Миф восьмой НЕМЦЫ УСТРОИЛИ КРАСНОЙ АРМИИ «ТАНКОВЫЙ» И «АВИАЦИОННЫЙ» ПОГРОМ. СОВЕТСКИЕ ТАНКОВЫЕ ВОЙСКА И ВВС ОКАЗАЛИСЬ НЕЭФФЕКТИВНЫМИ, ВОЕВАЛИ БЕЗДАРНО И ПОГИБЛИ ЗРЯ
Миф восьмой
НЕМЦЫ УСТРОИЛИ КРАСНОЙ АРМИИ «ТАНКОВЫЙ» И «АВИАЦИОННЫЙ» ПОГРОМ. СОВЕТСКИЕ ТАНКОВЫЕ ВОЙСКА И ВВС ОКАЗАЛИСЬ НЕЭФФЕКТИВНЫМИ, ВОЕВАЛИ БЕЗДАРНО И ПОГИБЛИ ЗРЯ
В 1988 году в сентябрьском номере журнала МИД СССР «Международная жизнь» была опубликована статья В. Шлыкова «И танки наши быстры», за которой вскоре последовала вторая его статья «Броня крепка…».
Мидовский журнал был тогда на подъёме, имел тираж более 60 тысяч экземпляров, и публикация статей стала в определённом смысле событием — как же, автор обнародовал ошеломляющие данные о том, что в 1941 году у вермахта не было никакого преимущества над РККА в танках, ни качественного, ни тем более количественного. Напротив — подавляющее преимущество имели советские танковые войска, и только «совковая»-де бездарность стала причиной разгрома этих войск в 1941 году.
Со временем появился ещё более жёсткий термин «Танковый погром 1941 года». Именно так назвал свою известную книгу В. Бешанов. При этом он утверждал, что крушение-де «системы тоталитарного единомыслия, освобождение историков от жестокого партийного диктата» и т. п. позволило-де «переосмыслить политические события, происшедшие в России после 1917 года, ликвидировать немало «белых пятен»…».
Замечу, что многим «историкам», сменившим «жестокий» партийный диктат на жирный долларовый диктат, не мешало бы осмыслить для начала события, происшедшие в России после 1991 года. Что же до «белых пятен», то подобные «историки» действительно их «ликвидируют» весьма своеобразным способом — замазывая чёрной краской, а то и просто грязью.
Я не буду здесь анализировать книгу В. Бешанова… За меня это сделал, на мой взгляд — отлично, Андрей Морозов в своей, к сожалению, краткой, но убедительной статье «Танковый погром и много желтых штанов», опубликованной в коллективном военно-историческом сборнике «Трагедия 1941 года» (М.: Яуза, Эксмо, 2008).
На саму же тему «танкового», а заодно и «авиационного» «погромов» мне высказаться надо… И в качестве своего рода «эпиграфа» к анализу этого мифа я приведу цитату из «Полной энциклопедии танков мира 1915–2000 гг.» (составитель Г.Л. Холявский):
«Созданный в 1935 году колёсно-гусеничный танк БТ-7, вне всякого сомнения, был для своего времени выдающейся машиной, не имевшей себе равных в мире по маневренным качествам. Однако в отечественной печати при освещении событий начального периода Великой Отечественной войны уже давно стало традицией причислять БТ-7 к числу устаревших, ограниченно боеспособных танков. Именно этой причиной обосновываются их высокие потери в июне — августе 1941 года…»
Авторы «Энциклопедии…» считают, что подобное обоснование неверно уже потому, что к устаревшим приписывают машину, производство которой прекратилось лишь в 1940 году. Но это не так уж и парадоксально — скажем, безнадёжно устаревший уже за четыре года до войны туполевский «мастодонт» ТБ-3 выпускался с двигателями М-34ФРН до 1937 года, а второй, тоже устаревший к началу войны, туполевский бомбардировщик СБ строился серийно даже до 1940 года.
Зато ценной является констатация «Энциклопедии…» относительно того, что большие потери БТ-7 объясняются неверной тактикой их боевого применения. Недостаточное бронирование танка обуславливало рациональность его применения из засад, с использованием естественных и искусственных укрытий, а БТ-7 бросали в открытые атаки, да ещё и без артиллерийского и авиационного прикрытия, потому что, как отмечает «Энциклопедия…», «наш боевой устав предусматривал для танковых частей лишь один вид боя — атаку. Стрельба с места в обороне допускалась в исключительно редких случаях». Поэтому «к тактике танковых засад у нас перешли только осенью 1941 года — после того, как было выбито более 90 % наших танков»…
Существенное замечание… Тактика танковых засад в начальный период войны могла быть и реально была — когда её умело применяли — очень успешной и эффективной именно для советских танкистов. Будущий маршал бронетанковых войск, дважды Герой Советского Союза Михаил Ефимович Катуков, осенью 1941 года полковник, командир 4-й танковой бригады, вскоре ставшей 1-й гвардейской танковой бригадой, блестяще использовал засадную тактику (с использованием заранее подготовленных запасных позиций) против Гудериана на московском направлении. У Катукова не было и сотни танков, а немцы думали, что их раз в пять больше. И так было при минимальных потерях у Катукова! И хотя Катуков имел в бригаде больше средних танков Т-34, он же успешно использовал в засадах и лёгкие танки.
М.Е. Катуков в начале войны командовал 20-й танковой дивизией в 9-м мехкорпусе К.К. Рокоссовского и пришёл к своей тактике, надо полагать, в итоге осмысления очень горького опыта приграничных сражений.
Возвращаясь же к БТ-7 и его оценке в «Энциклопедии танков», могу сообщить, что подбитые в боях эти танки не было возможности восстанавливать из-за отсутствия запасных частей, и они выбывали из строя безвозвратно. Снижало их боевые качества также отсутствие необходимого количества подготовленных экипажей. Например, переключить передачу в движении мог только хорошо подготовленный механик-водитель. Это объяснялось и тем, что, как пишет «Энциклопедия…», «идя навстречу требованиям завода-изготовителя, АБТУ (Автобронетанковое управление РККА. — С.К.)соглашалось на изменения, облегчавшие жизнь производственникам, нисколько не задумываясь о танкистах».
