«Улитка на склоне»

«Улитка на склоне»

УНС, одно из наиболее сложных из-за своей абстрактности произведение Стругацких, дает литературоведу бездну ассоциаций, море предположений и неисчислимое количество различных выводов, которые можно сделать из текста, но каковые Авторы и не думали вкладывать в УНС. Одна из интерпретаций, авторская, состоит в том, что Управление — это Настоящее, а Лес — это Будущее. Но с таким же успехом можно предположить, что Управление — оно управление и есть (наша советская система управления страной в те времена), а Лес — собственно наша страна, которую, как и саму жизнь народа, пытаются изучать, охранять, переделывать официальное Управление и различные параллельные системы… Если говорить абстрактно, как и написана сама УНС, в ней показаны политика и экономика СССР и как они отражаются на жизни простого народа. Или, если отвлечься от политики и погрузиться в саму науку, то можно предположить, что Управление (естественные науки) изучает Природу, а Славные Подруги — это наши парапсихологические науки, которые пытаются воздействовать на Природу по-своему…

Но не только общая идея и смысл (вернее, многосмыслие) УНС интересны исследователю. Сравнивая различные тексты и варианты УНС, можно многое увидеть, понять или довообразить.

Как известно, УНС имеет два опубликованных варианта, в каждом из которых по два почти самостоятельных повествования. Ранний вариант «Беспокойство» («Улитка на склоне» — 1) повествует о Базе (главное действующее лицо — Горбовский) и о лесе Пандоры (главное действующее лицо — Атос-Сидоров). Окончательный, поздний вариант — собственно «Улитка на склоне» — повествует об Управлении (главное действующее лицо — Перец) и некоем абстрактном Лесе (главное действующее лицо — Кандид). Кроме этого, существует еще ранний вариант Управления, где все основано не на неких зарубежных, а вполне наших, советских тогда, реалиях.

Процессы ступенчатой переделки ГОРБОВСКИЙ — СССР — УПРАВЛЕНИЕ и переделки ПАНДОРА — ЛЕС показаны ниже.

Но до этого было написано Авторами начало некоей повести:

Э, да что вы мне говорите! Я-то уж знаю, как всё это начиналось и чем всё это кончилось. Я сам напросился туда, но меня взяли только радистом, хотя я восемь лет проработал на Пандоре на грузовых вездеходах, и мне казалось, что это уже само по себе рекомендация. Но в поиск пошел Андрюшка Соколов, десантник, Том Монтана — да-да, тот самый, я не оговорился, — его вызвали с Фиесты и он был очень этим недоволен, потому что считал, что задача проста до предела. Да еще Иржи Марек — он пошел как врач. А я сидел на Базе и держал с ними связь, так что я все видел с самого начала. Как они выкатились из ангара на своем чудовище и все трое торчали из люка — очень веселые и шумные, — да и нельзя их винить за легкомыслие, потому что Соколов — это Соколов, а Монтана — это Монтана. Иржи шел в третий раз, и он был самый опытный из них, хотя всю жизнь провел в этих джунглях, а они облетали всю Вселенную. Кстати, и танка такого еще здесь никогда не было.

Так вот, в первый раз они завязли еще в виду базы. Мы все собрались на крыше и видели, как они буксуют, причем танк ревел, как звездолет, и с каждым оборотом гусениц зарывался все глубже и глубже, пока они не заморозили все вокруг на сотню метров. Только тогда танк выбрался из ямы и скрылся за деревьями. Мы сразу помрачнели, и всем было ясно, что дело плохо.

В первые сутки они продвинулись на восемь километров и настроение было еще довольно бодрое. На вторые сутки двигатель отказал и мы сбросили им с вертолета другой, но он утонул в болоте. Они шесть часов провозились в двигателе и все-таки запустили его. Оказалось, что знаменитая ку-смазка была сожрана начисто какими-то червяками неизвестного вида.

