Национальная идея? Мы уже придумали

Национальная идея? Мы уже придумали

Одни уже молчат об этом, вторые ещё говорят, но никто не способен всерьёз сказать, какой быть национальной идее России.

Вопрос ведь, в конце концов, не в идее как таковой, а в том, зачем мы вообще живём здесь.

Есть ещё третьи, которым достаточно самих себя для того, чтоб иметь полноценные ответы на любые вопросы: национальная идея — это я сам, мир создан для того, чтоб радовать меня, пусть всё идёт к чёрту, а мне чаю пить. Но о них мы сегодня умолчим, и так слишком много времени стали уделять всяким насекомым.

Главная ошибка в поиске идеи кроется, как нам кажется, в одном: мы хотим, чтоб она возникла немедленно и честно послужила нам для нашего самоуважения. Ведь сколько бы мы ни хорохорились, а внутренне прекрасно осознаём, что выплаченных кредитов для самоуважения мало. Должно прийти что-то, что больше, чем каждый из нас со своими бесконечными человеческими желаниями.

Но идея не может нам послужить немедленно, потому что все мы разобщены так, как мало когда ранее.

В идее свободы мы разочаровались: с этой свободой настал такой разврат, что туши свет. Идея накопительства тоже как-то приелась. Идея равенства увлекает, но до определённого предела: пока тебя самого не решают подровнять с другими. Первоначальное значение выражения «Москва — третий Рим» уже мало кто помнит, и многие готовы понимать это буквально — что тоже радости не приносит: в Риме полно проблем, в Стамбуле не меньше, мы на третьем месте в этом печальном ряду. В итоге Третий Рим скорей уже антиидея, чем идея.

Всё, что нам до сих пор могли предложить, — это идея врага. Сплотимся и купно кого-нибудь победим, кто нечаянно подвернулся.

Однако враги попадаются не соответствующие то нашему размаху, то реальному положению дел.

Сейчас многие государства живут по принципу «другие — это ад». Для бывших республик СССР и ряда европейских стран «другие» — это Россия. Для многих азиатских и ряда европейских стран «другие» — это США.

Выбравшие идею «другие — это ад» в качестве национальной всерьёз думают, что раз они сбежали от «других», то, значит, они сбежали из ада. На самом деле свой ад они унесли в себе — и чем больше они думают о «других» и клянут их — тем их личный ад жарче.

Все враги внутри нас, вы же в курсе.

Но тогда есть смысл предположить, что и друзья тоже где-то поблизости?

Что бы вокруг ни говорили, но мы все понимаем, как должны выглядеть нормальный человек и нормальная страна. Себе мы многое можем простить, хотя бы временно, но про человеческий идеал догадываемся.

То же самое со страной. Мы можем сколько угодно повторять все эти благоглупости и пошлости на тему «…а из кого выбирать?», «…а где лучше?», «…а когда было хорошо?» — но, если всерьёз, мы понимаем, что происходящее вокруг нас по области нормального уже не проходит.

Осталось осознать, как нам предполагаемый идеал применить к своей давно некондиционной фигуре.

Не может же быть достойной национальной идеи у такого беспутного сброда, как мы, — погрязшего в разврате, распаде, распиле и социальных сетях? Не может.

У спартанцев — она могла быть, спартанцы были парни те ещё. У викингов — могла быть, они садились в лодку и верхом на идее плыли через океан. У французов в Средние века могла быть — они не только всех научили одеваться и раскланиваться, но и понятие чести поставили так высоко, что треть своей элиты перебили на дуэлях. У британцев могла быть — они, невзирая ни на какую толерантность, владели третью мира. А посмотрите фотографии наших лётчиков и полярников годов тридцатых или шестидесятых, посмотрите на лица людей, которые слушают Окуджаву и Вознесенского в «Олимпийском». Давно вы видели такие лица? Где? На концерте этого, как его… нет, я даже имён этих не буду называть, меня мутит.

Вас тоже, я верю, слегка мутит, но вы, превозмогая тошноту и омерзение, всё равно слушаете то, что вам подают, смеётесь над тем, чем вас смешат, читаете то, к чему вас принудили, работаете там, где выпало подлататься, выбираете тех, кого уже выбирали много раз, хотя результат заранее известен.

Нам уже не вырваться из этого круга.

Зато мы имеем прекрасный шанс посмотреть на тех, кто сможет иначе, чем мы.