Тем не менее БТ-7 за пять лет серийного производства был достаточно хорошо отработан и с точки зрения теории надёжности как тип серийной техники имел вполне удовлетворительную техническую надёжность. С 1935 по 1940 год был изготовлен 4881 танк БТ-7 и БТ-7А.
Вот почему я и начат с БТ-7 — к 1941 году эти лёгкие танки составляли немалую часть тех формально огромных советских танковых войск, которые сегодня кое-кто пытается выставлять подавляюще превосходящими немецкие танковые войска. На деле же избыток лёгких БТ-7 усиливал нас не очень-то и скорее играл негативную роль.
Самый же массовый предвоенный танк непосредственной поддержки пехоты Т-26 выпускался более чем десяти модификаций. И по состоянию на 1 января 1941 года их в РККА имелось 9665 единиц, а всего промышленностью с 1931 года было выпущено 11 218 танков. При этом модификация Т-26РТ с цилиндрической башней и радиостанцией была выпущена в 1933–1940 годах в количестве 2127 единиц, а Т-26-1 с конической башней — в количестве 1975 машин в 1939–1940 годах. Увы, со времён Тухачевского в РККА увлекались количеством танков, поступаясь качеством и не успевая готовить опытных танкистов. При этом наиболее надёжными к началу войны оказались в РККА наиболее устаревшие танки.
С темы надёжности бронетанковой техники, которая уже нами затрагивалась, я и начну анализ восьмого мифа. И поскольку, по мнению «Виктора» «Суворова», именно Марк Солонин «совершил научный подвиг» и положил «золотой кирпич в фундамент той истории войны, которая когда-то будет написана», я коснусь именно солонинских некоторых «открытий», предварительно напомнив читателю, что не всё то золото, что блестит.
На страницах 292–296 книги «22 июня…» Солонин уделяет внимание и этой стороне дела и заявляет, что «не находят подтверждения в подлинных документах и байки о чрезвычайном износе нашей боевой техники на пороге войны…».
Но вот как и чем он опровергает эти «байки»… Ссылаясь на «доклад о боевой деятельности 10-й танковой дивизии на фронте борьбы с германским фашизмом», Солонин цитирует: «…танки KB и Т-34 все без исключения были новыми машинами и к моменту боевых действий проработали до 10 часов (прошли в основном обкатку)…».
Что это значит?
В представлении Солонина абсолютно новая машина — это очень надёжная машина. Но с точки зрения теории надёжности это как раз очень ненадёжная машина. Надёжная машина — это машина приработанная, в которой уже выявлены и устранены все скрытые дефекты. А чтобы дефекты были выявлены, требуется не только определённый срок эксплуатации. Нужны и вполне определённые условия эксплуатации — максимально приближенные к боевым. А тут — всего лишь обкатка!
До 22 июня новые танки успели только обкатать — не по горам и долам, а по относительно спокойным трассам. А после 22 июня эту, ещё не приработанную технику бросили в реальный бой. Вот тут она и начала отказывать!
Да, для новых советских танков в 1941 году проблемы износа не было, тут Солонин прав. Но для них имелась иная проблема — малых сроков эксплуатации, недостаточных для надёжной приработки техники, а не только её обкатки. Результат же был тот же, что и в случае износа, — выход техники из строя не в результате боевых потерь, а из-за технических неисправностей.
К слову… Солонин, цитируя доклад 10-й танковой дивизии, похоже, сам не понял, что сам себя высек уже постольку, поскольку сам привёл данные о том, что личный состав дивизии с новыми танками KB и Т-34 был практически незнаком и к 22 июня 1941 года хорошо освоить их не мог — что можно успеть за 10 часов обкатки?
Для многочисленных же Т-26, БТ-7 и их модификаций (не говоря уже о совсем старых БТ-5 и так далее) критической была проблема износа — что бы и кто ни утверждал обратного.
Солонин ссылается на «Ведомость наличия и технического состояния боевых машин по состоянию на 1 июня 1941 г.» по Киевскому Особому военному округу, из которой следует, что из 5465 танков округа 1124 единицы были совершенно новыми, ещё не эксплуатировавшимися (мы уже знаем, что это не достоинство боевой машины, а недостаток); 3664 единицы (67 %) считались «вполне исправными и годными к использованию», и только 677 единиц (12 %) нуждались в среднем и капитальном ремонте.
Но не будет ли разумным допустить, что эта ведомость, мягко говоря, приукрашивала действительное положение вещей или, говоря проще, была призвана втереть очки вышестоящему начальству? Тем более что в Киевском округе эти традиции были давними — ещё со времён Якира… Интересно — приходило ли в голову Марку Солонину это соображение?
Во всяком случае, если это допускаю я, относящийся к РККА образца 1941 года с уважением, то подобное допущение было бы тем более естественным для Марка Солонина, который РККА образца 1941 года ни в грош не ценит. Он ведь то и дело заявляет, что все тогда «боялись». Так спрашивается: что, «боящиеся» помпотехи так вот и будут докладывать о массовых поломках, об угрожающем положении с ресурсом? Лично я не считаю, что они «боялись». Но вот желания этих помпотехов выглядеть прилично я исключить не могу. А воевать в 1941 году мало кто собирался — вопреки позднейшим мемуарам.
Поэтому нельзя категорически утверждать, что цитируемая Солониным ведомость — не пример приукрашивания ситуации. Увы, желание выглядеть «покрасивше», как и самоуспокоенность, не раз подводили русских людей ещё со времен Киевской Руси.
Но и это — полбеды…
В действительности же, по моему глубокому убеждению, сформировавшемуся в ходе работы над этой книгой, танкисты РККА сразу после 22 июня 1941 года, то есть с началом реальных боевых действий, оказались в исключительно неблагоприятных условиях, будучи в том абсолютно не виноваты.