А мы-то так полагались на эту смазку! К концу третьих суток они прошли двадцать два километра, и перед самым ночлегом танк провалился в болото и утонул. На связь вышел Том. Физиономия у него была мокрая, один глаз заплыл. Он сказал мне, что танк лежит в бездонной воронке на глубине семи метров под водой, причем вверх колесами, но ему наплевать, потому что все уже спят и он тоже сейчас ляжет. Выберемся, сказал он и выругался. Утром они действительно выбрались и подверглись нападению какого-то чудовища, которое обвилось вокруг танка и стало его заглатывать. Никакие ОВ на него не действовали. Неизвестно, чем бы это кончилось, но тут на это чудище накинулось другое, и они стали драться. После них осталась мощная просека, и танк двинулся дальше. В тот день они прошли двенадцать километров, и все было решили, что теперь все пойдет как по маслу, но тут свалился Иржи. Его рвало, а все тело покрылось радужными пятнами величиной с ладонь. Когда врач заболевает, надо возвращаться, но они пошли дальше. На пятые сутки они попали в колонну насекомых, похожих на муравьев, и эти муравьи сожрали органические гусеницы и ушли. В течение суток они выращивали новые гусеницы, но потом свалился Том. Иржи в этот день стало гораздо лучше, он чувствовал себя просто здоровым, хотя и был пятнист, как оцелот. У Тома же началось что-то вроде лихорадки, и они двинулись дальше. На шестые сутки они нашли в джунглях «Селл», брошенный в последнюю попытку, когда погибли Муррей и Панов. Они рассказывали, что от «Селла» остался один скелет — вся органика была сожрана, все металлическое превратилось в ржавчину. Потом Андрюха пожаловался на какой-то туман и связь прервалась на сутки, а когда связь возобновилась, то выяснилось, что больны все трое. Все трое лежат, а танк стоит. На восьмые сутки Том поднялся и хотел идти дальше, но тут из Иржи, из его пятен, полезли маленькие белые червячки с черными головками, и пришлось возвращаться.

Далее то ли не было написано, то ли не сохранилось. После внимательного рассмотрения этого текста было решено его отнести к ранним черновикам УНС. Но текстолог может ошибаться, как и любой литературовед, делающий выводы на основании своих построений. Вот что сообщил Б. Н. Стругацкий: «Приведенный же отрывок не имеет никакого отношения к УНС и вообще к Пандоре. В середине 60-х Илья Иосифович Варшавский подарил нам сюжет короткого рассказа, который начинался примерно так, как приведенный отрывок. Потом должны были идти три-четыре странички похожего же текста — ужасы джунглей, фантастические смерти героев и пр. — и завершалось все коронной фразой: „Так закончилась шестая и последняя попытка пересечь по меридиану бассейн реки Амазонки“. Замысел этот пришелся мне (но не АНу!) по душе, и я несколько раз пытался его реализовать: начинал, писал десяток фраз и остывал. Оказалось, это не всякому дано: исписать четыре страницы ради одной-единственной последней фразы. Так рассказ и не получился — ни у нас, ни у Варшавского».

Но, как было сказано в «Хромой судьбе», «у хорошего хозяина даром ничто не пропадает, все в дело идет». Можно предположить, что проработка описания ужасов джунглей Амазонки как-то, возможно даже и неосознанно, повлияла на описание ужасов джунглей Пандоры.

Интересны некоторые стилистические особенности текста, которые можно видеть только при пословном сравнении текстов «Улиток». К примеру, слово «мох», встречающееся в обеих частях повествования, характеризует тонкую работу Авторов над словом. Склоняя («мха, мхом…»), Авторы в раннем варианте придерживаются обычного написания, позже — в окончательном варианте — Авторы пользуются малоупотребляемым «моха, мохом», но не всегда. Когда повествование идет замедленно-размеренное, применяется вторая форма:

<…>…как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мохом.

<…> Они миновали полосу белого опасного моха, потом полосу красного опасного моха…

Когда же повествование убыстряет свой ход, становится отрывистым перечислением действий, применяется форма с беглым «о»:

<…> Стоян, двигаясь с большой аккуратностью правыми колесами по тропинке, а левыми — по пышному мху, догнал их…

<…>…и то, что ствол вот этого дерева порос именно красным мхом…

ПАНДОРА — ЛЕС

В этой части повествования главным действующим лицом вместо Атоса-Сидорова, знакомого читателю еще по ПXXIIВ, стал Кандид (многозначительное имя), а действие перенеслось с Пандоры в некий полуабстрактный Лес, уйдя из цикла Полудня.

