинград он тогда был или уже Санкт-Петербург.
На обратной дороге я забрался на верхнюю полку, но уже не один, а с самой красивой одноклассницей. Ночью поезд тряхнуло, и я, лежавший на краю, упал вниз — голой грудью на стакан с подстаканником. Кто-то ночью пил чай и оставил на столике посуду. Прелесть подстаканника оказалась в том, что он был выполнен изящно — с двумя остриями в виде копий.
Я сидел на нижней полке и смотрел, как у меня из груди торчит подстаканник. Мелкое стаканное стекло аккуратно покрошилось у меня в грудной клетке, в районе лёгкого.
Наверное, меня наказали за то, что я вожделен-но смотрел на девушек в детстве. А как я должен был на них смотреть? Уберите, наконец, у меня подстаканник из груди, я до сих пор его чувствую, он холодный…
Тогда меня, обильно кровоточащего, перевязали, довезли до Дзержинска, где вычистили стекло и зашили — почему-то не вколов обезболивающее. Было больно, я кричал. Самая красивая девушка слышала меня в коридоре и плакала.
Хотя чёрт её знает, я ж не видел, это она сама потом сказала.
Неписаный армейский закон гласит, что спать на верхних полках авторитетным солдатам западло, но я таких девушек видел по диагонали в детстве, что меня не парили эти глупости. Свой положенный армейский срок я проспал на верхней полке. Иногда мне снилось, что моя кровать плавает по казарме, до тумбочки дневального и обратно. Единственный минус моего месторасположения был лишь в том, что когда взбесившийся сержант, спавший справа, кидал табуретку на пацанов, гоношившихся слева, — табуретка иногда падала на лежавших на верхних полках. Но на меня — никогда. Меня, видимо, уже наказали подстаканником.
Когда в двадцать два года я устроился в ментовской спецназ, именуемый ОМОН, и через полгода покатил в не на шутку развоевавшуюся чеченскую республику, то единственное, что я знал заранее, — так это где я буду спать.
Нас разместили в Грозном, в большом и сыроватом каменном ангаре, где уже были установлены в два яруса койки. На одну из верхних коек я немедленно взгромоздился. Под подушкой у меня, все шестьдесят суток, лежал автомат. За всё это время я ни разу не раздевался и не ложился на простыню. Спал поверх одеяла, в бушлате, очень сладко и спокойно, полтора с лишним метра над землёй.
Никаких девушек по диагонали уже не было, и они даже не снились.
Никогда в жизни мне не спалось так хорошо.
С тех пор я сменил множество кроватей — как минимум на трёх континентах, в двух десятках стран и сотне городов, где довелось побывать.
Двухъярусных кроватей нету нигде.
Мне, впрочем, нравится, когда в гостиницах в одноместном номере стоят две кровати вместо одной. Иногда появляется иллюзия, что кто-то придёт и полежит рядом. К тому же нет никакого риска упасть на подстаканник с большой высоты.
Впрочем, однажды, перед одним заграничным вояжем с литературными собратьями, в мой гостиничный номер подселили одного поэта.
Васю.
Я покидал вещи и пошёл в Москву, шляться по литкафе, догоняться спиртным со всякими близкими и неблизкими людьми.
— Как дела, Захар? — спросили меня спустя час.
— Да вот, в Америку еду, — похвастался я.
— Один?
— Да нет, в компании. Васька, например, едет.
— Вася? Круто… Чё за акция? «Мир без границ»? «Русские писатели за толерантность»?
— Не понял прикола, — нахмурился я.
— Вася ж пидор, ты что, не в курсе?
Я был не в курсе.
Не то чтоб я такой гомофоб, но я сразу вспомнил, что наши кровати в номере стояли рядом, буквально в упор.
Когда я ночью вернулся в номер, Вася уже крепко спал.
Походив кругами, я положил на тумбочку рядом со своей кроватью пепельницу. Потом ещё одну пепельницу. Больше ничего тяжёлого в номере я не обнаружил.
Покурив, я лёг спать и вроде заснул. Но, боже мой, никогда я не спал так херово. Какая тут Чечня, ей-богу, — никакого сравнения…
Я вешу 80 кг, рост метр восемьдесят, я могу много раз отжаться на кулаках и подтянуться больше, чем обычный мой ровесник. Не знаю до сих пор, каким образом Вася отжимается и куда подтягивается, но весил он под сто и рост у него был как минимум метр восемьдесят пять.
Мне всё время казалось, что Вася вроде как случайно переворачивается и заваливается на меня: мало ли что ему снится.
В три часа ночи, проснувшись в лёгком мандраже, я сел и уверенной ногой отодвинул его кровать. Вася не проснулся. Или виду не подал.
Утром, наверное, он обратил внимание, что наши кровати стоят как-то странно, будто бы буквой «V», хотя раньше стояли двумя слипшимися «II».
Это ещё ничего — если б у меня был под рукой десяток подстаканников, я б аккуратно расставил их между нашими кроватями. На всякий случай.
Проснулся бы утром бедный Вася на полу как святой Себастьян, весь в подстаканниках.
В Америке мы переезжали из штата в штат, но жили, к счастью, всё время в разных номерах.
Я ничего не имею против Вась, пусть только они спят подальше.