Нет, на неудачи наших танковых войск повлиял ряд вполне субъективных (то есть таких, которые надо поставить в вину танкистам и командованию) негативных факторов…
Преступные промахи, бездарность, бездеятельность, некомпетентность или растерянность немалой части командования всех уровней…
Плохая разработка стратегии и тактики действий подвижных соединений — хотя, как мы знаем, имеется авторитетное доказательство и обратного, исходящее от такого серьёзного эксперта, как генерал Гальдер. Я имею в виду его признание приоритета Будённого в разработке оперативных приёмов использования подвижных соединений.
Недостаточная боевая подготовка, плохая обученность личного состава и связанное с этим недостаточное владение техникой (генерал Гальдер 12 июля 1941года отмечал в дневнике: «Степень обученности русских водителей танков, по-видимому, низкая»)…
Нарушение коммуникаций для подвоза горюче-смазочных материалов и боеприпасов…
Неоптимальная предвоенная дислокация частей, вынуждавшая их после начала боевых действий не сразу вступать в бой, а предварительно совершать марши в сотни километров…
Это и много другое действительно имело место быть и сыграло свою роковую роль в немалой мере.
Но — как я сейчас понимаю — основная причина была в том, что неудачи наших танковых войск были запрограммированы объективными обстоятельствами, которые становятся понятными, видными и очевидными лишь при привлечении к системному анализу ситуации понятий теории надёжности. Собственно, я об этом уже писал в начале книги…
Специалистам хорошо известны понятия «жизненный цикл изделия» и «плато надёжности»… Жизненный цикл — это вся совокупность стадий существования изделия от его производства до снятия с вооружения. При этом имеется «железная» зависимость количества отказов (поломок) техники от времени эксплуатации для различных стадий жизненного цикла. Графически это выражается кривой, где идёт вначале нисходящая по вертикальной оси ординат ветвь — с течением времени эксплуатации количество отказов прогрессивно снижается; затем идёт это самое, параллельное горизонтальной оси абсцисс, «плато надёжности», когда отработка и приработка закончились и на протяжении большей части ресурса отказы отсутствуют или минимальны. А затем идёт восходящая по оси ординат ветвь, когда в связи со всё большим исчерпанием ресурса количество отказов с течением времени эксплуатации прогрессивно возрастает.
Немцы начали войну посредине ресурса, на «плато надёжности». А мы — на левой и правой ветвях кривой отказов. В начале левой ветви — для новых танков и в конце правой ветви — для старых. Не только специалисты по теории надёжности, но и опытные автомобилисты-любители без особых разъяснений могут понять, что это означает. Ведь чаще всего ломаются как раз или совсем новые, или совсем старые машины. Новые — потому что они ещё не приработаны, а старые — потому что износились. Но в обоих случаях машины ломаются, что и происходило с советской бронетанковой техникой в начале войны. Опять-таки сошлюсь на дневник генерала Гальдера, где в записях за 12 июля 1941 года есть и такая строка, касающаяся русских танков: «Наблюдаются частые порывы гусениц».
И у немцев танки выходили из строя, но — принципиально реже! Реже не в силу их качественно лучшего технического обслуживания, а в силу их нахождения на оптимальной, с точки зрения технической надёжности, стадии жизненного цикла. Немецкие мемуаристы иногда отмечают, что до 800 немецких танков нуждались в ремонте после Балканской кампании. Однако надо помнить, что кампании в Югославии и Греции были скоротечными и за период с конца апреля до начала июня 1941 года все дефекты были, конечно же, устранены. В некотором отношении участие немецких танков в операциях на Балканах лишь повысило уровень их текущей технической надёжности!
Конечно, среди многих тысяч наших танков была та значительная часть их, которая тоже с точки зрения теории надёжности находилась в зоне «плато стабильности». Думаю, что их количество было меньшим, чем у немцев, но вполне сопоставимым, если брать в расчёт прежде всего Т-26 и БТ-7 производства 1939–1940 годов.
Вот эти-то наши танки прежде всего и дали первый отпор танкам Гота, Гудериана и Клейста. Но, скажем, «приработанных» KB и Т-34 у нас к началу войны было просто мало.
Так, KB на 1 января 1941 года имелось в РККА 196 единиц, и на 1 апреля 1941 года — 504 единицы. Т-34 соответственно — 97 и 441 единица.
Хочу, впрочем, оговориться, что в полную достоверность этих и других цифровых данных, приводимых в различных источниках с точностью до единиц, я сам верю мало. Вряд ли через много лет, даже при использовании архивных данных, возможна подобная точность учёта. Однако расхождение данных на 3…5 и даже на 8…10 % не может иметь для целей нашего анализа решающего значения. «Порядок явления» сохраняется в любом случае.
БТ-7 за 1939 и 1940 годы было поставлено в войска чуть более двух тысяч единиц (1341 + 706), а Т-26 двух последних модификаций — более двух с половиной тысяч (1293 + 1324) единиц. Причём это данные по поставкам в РККА в целом, включая внутренние округа и Дальний Восток. Поставки в приграничные округа составляли от общих поставок примерно 50 %.
Ну, а ко всему этому — провалы командования, недостаточная выучка, утрата баз горючего и прочее, и прочее… Но всё это наблюдалось, повторяю, на объективно неблагоприятной военно-технической базе.
Поэтому все утверждения о подавляющем танковом превосходстве СССР над Германией перед войной — не более чем невежественный, опровергаемый не статистикой или мемуарами, а теорией надёжности миф.
Формально имея на вооружении к началу войны до пятнадцати и более тысяч танков, в том числе полтысячи KB и полторы тысячи Т-34, мы начали войну в условиях фактического резкого — хотя и временного — превосходства немцев в количестве действительно надёжных и боеспособных танков.