Персонаж, называемый Авторами «стариком», в окончательном варианте стал «старцем» — тоже нечто более абстрактное, чем просто «старик». Старик говорит о своем родовом долге, старец — просто о своем долге. В варианте Пандоры пропавшими в лесу, о которых вспоминает и которых видит в «лукавой деревне» Атос, являются Карл и Валентин («И тут он вспомнил, что Карл-то пропал без вести, а Валентина нашли через месяц после аварии и похоронили»). В варианте Леса — присутствует только Карл.

Изменили свои названия топографические элементы: Хлебное болото стало называться Хлебной лужей, а Новая деревня — Выселками. Атос ищет в лесу Базу, Кандид в Лесу — биостанцию.

Изменилось и описание приема передач Слухачом. На Пандоре («Глаза его выкатились, руки как бы сами собой поднялись ладонями вверх. <…> Мутное лиловое облако возникло возле лица Слухача, губы его затряслись, и он заговорил быстро и отчетливо, чужим металлическим голосом…») Слухач более похож не на некий живой радиоприемник, а на диктора, будто бы он читает текст, изображение которого передается в лиловом облачке, как на экране. В Лесу («Глаза его зажмурились, руки как бы сами собой поднялись ладонями вверх. Лицо расплылось в сладкой улыбке, потом оскалилось и обвисло. <…> Мутное лиловатое облачко сгустилось вокруг голой головы Слухача, губы его затряслись, и он заговорил быстро и отчетливо, чужим, каким-то дикторским голосом…») Слухач становится живым радиоприемником — телепатически принимающим текст сообщения.[24]

В пандорианском варианте еще не устоялись некоторые термины: травобой — иногда травобойка. Пролитый травобой — рассыпанная травобойка. Иногда простое сравнение отдельных слов из разных вариантов заставляет задуматься о богатстве русского языка. Трясина, когда в неё Атос-Кандид толкнул убитого мертвяка, чвакнула (Пандора) и чавкнула (Лес). А как лучше?

Перенесение событий с Пандоры в абстрактный Лес заставляет авторов вуалировать некоторые действия персонажей, делая их странными и непонятными. Ночью в «лукавой деревне», услышав крик и выйдя из дома, где они ночевали, Кандид в панике озирается и далее: «„Где Нава? — закричал он. — Девочка моя, где ты?“ Он понял, что сейчас потеряет ее, что настала эта минута, что сейчас потеряет все близкое ему, все, что привязывает его к жизни, и он останется один. Он повернулся, чтобы броситься обратно в дом…» Действия Атоса: «И почти тотчас же он сам ощутил острый укол в спину. Он обернулся…» В обоих вариантах герой видит падающую навзничь Наву. В «пандорском» еще ясно: на Наву подействовали эманации леса, она должна была вскрыть Атоса скальпелем. Поэтому и скальпель оказался в ее руке, когда они очнулись: «Вот где он мне залез в кулак! — сказала она. — Только вот что удивительно, Молчун, я совсем его тогда не боялась, даже наоборот… Он мне даже был для чего-то нужен…» При превращении Пандоры в Лес теряется и эта ниточка, читатель может лишь предполагать и по-своему интерпретировать: откуда взялся скальпель, для чего он был ей нужен…

Анатомическая особенность аборигенов Пандоры, интересовавшая Молчуна («…Ее открытое горло было перед его глазами, то место, где у всех землян ямочка между ключицами, а у Навы было две таких ямочки, и у всех местных людей было две таких ямочки, но ведь это чрезвычайно важно узнать, почему у них две. <…> Что же им дают две ямочки? В чем целесообразность?»), превращается в анатомическую особенность именно Навы, о местных жителях в варианте Леса — ни слова, а «земляне» заменены на «людей».

«Это вам не на Земле, здесь не верят», — думает Атос. «Сами вы дураки, так я вам и поверил. Хватит с меня — верить…» — думает Кандид. Преобразования частностей в нечто общее, вычленение мелких реальных особенностей и преобразование их в абстрактные категории видны при сравнении двух текстов на каждом шагу (странице).