У нас не может быть никакой национальной идеи, кроме наших детей.

Эва! — скажете вы, — а то мы не догадывались.

Нет, не догадывались.

То, о чём мы догадывались, нужно довести до абсолюта.

Ближайшие десятилетия — а Россия в нынешнем её положении на большее чем десятилетия и не может рассчитывать — так вот, ближайшие даже годы мы должны поставить на то, что нам необходимо вырастить поколение новых людей.

Все силы наших бюджетов, все средства, бросаемые на бесконечные празднества, юбилеи, коронации, дни городов — туда, в детский бюджет.

Сверхналоги на богатство, на самые прибыльные телеканалы — раз уж их нельзя закрыть вовсе, все золотые запасы и бочки с серебром — тоже туда.

Капиталы, вытекающие за рубеж, хотя бы частично развернуть — и тоже направить в указанном направлении.

Законодательно определить, что дети государственных чиновников получают среднее и высшее образование только в России — тогда власть вложит все средства в то, чтоб их отпрыски получали достойные знания здесь.

Школы и университеты, детская медицина, детский спорт, кружки и секции, детские научные журналы, детские телеканалы, детские радиостанции — это должно быть сделано лучшими умами страны и обладать всеми необходимыми качествами: отсутствием государственного догматизма, сверхинтересностью, высоким интеллектуальным уровнем.

Каждый ребёнок должен быть — в самом лучшем смысле — поставлен на учёт.

Каждого ребёнка мы должны воспринимать как национальное достояние.

Путин и вся его рать, все Михалковы и каждый Кара-Мурза, Лимонов и Навальный, Гребенщиков и Шевчук, «синие ведёрки» и экологи, «Эхо Москвы» и лично Эрнст, либералы и националисты, Перельман и Канделаки, Ходорковский и его прокуроры, Волочкова и Валуев, Церковь и фейсбук, Собчак и Виторган, экстремисты и центр «Э», Калининград и Владивосток — все должны понять, что всякая тема по отношению к теме детей является вторичной, потому что национальное спасение — только здесь.

Через шестнадцать лет после своего рождения ребёнок должен получить то, чего никогда не получали дети ни одной нации мира.

Он должен говорить как минимум на трёх языках. Владеть как минимум одним ремеслом. Играть как минимум на одном музыкальном инструменте. Быть профи как минимум в одном виде спорта. Знать алгебру и физику, анатомию и астрономию. Увидеть и покорить географию всей страны, от края до края. Ориентироваться в тайге и в экономических школах. Подшивать воротнички и вязать носки. Помнить наизусть как минимум по одному стихотворению ста поэтов и уметь разыграть как минимум сто самых известных партий в шахматы. Представления его о чести и совести должны быть определённы, а не бесконечно расплывчаты, как у нас. Образцами его поведения должны стать святые и подвижники, образцами его речи — поэты и пророки. Он должен уметь стрелять, петь, танцевать двадцать разных танцев, молиться, управлять любым видом транспорта, включая летательные аппараты, плавать под водой, создавать и взламывать компьютерные системы, оказывать первую медицинскую и последнюю психологическую помощь, принимать роды и знать поминальные причты.

Всякая строка бюджета, связанная с детьми, должна быть самой жирной строкой бюджета, она должна отекать от переизбытка как Сочинская олимпиада, не меньше.

Интеллигенция должна пойти к детям, как народники уходили в народ. К детям надо плыть, как Колумб поплыл в Америку. В отличие от Колумба у нас есть шанс найти сразу и Америку, и Индию, и даже Россию.

Представляете, прошло двадцать лет — а у нас двадцать миллионов новой, с иголочки, элиты?

То, что мы через двадцать лет не узнаем своей страны, едва такие дети войдут в жизнь, — это полдела.

То, что мы сами захотим стать хотя бы слабым подобием своих детей, — другие полдела.

Самое важное, что никаких других шансов у нас просто нет. Мы отработанный материал, надо честно себе в этом признаться. Каждый из нас, может быть, и хорош, в целом мы — годимся только на то, чтоб уступить дорогу тем, кто даст нам право добраться до своего предела и не заголосить от ужаса, оглянувшись назад.

Национальная идея есть, осталось заставить работать на неё всё это государство и всю нацию целиком — на все его и наши оставшиеся мощности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.