Я выделил этот тезис потому, что он является вполне нетривиальным и сам по себе полностью меняет все устоявшиеся представления о характере противостояния танковых войск СССР и Германии в начальный период войны!
Между прочим, эксперты отмечают, что из всех KB, которые были потеряны летом 1941 года, лишь около четверти было уничтожено в ходе боевых действий, а около 60 процентов было брошено из-за поломок ходовой части.
Причём в том, что так сложилось, не было ни особой мудрости немцев, ни особой глупости русских. Просто стечение исторических реальностей, реальностей развития танковой конструкторской мысли и танкостроения в обеих странах и реальностей поставок техники в войска оказались для двух сторон таковыми, как оказались. В начальный период войны немцы воевали на технике хотя и не лучшей, чем наша, а нередко по ТТХ и заведомо худшей, но они воевали в начале войны на технике, принципиально более надёжной в силу её «приработанности»!
В первый период войны наша техника выявила все свои недостатки, и после их устранения и стабилизации массового производства началось постепенное наращивание нашего танкового превосходства, которое стало одним из важных факторов нашей окончательной победы.
Марк Солонин упоминает успешный испытательный 3000-километровый пробег двух опытных танков Т-34 по маршруту Харьков — Москва — Минск — Киев — Харьков в марте 1940 года. Но он что, не понимает, что это такое? К таким пробегам готовятся заранее, их обеспечивают опытнейшие специалисты, в том числе сами создатели танка, которые знают его как свои пять пальцев, как собственное дитя! А техническое сопровождение, включающее передвижную мастерскую!
Нельзя же, право, держать читателей за — используя выражение Штирлица — болванов в польском преферансе!
Солонин рассуждает о высоких достоинствах среднего танка Т-34, ссылаясь и на оценки специалистов Абердинского испытательного полигона США, изучавших эти танки в конце 1942 года! Ещё бы! Несмотря на дефицит качественных сталей (отсюда — плохая сталь пальцев гусеничных траков и т. д.), на дефицит оборудования (отсюда — плохая термическая обработка шестерен и прочего), на низкую квалификацию части рабочей силы на танковых заводах, в целом военные «тридцатьчетверки» были надёжнее, чем предвоенные! Их «детские болезни» 1941 года, неизбежные для любой сложной конструкции, к концу 1942 года остались позади, а массовость производства теперь уже работала на повышение надёжности в полном соответствии с той теорией надёжности, научная разработка которой была ещё впереди.
Потому-то, как пишет Солонин, в январскую стужу 1943 года в ходе наступательной операции «Дон» советские танковые бригады и прошли по заснеженной степи более 300 километров, а в мае 1945 года прошли за пять дней 400 километров от Берлина до Праги по горно-лесистой местности без существенных технических потерь.
Ещё бы — в сорок пятом-то году!
Но не было бы героического 1941 года — не было бы и победного 1945 года. И как же воевали советские танкисты на частично изношенной, частично не приработанной технике в 1941 году? Ниже я приведу свидетельства генерала Гальдера, а пока ещё раз вернусь к «открытиям» Марка Солонина в его книге «22 июня…».
На странице 286-й он пишет о 4-м механизированном корпусе РККА:
«Как сон, как утренний туман растаял так и не вступивший в бой (выделение моё. — С.К.)с главными силами противника мощнейший 4-й МК (механизированный корпус. — С.К.). Когда к 12 июля остатки корпуса добежали (это сын якобы фронтовика так пишет о воинах 1941 года. — С.К.)до восточного берега Днепра, то выяснилось, что из 101 танка KB в строю осталось 6, из 313 «тридцатьчетверок» осталось только 39, из 565 легких танков в Прилуки пришло 23 танка БТ».
Так пишет о русских воинах якобы русский М. Солонин. Но если мы откроем на страницах 19-й и 21-й книгу француза де Ланнуа «Немецкие танки на Украине», то можем прочесть:
«4-й механизированный корпус представлял собой страшную ударную силу, которая доставила немало хлопот немецким войскам с первых же дней наступательных действий. <…>
4-й мехкорпус направлялся (после начала боевых действий. — С.К.) к Сокалю и Радехову. К северо-западу от последнего и состоялось его мощное столкновение с 11-й танковой дивизией 48-го моторизованного корпуса (вермахта. — С.К.)».
Как видим, даже иностранный автор книги о немецких танках не отказывает в боевых заслугах советским танкистам. Что же до Марка Солонина, то он гнусно над ними издевается.
Н-да…
Советский 4-й мехкорпус был действительно потенциально страшной силой. Он включал в себя 8-ю и 32-ю танковые дивизии, моторизованную 81-ю дивизию и мотоциклетный полк.
8-я танковая дивизия имела в своём составе 50 KB, 140 Т-34; 68 старых трёхбашенных Т-28, 31 БТ-7 и 36 Т-26.
32-я танковая дивизия — 49 KB, 173 Т-34 и некоторое количество лёгких танков Т-26 и БТ-2.
81-я моторизованная дивизия имела 65 танков Т-26.
Не знаю, к слову, откуда М. Солонин взял в 4-м мехкорпусе 565 лёгких танков (де Ланнуа числит за 4-м механизированным корпусом 892 танка, то есть лёгких — не более 412 единиц), но пусть так. Однако М. Солонин забыл упомянуть некоторые обстоятельства, которые тот же де Ланнуа отметить не забыл, справедливо указывая, что 8-я ТД была сформирована в июле 1940 года, а 32-я ТД — даже в марте — апреле 1941 года. Де Ланнуа сообщает, что последняя дивизия в связи со сжатыми сроками формирования испытывала перед войной недостаток кадров, ей не хватало тягачей, средств связи и т. д. К тому же полки 32-й дивизии получили новую технику только в апреле — мае 1941 года, и дивизия не успела обучить личный состав.