Особенность Пандоры («Пожалуй, самой удивительной характеристикой топографии Пандоры является необычайно быстрое перемещение фронта озер и болот… Перемещение фронта… На всех фронтах… Борьба…») в варианте Леса превращается тоже в некую абстрактную категорию, о которой можно размышлять и которую можно интерпретировать по-всякому. Хотя наиболее ярким примером различий «конкретного» и абстрактного варианта, как мне кажется, является смысл слова «Одержание». До публикации первоначального варианта УНС это слово некоторые критики понимали как «одержимость» (одержимость дьяволом, к примеру)[25], и только много позже стал понятен смысл, вкладываемый в это слово Авторами: «Одержание победы над врагом». Пожалуй, даже сами Авторы не могли предугадать такой интерпретации, ибо они-то знали о первоначальном варианте изначально.

Абзац, посвященный особенностям флоры и фауны Пандоры («Атос поймал себя на том, что мысленно перебирает известных ему диких обитателей леса. Тахорги, псевдоцефалы, подобрахии, орнитозавры Циммера, орнитозавры Максвелла, трахеодонты… это только самые крупные, тяжелее пяти центнеров… рукоеды, волосатики, живохваты, кровососки, болотные прыгуны… Почти каждый выход в лес означал встречу с каким-нибудь новым животным — не только для чужака, но и для местного жителя. То же самое относилось и к растениям. И никого это не удивляло. Новые растения приносили из леса, новые растения совершенно неожиданно вырастали на поле — иногда из семян старых. Это было в самой природе, и никто не искал этому объяснений. Возможно, новые животные тоже рождались от старых, давно известных. А может быть, они были стадиями метаморфоза — личинками, куколками, яйцами… Эти слизни-амебы, например, наверняка какие-нибудь зародыши…»), в окончательном варианте заменен на более абстрактное (соответствующее общему духу УНС) размышление Атоса о мухах, которые бьются о стекло, но воображают, что они летят. А реальный (для мира Полудня) тахорг заменен гиппоцетом («лошадиный кит» — видимо, нечто, похожее на лошадь, но очень большое).

Предложение одной из «амазонок» вызвать воду («Она сказала что-то другое, но Атос понял ее именно так») в окончательном варианте превращается во вполне абстрактное предложение «заставить живое стать мертвым».

Вместо общих рассуждений в окончательном варианте УНС («Живой радиоприемник. Значит, есть и живые радиопередатчики… и живые механизмы, и живые машины, да, например, мертвяки… Ну почему, почему все это, так великолепно придуманное, так великолепно организованное, не вызывает у меня ни тени сочувствия — только омерзение и ненависть…») Атос думает более конкретно и даже поясняюще: «Наверное, уж много веков тысячи Слухачей в тысячах деревень, затерянных в лесах огромного континента, выходят по утрам на пустые теперь площади и бормочут непонятные, давным-давно утратившие всякий смысл фразы о подругах, об Одержании, о слиянии и покое; фразы, которые передаются тысячами каких-то людей из тысяч Городов, где тоже забыли, зачем это надо и кому». И далее, в рассуждениях о прогрессе на Пандоре (в Лесу) изменяются фразы: вместо «сильные этой планеты считают их лишними, жалкой ошибкой» — «сильные их мира видят в них только грязное племя насильников», вместо «всё для них уже предопределено, что будущее человечество на этой планете — это партеногенез и рай в теплых озерах» — просто «всё для них уже предопределено». И окончание этого размышления в варианте Пандоры хотя и пессимистично, но конкретно: «…а если мне это не удастся, — а мне почти наверняка не удастся уговорить их, — тогда я вернусь сюда один и уже не со скальпелем… И тогда мы посмотрим», а в варианте Леса философски отстранено: «Впрочем, если мне удастся добраться до биостанции… М-да. Странно, никогда раньше мне не приходило в голову посмотреть на Управление со стороны. И Колченогу вот не приходит в голову посмотреть на лес со стороны. И этим подругам, наверное, тоже. А ведь это любопытное зрелище — Управление, вид сверху. Ладно, об этом я подумаю потом».

