Иди ко мне, я буду твоим господином О моде

Иди ко мне, я буду твоим господином

О моде

Мода — безусловно, женщина.

Слаба, мимолётна, ранима, разноцветна. Казалось бы, её легко победить, чтоб управлять ею. Но раз мода — женщина, то она и повелевает, время от времени выстраивая мир под себя, ежеминутно меняя свои предпочтения, страдая очаровательным отсутствием логики, меры, такта.

Мода — блистательный мир. Взирающему на этот мир кажется: если тебя приобщат к лоску и аромату моды, есть шанс стать небожителем.

Человеку скучно быть похожим на себя, ему нравится быть похожим на кого-то, кто кажется ему лучше, успешней, сильней.

Позавчера было красиво платье в горошек, вчера — рваные джинсы больше на размер, сегодня — джинсы на размер меньше. От драгоценных камней величиной с яйцо к простоте и обратно. От изысканных форм к бесформенности и снова назад. Отличаться от всех так, чтобы стать неотличимым от лучших: это, знаете ли, задача.

По совести говоря, на моду легко обрушиться, обвинить её в потворстве человеческой слабости, пошлости или глупости. Но все эти претензии стары, стары.

В конце концов, мода — это не только отличная возможность успешной паре явить себя в свете.

Дань моде отдают монархи, генсеки и тираны. Или даже устанавливают её. Пётр заставлял бриться и носить парики — он был тот ещё модник, повлиял на русский мир много больше любого модельера. Догадываюсь, что помимо бритых бород, париков и камзолов для мужчин появились тогда и все эти женские чудачества — корсеты, чулки и прочее декольте. Пётр лично проверил, как это работает, и сказал: «Хорошо».

Кеннеди, Троцкий, Кастро — чем не образчики моды, которая проходит насквозь сезон за сезоном и будет неистребима ещё годы, десятилетия, а то и столетия? Если б мы наверняка знали, как выглядел Чингисхан, — о, как влияло бы его одеяние на стиль одежды многих и многих!

Древние греки или римляне — разве они не продолжают влиять на нашу моду?

Древняя Африка, Древняя Индия, Древний Китай — всё это полноценные участники парада мод, они отвоёвывают своё пространство, подспудно диктуют те или иные тренды. Великая цивилизация — всегда тренд.

А сарафан, косоворотка, тельняшка — куда они денутся? Толстовка? — между прочим, редкий случай, когда блажь русского барина и по совместительству гениального писателя стала международной модной приметой. Комиссарский кожаный пиджак, наконец. Кепка-хулиганка, брюки клёш, косынка — да мало ли что.

Мода влияла на победы армий, и на их поражения тоже.

Мода касается даже такого консервативного института, как церковь. Когда нынешние борцы с переизбытком церковного благолепия говорят про роскошь одеяний патриархов — разве они не догадываются, что все эти, казалось бы, излишества в данном случае есть обязательная и неизбежная составляющая ритуала? Церковь, чтобы влиять, должна восхищать — иначе зачем весь мир возводит такие храмы?

Священник, равно как и генерал, флотоводец, астронавт должен выглядеть величественно. Он ведёт нас к иным мирам, мы вверяем ему свои душу и тело.

Порой моду воспринимают как стихию — и что-то в этом есть, опять же, схожее с женщиной. Не хочу ботинки-лодочки, хочу милитаризма, берцев, кожаных ремней. Разонравились мини, хочу макси. Долой косу до пояса, бреюсь наголо.

В моде действительно присутствует что-то от живой природы. Налетел ветер, поднялись волны, смыло побережье. Выигрывают те, кто угадал её приход за полшага: будь то одежда, автомобилестроение, кулинария, музыка или литература. Заступил черту — и ты последний. Вышел на старт за день до соревнований — над тобой только посмеялись. Потом узкий специалист снисходительно похвалит: этот парень предвосхитил время.

Но главный кэш берёт всегда тот, кто плевать хотел на время — а делал своё дело, и время отдалось ему.

В прошлом веке пальму первенства держали музыканты и артисты, чуть реже — писатели. Гламур Элвиса Пресли, мотоциклистская куртка Алена Делона, взметнувшееся платье Монро, бондиана Шона Коннери, хаер и очки Джона Леннона, дреды Боба Марли, трансформировавшиеся в задорный прикид Джека Воробья, аскетизм Брюса Ли и плащ Брэндона Ли, кожаные куртки “Depeshe Mode” — по этим признакам опознавали и опознают своих на любом континенте.

Свой непобедимый стиль дал Маяковский — самый модный, наряду с Гагариным, советский тип.

Старина Хемингуэй надел свитер грубой вязки — и сберёг от простуды огромное количество научно-технической интеллигенции и гуманитариев нашей страны: они последовали его примеру. Потом в этом свитере появился Олег Янковский в «Обыкновенном чуде», и свитер стал ещё ближе и роднее.

Каддафи был похож на Майкла Джексона: и не поймёшь, кто кого обворовал.

Брюс Уиллис побрил наголо армию мужчин, живущих по разные стороны всех океанов.

А Че Гевара просто красиво прожил красивую жизнь, не забыв описать её в дневниках: теперь он смотрит на мир с миллионов маек и воспроизводится чаще, чем любая поп-звезда. Посудите сами: кто выиграет в этом соревновании — он или Мадонна с Леди Гагой? Не дам и цента за двух див.

Роберт Смит из группы “Cure” переодел и накрасил Цоя, Кинчева, Борзыкина и «Агату Кристи». Следом в девяностые миллионы подростков в России переоделись в чёрное, немаркое, отрастили чёлки, подвели сумасшедшие глаза. Потом на этой основе выросло поколение эмо.

Не так давно пришли негры из Гарлема, натянули на голову капюшоны, на бычьих шеях — золотые цепи и серебряные кресты, — они сделали всему миру рэп. Мир поначалу отшатнулся, потом привык.

Причём причины всего случившегося сплошь и рядом были банальны и даже приземлённы. Хемингуэй занимался рыбалкой и охотой — ему в свитере казалось удобней. Брюс Уиллис начал лысеть и устал расчёсывать последнюю прядь так, чтоб она спрятала голый череп. Майкл Джексон всего боялся и хотел выглядеть воинственно. Роберт Смит был ни разу не гей, как и все его русские рок-наследники, зато обладал заурядной и стёртой внешностью, поэтому раскрасил себя и стал похож на привлекательного демона. Негры же так долго бедствовали и голодали, что золото для них стало подтверждением статуса — а капюшоны и прежде, и теперь помогают им смотаться с места преступления так, чтоб их не засекли камеры слежения и не опознали полицейские.

Все перечисленные подчинили моду себе, навязав себя миру. «Женщина, рядом!», — скомандовали они. И мода подчинилась.

Сегодня взломаны все иерархии: аристократия стремится одеваться неброско, барышни изображают крестьянок, крестьянки рядятся в барышень, пацифисты наряжаются как военные, президенты похожи на актёров, актёры — на астронавтов, бояре — на холопов, опричнина — на экологов, правоохранители — на бандитов; всё смешалось.

Но мода, как и прежде, ждёт того, кто придёт и по праву харизмы, таланта, силы, удачи научит её послушанию.

Быть может, он будет являть собой нечто среднее между мужчиной, женщиной и конфетной обёрткой, и пахнуть будет как вафля.

Но, быть может, он будет пахнуть зверем, есть мясо с ножа, а из особых примет у него останется только шрам через половину лица. Что до его одежды — она окажется черна, красна, огнеупорна, непромокаема.

Никто не знает, как будет. Но я предпочёл бы второй вариант.