Показательно, что уже в ходе войны, 8 июля 1941 года, генерал Гальдер, размышляя о трудностях для нас формирования новых соединений, подчеркнул, что «это особенно касается танковых соединений, в которых еще в мирное время ощущался значительный недостаток командиров, водителей и радистов, а также имущества связи»…
Могу от себя прибавить, что наличие разнотипной техники отнюдь не упрощало её техническое обслуживание.
Вернёмся ещё раз к оболганному М. Солониным 4-му механизированному корпусу. Реально он крепко воевал с первых дней войны, участвовал во фронтовом контрударе под Дубно. История войны зафиксировала следующее:
«…Напряженные боевые действия развернулись на юго-западном направлении. Для нанесения контрударов Юго-Западный фронт выделил 5-ю и 6-ю армии и войска своего второго эшелона — всего шесть механизированных (4, 8, 9, 15, 19 и 22) и три стрелковых… корпуса. <…>
22-й и 4-й мехкорпуса 5-й и 6-й армий, а также 15-й мехкорпус с 22 июня вели напряженные бои в полосах своих армий.
С 23 по 29 июня в районе Луцк, Радехов, Броды, Ровно развернулось встречное танковое сражение…»
А в боевой биографии тогдашнего командира корпуса, опубликованной в биографическом справочнике «Командармы», сказано, в частности:
«В Великой Отечественной войне корпус… в составе 6-й армии Юго-Западного фронта участвовал в приграничном сражении с превосходящими силами противника в районе г. Перемышль. Соединения корпуса участвовали во встречном танковом сражении под Дубно, Ровно, в Киевской оборонительной операции».
Могу прибавить, что командовал тогда корпусом (и неплохо, надо сказать) генерал-майор Андрей Андреевич Власов — тот самый, позднее навечно замаравший себя предательством.
Как реально приходилось воевать танкистам, можно представить себе из мемуаров маршала Москаленко, который приводит данные по неудачному контрудару на Владимир-Волынский 22-го мехкорпуса и 135-й стрелковой дивизии 27-го стрелкового корпуса. 19-я танковая дивизия потеряла тогда почти все свои 45 танков Т-26 и 12 бронемашин БА-10, в её артиллерийском полку осталось 14 орудий. Командир дивизии генерал-майор К.А. Семенченко был ранен, оба командира танковых полков убиты, начальник артиллерии дивизии пропал без вести, а командир мотострелкового полка скончался от ран.
Вот как таяли люди и таяла боевая техника летом 1941 года. Но у Солонина есть своё объяснение её убыли — он на страницах 296–298 сравнивает проценты потерь вооружения с потерями колёсных автомашин и делает «сенсационный» вывод:
«…для деморализованной, охваченной паникой толпы танки и пушки, пулеметы-минометы являются обузой. Мало того, что танки ползут медленно, они самим фактом своего наличия заставляют воевать. Вот поэтому от них и поспешили избавиться. А грузовичок — даже самый малосильный — сберегли. Он лучше подходит для того, чтобы на нем «перебазироваться» в глубокий тыл, да еще и фикус с собой прихватить…»
М. Солонин делает свой вывод на основании следующих суммарных цифр убыли техники за второе полугодие 1941 года: всего 33,3 % потерянных автомобилей на фоне потери 73 % танков, 70 % противотанковых пушек, 60 % гаубиц, 65 % ручных пулемётов; 61 % миномётов… По поводу последних он безграмотно замечает: «Хотя, казалось бы, что может сломаться в миномете? Труба — она и есть труба…»
Угу! В булках тоже ничего особенного нет — они ведь на деревьях растут! Срывай себе и жуй…
Что тут можно сказать?
Относительно потерь танков, например, можно привести данные по убыли танков у немцев к осени 1941 года. Чуть позднее читатель с ними познакомится и тогда сможет убедиться сам, что во 2-й танковой группе процент потерь достигал 75 %. Но главный шулерский приём Солонина заключается в том, что он ставит на одну доску потери боевой и не боевой техники. Да, автомобили, так же, как и танки, участвуют в войне. Однако автомобили — в отличие от танков — не идут в бой. К тому же советские «полуторки» к 1941 году тоже были достаточно надёжны в силу массового их производства на протяжении немалого времени.
Подобной «статистикой»-«эквилибристикой» солонины и бешановы отвлекают внимание читателя от сути дела. А для опровержения их измышлений я обращусь опять к авторитету генерала Гальдера. 12 сентября 1941 года, на 83-й день войны, он записал в дневнике:
«Русский танк Т-34 (25 тонн) весьма хорош и быстроходен. К сожалению, не захвачено ни одного пригодного образца этого танка (выделение моё. — С. К.)».
По Солонину, запуганные Сталиным советские танкисты, не желая за него сражаться, целёхонькими бросали свои танки и на попутных автомобилях мчались — кто в свой тыл, кто — сдаваться немцам…
А начальник Генерального штаба сухопутных войск Рейха генерал-полковник Гальдер после доклада генерал-инспектора моторизованных войск Брейта на 83-й (восемьдесят третий) день войны сетует, что немцы не имеют в своём распоряжении ни одной целой «тридцатьчетверки»!
Нет, эти слова Гальдера стоило бы, пожалуй, написать у всякого рода солониных прямо на лбу — как и сведения, приведённые Гальдером в своём дневнике 9 октября 1941 года об использовании трофейных танков на фронте по состоянию на 9.10.1941 года:
«…в России: группа армий «Юг» — 16 танков (в октябре туда будет передано ещё 5 танков); группа армий «Центр» — 42 танка (в октябре и ноябре будет направлено на фронт ещё 20 танков); группа армий «Север» — 23 танка (в октябре будет направлено на фронт еще 5 танков). Когда закончится перевооружение 100-й и 101-й бригад, для использования в тыловых районах будет выделено ещё 548 танков».
Итого, получается, что к октябрю 1941 года вермахт смог использовать на фронте всего 81 (восемьдесят один) трофейный советский танк с перспективой использования к ноябрю ещё 30 (тридцати) танков. Кроме того, удалось приспособить к делу чуть более полутысячи откровенно устаревших советских танков для тыловых карательных частей против партизан.