И, что лишь поначалу кажется странным, при переработке Пандоры в Лес, Авторы убрали шесть отрывков — рассуждений славных подруг, «философских», глубокомысленных размышлений. Вероятно, странно было бы загромождать абсурдизм Леса абстрактностью этих разговоров, а разговоры действительно были интересными, ибо речь в них идет не о противостоянии Севера и Юга, как в окончательном варианте (эти реалии соотносятся, скорее, с менталитетом американцев), а о противостоянии Востока и Запада (вполне российские реалии…):

— Ты хочешь есть? — спросила мать Навы Атоса. — Вы всегда хотите есть и едите слишком много, совершенно непонятно, зачем вам столько еды, вы ведь ничего не делаете… Или, может быть, ты что-нибудь делаешь? Некоторые твои приятели умеют работать и даже могут быть полезны для Одержания, хотя они совершенно не знают, что такое Одержание, между тем грудной младенец знает, что Одержание есть не что иное, как Великое Разрыхление Почвы…

— Ты всегда делаешь одну и ту же ошибку, — мягко прервала ее беременная женщина. — Влияние этой толстой желтой дуры сказывается на тебе до сих пор. Великое Разрыхление Почвы есть не цель, а всего лишь средство для Одержания Победы над врагом…

— Но что есть Победа над врагом? — слегка повысив голос, сказала мать Навы. — Победа над врагом есть победа над силами, которые лежат вне нас. А что значит «вне нас»? Вне нас — это не только вне меня и не только вне тебя, это вне нас всех, это вне Запада и вне Востока, ибо Запад — это тоже мы… Одержание — это не Одержание над Западом, но Одержание над тем, что есть вне Запада и вне Востока…

<…>

— Видишь ли, подруга, — сказала она, — я могу ответить тебе только одно. Твои слова — это вольное и бездоказательное толкование разговоров нового времени, эти разговоры не представляют ничего нового, они начались задолго до того, как ты появилась среди нас. Поверь мне, Одержание состоит в победоносной борьбе с Западным лесом и с теми, кто этот лес ведет на нас, это знают даже мужчины. Вот он, например. Послушай, человек с Белых Скал, в чем состоит Одержание?

<…>

Я зачем-то искал хозяев, думал он. Все дело в том, что я ждал совсем не таких хозяев. Я ничего не понимаю. Я думал, что хозяева совсем другие, и теперь не могу вспомнить, зачем они были мне нужны. Я искал злых, холодных, умных владык леса, они и есть владыки леса, эти бабы, но ведь они просто болтающие обезьяны, они сами не знают, чем они занимаются… И я не знаю, чем они занимаются, и чего они хотят, но если они не знают, чем они занимаются и чего хотят, то как я могу это узнать… Впрочем, мне это и не нужно знать, мне нужно совсем другое… Он сморщился от шума в голове… Что же мне нужно узнать…

<…>

— Молчун! — позвала Нава и обернулась и увидела мертвяка. — Мама! — завопила она и рванулась вперед, вырывая руки.

Женщины величественно повернули головы. Не было в этом мире ничего такого, ради чего стоило бы оборачиваться быстро. Хозяева, подумал Атос. Мать Навы засмеялась.

— Старые страхи! — сказала она беременной женщине. Та тоже улыбалась, но с некоторым неудовольствием. — Не бойся, девочка, — сказала мать Наве. — Это работник. Посланец. Тебе не нужно их бояться. Бояться вообще никого не нужно: здесь все твое. Работники тоже принадлежат тебе. Завтра ты будешь уже командовать ими, и они будут делать все, что ты прикажешь, и пойдут, куда ты пожелаешь…

— Лес страшен только мужчинам, — сказала беременная женщина. — Потому что в лесу ничто не принадлежит им. Теперь ты стала нашей подругой и лес принадлежит тебе…

— Есть, однако, воры, — сказала мать Навы, обнаруживая готовность уточнять и спорить. — Вероятно, это самая опасная ошибка, но их становится все меньше…

— А я видела воров, — сказала Нава. — Молчун бил их палкой, а потом они гнались за нами, но мы убежали, мы очень быстро бежали, прямо через болото, хорошо, что Колченог показал мне, где тропа, а то нам бы не убежать. Молчун совсем из сил выбился, пока мы бежали, он совсем плохо бегает… Молчун, ты не отставай, ты за нами иди!..