В Нью-Йорке меня поселили в какую-то блатную гостиницу, причём мне единственному достался двухэтажный номер. Внизу были всякие удобства, длинный и плоский, как глубоководная рыба, телевизор, столики для коктейля и курения, а наверху — широкая и крепкая кровать. Лежишь себе на втором этаже, смотришь вниз, можешь покуривать, стряхивая пепел в пепельницу на первом этаже.
Когда я стал известным писателем (иначе с чего бы вы читали этот текст), мне захотелось построить себе дом. Российская власть больше не считает необходимым безвозмездно дарить литераторам дачи в подмосковном Переделкине, приходится самим как-то выкручиваться.
Дом, естественно, был задуман двухэтажным, и моя комната располагается на втором этаже. Там стоит твёрдая и отдельная кровать, правда, одноярусная. Я так и не придумал, что мне делать одному на двухъярусной кровати. Зато я по-прежнему сплю поверх одеяла. Из окна по диагонали видно берёзу, этого вполне достаточно. Взрослеем, что и говорить. Летом берёза в акварельной листве, зимой её ветви похожи на графику.
Но, когда я возвращаюсь из своих путешествий домой, я по-прежнему беру только верхние полки в поездах. Уже многие годы девушки, спящие по диагонали, мне не попадались. Собственно, я и не очень этого жду. Еду я обычно в нетрезвом состоянии, быстро укладываюсь и спустя минуту засыпаю, оставляя билет на столе. Когда проводница приходит его проверять — я сплю.
В последнее время гостиницы европейских стран и стран азиатских начали сливаться для меня в единую и неразличимую картину. Иногда, сквозь утреннее распросонье, на невнятной границе пробуждения, я вяло думаю, полусонно кокетничая с самим собой: «Ч-ч-чёрт… где я? Что это за город? Что за страна? Что за кровать?.. Нет ли рядом кого-то?»
Но сам знаю, конечно, где я, кто я, зачем я. И лучше всего знаю, что рядом никого нет. Ни по диагонали, никак.
Впрочем, не всегда. Этот текст был начат майским вечером в гостинице «Пролисок», что на окраине города Киева.
В моём номере две кровати, но стоят они далеко друг от друга, в разных углах комнаты.
Я писал часа полтора, лёжа поверх одеяла на той кровати, что стоит у окна, и время от времени вслушивался, как в коридоре и в соседних номерах колобродят известные и неизвестные мне поэты, приехавшие вместе со мной на литературный фестиваль. Некоторое время я боролся с желанием забросить статью, пойти и предложить своё общество молодым людям в соседнем номере — особи мужского пола там слишком много говорили о поэзии, то и дело выходя курить на балкон, зато девушки очень редко смеялись.
Однако со своими желаниями я привычно справился и, дописав статью где-то до середины, лёг спать. На часах было 2 часа ночи.
В 5 часов утра, когда по комнате уже расползался кисломолочный утренний свет, ко мне в дверь постучались. Я сплю чутко и сразу поднялся.
Открыв дверь, я обнаружил пред собой в меру трезвого человека мужского пола лет сорока. Он был в очках и бородат.
— Извините, — сказал он, прижав свободную руку к груди (в другой был рюкзак и пакет). — Я поэт Алексей Осина. Я потерял свою компанию. Мне негде спать. У вас нет свободной койки?
— Да ложись, — сказал я благодушно, обращаясь к ночному гостю на «ты» — мне почему-то сложно называть людей на «вы», когда я в трусах.
— Только веди себя тихо, — попросил я.
— Я буду очень тих, — ответил мой гость.
Я лёг лицом к стене, гость недолго чем-то шуршал и постукивал, но спустя минуту меня как-то насторожила слишком ровная тишина в моём номере.
Я обернулся и привстал на кровати. На второй тумбочке лежала куртка моего нового, незваного соседа, на куртке — его мобильный, возле его койки — рюкзак и пакет с бутылками, по-видимому, пивными. Самого соседа не было.
Полежав минут пятнадцать, я встал и толкнул дверь в туалет — она была открыта. Внутри было пусто. Я выглянул в коридор — коридор спал. Поэтам снились разговоры о поэзии, девушкам — что их наконец рассмешили, один я не спал, слегка озадачившись, куда делся мой Осина Алексей, русский поэт, отбившийся от компании.
Не скажу, впрочем, что в пять утра, после трёх часов сна, я был озабочен этим вопросом сверх меры. Меня вполне устроило, что он не свёл счёты с жизнью в душевой кабине моего номера моей же бритвой.
Я лёг спать и быстро заснул.
Проснулся я в девять утра, Осина так и не возвращался. Ещё час я писал статью, при этом телефон Осины иногда звонил. Один раз я взял трубку, это была служба такси, они спросили, нужна ли Осине машина на десять утра. Я сказал, что уже не нужна.
Откуда-то у меня взялась уверенность, что такси ему сегодня действительно не понадобится.
Я лежу на своей твёрдой кровати поверх одеяла, кровать по диагонали от меня пуста, по-моему, всё в порядке.
Мне не очень нужен автомат под подушкой и совсем не нужны соседи любого пола. Определённо, я на верном пути. Поплыли дальше, одинокая постель моя.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.