Не густо…
По немецким данным, за первые два месяца войны немецкие войска подбили и захватили свыше 14 тысяч танков. Эта цифра, конечно, преувеличена, но вряд ли преувеличена астрономически. И, безусловно, правы те эксперты, которые основной причиной того, что немцы не смогли массово использовать наши трофейные танки, называют неустранимые поломки ходовой части и двигателя. Пожалуй, надо бы к этому лишь прибавить: «…зачастую — вследствие исчерпания ресурса».
Я же сейчас немного коснусь вопроса о точности данных по потерям на советско-германском фронте, приведя пример «разнобоя» в оценке потерь не техники, а людей.
Насколько суммарные оценки «вещь в себе», можно увидеть, сопоставив некоторые цифры, взятые в считающемся чуть ли не нормативным справочнике Б. Мюллера-Гиллебранда «Сухопутная армия Германии 1933–1945 гг.», и цифры генерала Гальдера.
В справочнике, в издании 2002 года (М.: Изграфус, Эксмо), на странице 714-й приведены данные по потерям сухопутных войск по годам войны в период до 30.11.1944 года.
По Мюллеру-Гиллебранду эти потери за 1940–1941 годы составили: убитыми 140 378 человек; пропавшими без вести — 8769 человек; демобилизованными (?) — 38 894 человека; дезертирами — 3 (три) человека.
Итого — 188 044 человека за весь 1941 год, всю вторую половину которого Германия уже воевала с СССР.
Это — по Мюллеру-Гиллебранду.
Но как понимать тогда приводившуюся мной в начале этой книги запись от 5 января 1942 года в «Военном дневнике» генерала Гальдера: «Потери с 22.6 по 31.12.1941 года: Ранено — 19 016 офицеров, 602 292 унтер-офицера и рядовых; убито — 7120 офицеров, 166 602 унтер-офицера и рядовых; пропало без вести — 619 офицеров, 35 254 унтер-офицера и рядовых. Итого потеряно 26 755 офицеров и 804 148 унтер-офицеров и рядовых. Общие потери сухопутных войск на Восточном фронте составляют 830 903 человека…»
Так сколько же потерял вермахт — 188 044 человека за весь 1941 год или всё же 830 903 человека только с 22 июня 1941 года и только на Восточном фронте?
Конечно, верны данные Гальдера, но странная статистика вроде бы основательного Мюллера-Гиллебранда по людским потерям позволяет предположить, что и данные по потерям техники у него в какой-то мере занижены. При этом приводимые Мюллером-Гиллебрандом данные — уж никак, во всяком случае, не завышенные — по потерям немцами танков в 1941 году отнюдь не свидетельствуют о неком победном и ничем не сдерживаемом движении по просторам СССР немецкой танковой лавины.
Вот что пишет Мюллер-Гиллебранд (на стр. 285):
«После завершения крупных операций по окружению в летней кампании танковые группы располагали к началу сентября 1941 года следующим количеством боеспособных танков (в процентах): 1-я танковая группа — 53, 2-я — 25, 3-я — 41, 4-я — 70».
И далее он сообщает, что 22 июня 1941 года на Востоке, включая резерв ОКВ (2-я и 5-я танковые дивизии) имелось около 3680 танков, а безвозвратные потери на всех фронтах за период с июня по ноябрь 1941 года составили 2251 танк.
Если учесть, что, по данным того же источника, в Северной Африке имелось всего 350 танков — менее 10 % от наличия на Востоке, то потери — как минимум не преувеличенные, а то и заниженные — немцами танков на советско-германском фронте к концу осени 1941 года составили не менее 2000 единиц, то есть не менее 54 % от количества на 22 июня 1941 года.
Это же подтверждает — в реальном масштабе времени — и дневник генерала Гальдера, в котором уже 13 июля 1941 года было зафиксировано (выделение моё. — С.К.):«Потери в танках составляют в среднем 50 %».
К 28 августа 1941 года ситуация не улучшилась, и Гальдер записал:
«3. Положение с танками. Части 1-й танковой группы в среднем потеряли 50 % танков. Наихудшее положение в 16-й моторизованной дивизии. Части 2-й танковой группы имеют: 10-я танковая дивизия — 83 % танков; 18-я танковая дивизия — 57 % танков. Остальные дивизии 2-й танковой группы в среднем имеют 45 % танков. В 3-й танковой группе: 7-я танковая дивизия — 24 % танков, в остальных двух танковых дивизиях по 45 % танков…»
Это ведь тоже можно расценивать как танковый погром!Особенно если учесть, что германские танковые части ещё до начала боевых действий находились в состоянии максимальной боевой готовности и не испытывали — в отличие от советских танковых соединений — трудностей организационного периода.
И вот теперь, я думаю, пора познакомить читателя с некоторыми из тех записей 1941 года в служебном дневнике генерала Гальдера, которые относятся к боевым действиям советских танков в первые месяцы войны.
Уже 24 июня 1941 года Гальдер, имея в виду группу армий «Юг», отметил: «У противника появился новый тип тяжёлого танка», а позднее в тот же день записал:
«На фронте групп армий «Юг» и «Север» появился русский тяжелый танк нового типа, который имеет орудие калибра 80 мм (согласно донесению штаба группы армий «Север» — даже 150 мм, что, впрочем, маловероятно)».
Замечу, что реально KB имел тогда 76-мм пушку ЗИС-5, но отдельные экземпляры действительно были вооружены 152-мм орудием.
25 июня 1941 года Гальдер записал уточнённые данные о новом танке — имелся в виду всё тот же KB, a также внёс в дневник первые сообщения с фронта о появлении «еще одного нового танка», то есть Т-34.
И 25-го же июня 1941 года он отметил: «Противник организованно отходит, прикрывая отход танковыми соединениями».