<…>

— К Белым Скалам тебе не пройти. Ты сгинешь по дороге. Даже мы не рискуем пересекать линию боев. Даже приближаться к ней…

— А ведь мы защищены, — добавила мать Навы. — Правда, там не линия боев, конечно, а фронт борьбы за Разрыхление Почвы, но это не меняет дело. Тебе не перейти. Да и зачем тебе переходить? Ты все равно не сможешь подняться на Белые Скалы…

— Тебе не пройти линии боев между Западом и Востоком, — сказала беременная женщина. — Ты утонешь, а если не утонешь, тебя съедят, а если не съедят, то ты сгниешь заживо, а если не сгниешь заживо, то попадешь в переработку и растворишься… Одним словом, тебе не перейти. Но может быть, ты защищен? — В глазах ее появилось что-то похожее на любопытство.

— Не ходи, Молчун, не ходи, — сказала Нава. — Зачем тебе уходить? Оставайся с нами, в Городе! Ты ведь хотел в Город, вот это озеро и есть Город, мне мама сказала, правда, мама?

— Твой Молчун здесь не останется, — сказала мать Навы. — Но и фронт Разрыхления ему тоже не пересечь. Если бы я была на его месте — забавно, подруга, я сейчас попытаюсь представить себя на его месте, на месте мужчины с Белых Скал… Так вот, если бы я была на его месте, я бы вернулась в деревню, из которой я так легкомысленно ушла, и ждала бы там Одержания, потому что это неизбежно, и очередь его деревни наступит, как прежде наступила очередь многих и многих других деревень, таких же грязных и бессмысленных…

— Я тоже хочу вернуться с ним в деревню, — заявила вдруг Нава. — Мне не нравится, как ты говоришь. Раньше ты так никогда не говорила…

— Ты просто ошибаешься, — спокойно сказала ей мать. — Может быть, и я тоже когда-то ошибалась, хотя я этого и не помню. Даже наверняка ошибалась, пока не стала подругой…

Беременная женщина все смотрела на Атоса.

<…>

— Значит, не защищен, — сказала женщина. — Это хорошо. Тебе не надо ходить к Белым Скалам и тебе не надо возвращаться в деревню. Ты останешься здесь…

— Да, с нами, — сказала Нава. — Я так и хотела, и вовсе я не ошибаюсь. Когда я ошибаюсь, я всегда говорю, что ошибаюсь, правда, Молчун?

ГОРБОВСКИЙ — УПРАВЛЕНИЕ

Сравнение вариантов «Горбовский на Базе» и «Перец в Управлении» осложнено основательной переделкой текста, но, что интересно, общего тоже немало.

Вместо Горбовского — главного персонажа повествования — появляется Перец, одно имя которого представляет интерес для исследователя. Вместо Поля — Ким. Вместо Стояна — Курода (Алик?), позже — Стоянов. Вместо Квентина — Сартаков.

В общих отрывках текста происходит замена фантастических реалий будущего на существующие либо более приличествующие некоей конторе (или, как сейчас принято говорить, — офису): не эскалатор, а лестница; не диспенсер, а мусорное ведро. В клоаку падает не вертолет, а мотоцикл. Из леса Перец видит смутные очертания скалы Управления, Горбовский — очертания дирижабля.

Таинственное действо, которому подвергаются все научные работники, у кого публикуется меньше пятнадцати статей за год, называется в советском варианте, чистовике и поздних изданиях — спецобработкой, в издании «Смены» — обработкой, в остальных изданиях — спецпереработкой.

В раннем варианте рукописи «Беспокойство» Горбовский, говоря по дальней связи («А нельзя ли как-нибудь этого Прянишникова временно посадить под замок? Чтобы не открывал… Закрыть надо, а не работать! Слышишь? Закрыть! Контакт уже установлен?.. Ну вот. Только этого нам и не хватало…»), называет не Прянишникова, а Комова, что странным образом соотносит «Беспокойство» с «Малышом».