Но тогда наши танковые соединения играли роль пожарных команд, часто использовались раздёрганными или без учёта обстановки. Характерна запись Гальдера от 28 июня 1941 года:
«В полосе группы армий «Юг» 8-й русский танковый корпус (реально — 8-й механизированный корпус, танковых корпусов у нас тогда не было. — С.К.) наступает от Броды на Дубно в тыл нашим 11-й и 16-й танковым дивизиям. Надо надеяться, что тем самым он вдет навстречу своей гибели».
Танковое сражение под Дубно было для нас действительно очень неудачным, но и эти бои замедляли темп немецкого наступления. Утром 27 июня 1941 года Гальдер пренебрежительно записал: «Русские соединения, атаковавшие южный фланг группы армий «Юг», видимо были собраны наскоро»… А уже к середине дня 27 июня он озабочен: «11, 13 и 14-я танковые дивизии ведут бои с танками противника между рекою Стырь и Ровно»…
Реально танкам Клейста противодействовали кадровые, а не «наскоро» сформированные соединения советских механизированных войск, но тот же 8-й мехкорпус перед тем, как атаковать ударную танковую группировку Клейста, совершил 400-километровый марш и вступил в бой с ходу, по частям. Такой вынужденный способ ввода корпуса в бой и натолкнул Гальдера на догадку об импровизации русских.
29 июня 1941 года он с утра уже просто встревожен:
«На фронте группы армий «Юг» все еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашел в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу между Бродами и Дубно. Противник угрожает Дубно с юго-запада…
В тылу 1-й танковой группы также действуют отдельные группы противника с танками, которые даже продвигаются на значительные расстояния…»
Как видим, даже неудачный, наспех организованный по указанию Ставки контрудар советских механизированных корпусов имел своё значение. И хотя Гальдер 30 июня 1941 года записал, что напряжённая обстановка в районе Дубно разрядилась, он тут же прибавил:
«Вклинение противника довольно серьезно помешало продвижению 16-й танковой и 16-й моторизованной дивизий, а также на несколько дней задержало(выделение моё. — С.К.) 44, 111 и 229-ю пехотные дивизии, следовавшие во втором эшелоне за 3-м танковым корпусом».
Потом, через десятилетия после войны, глядя на карты с теперь точно известной расстановкой сил сторон, новоявленным «стратегам» можно будет рассуждать о том, что нашей-де Ставке не стоило отдавать нашим мехкорпусам невыполнимые приказы о контрударах, а стоило использовать их более рационально и осмотрительно. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны», — это сказал не я, а Шота Руставели. Однако в общем отсчёте военного времени те несколько дней, на которые в июне 1941 года задержат Клейста 8-й мехкорпус на территории Украины, к весне 1945 года обернулись ударами советских танковых армий на территории Рейха.
А тогда приходилось отходить, вводя — как отметил Гальдер 2 июля 1941 года — «крупные силы танков в качестве прикрытия»…
8 июля 1941 года генерал гордо констатировал, что из 29 выявленных танковых дивизий 20 целиком или большей частью уничтожены и лишь 9 дивизий ещё полностью боеспособны. Но как бы отреагировал начальник Генштаба Сухопутных сил Рейха, если бы ему тогда сказали, что к 22 июня 1941 года в РККА была сформирована шестьдесят одна танковая дивизия?
Да, мало какие из этих дивизий к началу войны были полностью боеготовыми, но они существовали, они не только несли потери, но и воевали, набирали боевой опыт. И уже 11 июля 1941 года Гальдер сделал знаменательную, уже знакомую читателю, запись:
«Танковые соединения понесли значительные потери в личном составе и материальной части. Войска устали…»
Последней же записью за 11 июля 1941 года была следующая:
«На фронте группы армий «Север» сильные арьергарды противника при поддержке танков и авиации (выделение моё. — С.К.) оказывают упорное сопротивление танковой группе Гепнера».
И это было только начало!
16 июля 1941 года:
«…Севернее Умани обнаружено скопление 38 эшелонов. Из эшелонов выгружаются танки, которые сразу же движутся на восток…
Подполковник Бюркер сделал доклад о своей поездке на фронт в 10-ю танковую дивизию. Трудности, возникающие в ходе операций… и упорное сопротивление отдельных групп противника приводят в ряде случаев к критическому обострению обстановки… Несмотря на это, войска чувствуют себя уверенно и проникнуты чувством превосходства над противником. Боеспособность (указанной) танковой дивизии тем не менее постепенно уменьшается…»
Однако постепенно уменьшалась боеспособность не только указанной танковой дивизии, но и танковых соединений вермахта вообще.
21 июля 1941 года Гальдер, имея в виду группу армий «Север», пишет: «Возможно, окажется целесообразным направить часть танковых соединений, которые все время слабеют, в район Бологого…» и т. д.
А вот запись от 22 июля 1941 года о группе армий «Юг»:
«…В районе Умани 16-я и 11-я танковые дивизии ведут упорные бои с крупными силами танков противника… Это, конечно, может поставить наши танковые соединения, действующие в районе Умани, в тяжелое положение, тем более что характер боев с 26-й русской армией не дает оснований надеяться на быстрое достижение успеха».
23 июля 1941 года Гальдер в тезисах к докладу Гитлеру пишет, кроме прочего:
«I. Противник:
Боеспособность: Несмотря на большое количество израсходованных сил, у противника все еще имеются свежие соединения. <…>
г. Оперативно-тактические приемы ведения боя. Наступление на фланги с применением танков, как уже нами подчеркивалось ранее…»
Это после якобы танкового-то погрома РККА!
А во время доклада у фюрера 26 июля 1941 года Гальдер со слов Паулюса записывает: «Отмечено усиление активности авиации («уничтоженной» немцами. — С.К.)и танков противника, в особенности на левом фланге танковой группы Гота».
5 августа 1941 года Гальдер, подобно лисице, заявлявшей, что виноград-то зелен, обманывает сам себя, отмечая:
«Главком (Браухич. — С.К.)возвратился с совещания у фюрера. Фюрер заявил (это ему внушили мы, но закулисным образом), что нынешнее развитие обстановки приведет, как и в прошлую мировую войну, к стабилизации фронтов»…
Простите, но ведь в первые дни войны руководство вермахта твёрдо было уверено в скором окончании войны. Или это не Гальдер 3 июля 1941 года писал (выделение везде моё. — С.К.):
«…не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней. Конечно, она еще не закончена. Огромная протяженность территории и упорное сопротивление противника, использующего все средства, будут сковывать наши силы еще в течение многих недель»!
Прошёл ровно месяц, и тот же Гальдер радуется, что фюрер согласен с идеей стабилизации фронта и перехода — как в Первую мировую войну — к позиционной войне. То есть уже в начале августа 1941 года — задолго до русской осенней распутицы — Гитлер, Браухич и Гальдер психологически похоронили надежды на «блицкриг».
И тогда же, 4 августа 1941 года, на совещании в штабе группы армий «Центр», которое Гитлер провёл в Борисове, у Гитлера — по свидетельству Гудериана — невольно вырвалась фраза:
«Если бы я знал, что у русских действительно имеется такое количество танков, которое приводилось в вашей книге (в книге 1937 года «Внимание, танки!» Гудериан называл цифру 10 000 танков. — С.К.), я бы, пожалуй, не начинал эту войну»…
Вот слова, которые тоже стоило бы написать разного рода бешановым на лбу! Умри, но лучше не докажешь всё значение действий советских танковых соединений в 1941 году для обеспечения будущей Победы 1945 года. В свете этих слов фюрера можно утверждать, что в 1941 году советские танковые войска свою стратегическую задачу выполнили полностью — если учесть их общее состояние к началу войны!
Эти слова Гитлера можно расценивать и как признание факта непрерывного наличия у России в 1941 году стратегически значимых танковых сил. Да, потери их были очень велики. Но и война ведь шла Великая.
Обратимся к воспоминаниям «первого танкиста Рейха» Гудериана… Вот несколько цитат:
«17-я танковая дивизия под Сенно (к 7 июля 1941 года. — С.К.)вела ожесточенные бои с сильным противником, который ввел в бой чрезвычайно большое количество танков. Упорные бои вела также и 18-я танковая дивизия»…
«18 июля (1941 года. — С.К.)я находился в 47-м танковом корпусе. 17-я танковая дивизия была переброшена с фланга, который она прикрывала восточнее Орши, в район южнее Смоленска, чтобы отразить атаки русских, двигавшихся на город с юга. В боях, которые здесь происходили, был смертельно ранен храбрый командир этой дивизии генерал Риттер фон Вебер…
К 20 июля (1941 года. — С.К.)…русские продолжали наносить атаки 24-му танковому корпусу и на Смоленск…
21 июля (1941 года. — С.К.)…все силы 46-го танкового корпуса вели упорные бои с противником»…
Тогда Гудериан ещё воевал на московском направлении и, как видим, воевал в тяжких трудах, нередко уже утрачивая инициативу и темпы. А это был только конец июля 1941 года…
28 августа 1941 года Гальдер после разговора с генералом Паулюсом по телефону, оставшись наедине со своим дневником, уже откровенно брюзжал:
«…Я понимаю трудность и напряженность обстановки. Но ведь вся война состоит из трудностей (вот как?! — С. К.). Гудериан не согласен с таким положением, при котором он вынужден подчиняться тому или иному командующему армией… К сожалению, и Паулюс подпал под его влияние. Я ни в коем случае с этим не согласен. Гудериан сам планировал эту операцию. Пусть он сам теперь и увидит, насколько она выполнима»…
Как видим, к концу августа 1941 года у генералов Рейха дело дошло до взаимных претензий и внутренних «разборок». И не за горами были разборки с ними фюрера. В связи с провалом наступления на Москву и прочими провалами Гитлер в течение 1942 года — с февраля по октябрь, уволил 185 генералов, в том числе 66 — из действующей армии. Кроме того, 8 генералов получили предупреждение об увольнении, Паулюса фюрер собирался заменить Зейдлицем, да и самого Гальдера в конце сентября 1942 года с поста начальника генштаба снял.
Английский военный историк Фуллер прокомментировал сей факт следующим образом: «Такого разгрома генералов не видывали со времен битвы на Марне».
А бешановы всё толкуют нам о «танковом погроме»! Я же, заключая «танковый» раздел, приведу ещё одну цитату из Гудериана, воюющего уже на Украине:
«Рано утром 15 сентября (1941 года. — С.К.)я посетил передовой отряд 3-й танковой дивизии… и беседовал с командиром 6-го танкового полка подполковником Мюнцелем. В тот день Мюнцель имел в своем распоряжении только один танк T-IV, три танка Т-III и шесть танков Т-II; таким образом, полк имел всего десять танков».
Десять танков, из которых шесть — это, собственно, лёгкие танкетки, уступающие даже нашим БТ и Т-26 и три — лёгкие танки, с которыми БТ и Т-26 могли достаточно успешно конкурировать.
Погром это или не погром?
В октябре 1941 года Гудериан вновь наступает на Москву. Но как! А вот как:
«6 октября… южнее Мценска 4-я танковая дивизия была атакована русскими танками, и ей пришлось пережить тяжелый момент. Впервые проявилось в резкой форме превосходство русских танков Т-34. Дивизия понесла значительные потери. Намеченное быстрое наступление на Тулу пришлось пока отложить»…
Однако Тулу «первый танкист Рейха» так и не взял…
* * *
На «танковую» тему применительно к начальному периоду войны можно говорить ещё много. Причём используя только западные источники, например, такие классические для этой темы книги, как «Танки, вперёд!» или цитировавшиеся выше «Воспоминания солдата» Гудериана. Однако нам пора перейти к теме войны в небе, которая, впрочем, для советских ВВС началась с войны на земле.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.