Помимо повторяемых отрывков текста (сидение и разговоры у обрыва, появление человека из леса с приросшей к нему лианой, поездка в Лес с описанием клоаки и щенков), весьма интересна для анализа речь директора Управления — бессмысленно-абстрактная, ни к чему не привязанная. Авторы создали эту речь, пользуясь текстом первоначальной части с Горбовским. Неизвестно, выбирали ли они отдельные предложения, пользуясь методом Стивенсон-заде или Эджуорта, или мысленно бросали кости домино (как позже Ким рекомендует слушать речь Директора), но почти вся эта речь состоит из реплик предыдущего варианта:

…Управление реально может распоряжаться только ничтожным кусочком территории в океане леса, омывающего континент. [Слова от авторов о директоре Базы Поле. Глава 1.] Смысла жизни не существует и смысла поступков тоже. [Из речи Турнена. Глава 9.] Мы можем чрезвычайно много, но мы до сих пор так и не поняли, что из того, что мы можем, нам действительно нужно. [Говорит Горбовский Полю. Глава 3.] Он даже не противостоит, он попросту не замечает. [Слова от авторов о Лесе. Глава 1.] Если поступок принес вам удовольствие — хорошо, если не принес — значит, он был бессмысленным… [Из речи Турнена. Глава 9.] <…> Противостоим миллионами лошадиных сил, десятками вездеходов, дирижаблей и вертолетов, [Слова от авторов о Базе. Глава 1.] медицинской наукой и лучшей в мире теорией снабжения. [Этого нет. Дописано. ] У Управления обнаруживаются по крайней мере два крупных недостатка. [Говорит Горбовский Полю о человечестве. Глава 3.] В настоящее время акции подобного рода могут иметь далеко идущие шифровки на имя Герострата, чтобы он оставался нашим любимейшим другом. [Горбовский говорит по Д-связи. Глава 3.] Оно совершенно не способно созидать, не разрушая [Говорит Горбовский Полю о человечестве. Глава 3.] авторитета и неблагодарности… [Этого нет. Дописано. ] <…> Оно очень любит так называемые простые решения, [Говорит Горбовский Полю о человечестве. Глава 3.] библиотеки, внутреннюю связь, географические и другие карты. [Этого нет. Дописано. ] Пути, которые оно почитает кратчайшими, [Говорит Горбовский Полю о человечестве. Глава 3.] чтобы думать о смысле жизни сразу за всех людей, а люди этого не любят. [Из речи Турнена. Глава 9.] Сотрудники сидят, спустив ноги в пропасть, каждый на своем месте, толкаются, острят и швыряют камешки, и каждый старается швырнуть потяжелее, [Ответ Горбовского Турнену. Глава 9.] в то время как расход кефира не помогает ни взрастить, ни искоренить, ни в должной мере законспирировать лес. [Этого нет. Дописано. ] Я боюсь, что мы не поняли даже, что мы, собственно, хотим, [Говорит Горбовский Полю о человечестве. Глава 3.] а нервы, в конце концов, тоже надлежит тренировать, как тренируют способность к восприятию, [Говорит Горбовский Полю. Глава 3.] и разум не краснеет и не мучается угрызениями совести, [Ответ Горбовского Турнену. Глава 9.] потому что вопрос из научного, из правильно поставленного становится моральным. [Ответ Горбовского Турнену. Глава 9.] Он лживый, он скользкий, он непостоянный и притворяется. [Горбовский о Лесе. Глава 9.] Но кто-то же должен раздражать, [Горбовский о себе. Глава 3.] и не рассказывать легенды, а тщательно готовиться к пробному выходу. Завтра я приму вас опять и посмотрю, как вы подготовились. [Поль Сименону. Глава 3.] Двадцать два ноль-ноль — радиологическая тревога и землетрясение, восемнадцать ноль-ноль — совещание свободного от дежурства персонала у меня, как это говорится, на ковре, двадцать четыре ноль-ноль — общая эвакуация… [Поль составляет план: пишет на сводке и говорит секретарю. Глава 3.]

В архиве сохранились материалы предварительных наработок по написанию части «Управление»: план первых двух глав и описание машин, разговор которых слышит Перец.

Гл. I.

1. Описание леса.

2. Описание директора.

3. Появление Домарощенных; эмоции П.

4. Описание Д. — человек большой значительности, с видом вселенского обвинителя и носителя огромного морального и интеллектуального заряда.

5. Разговор: а. «Как вам не страшно и почему вы босиком?»

b. О камешках. c. Обсуждение отношения П. к Лесу. («Вы любите Лес?» — «А вы?» «Ваш вопрос странен… Если он не является провокацией»…) d. «Мой интерес обоснован, ибо вами интересуются Там». (Алевтина его спросила.) e. Рассуждения о простоте и ясности. Кто вы такой, Перец? («Вот вы сидите на обрыве, а никто этого не делает, разве что справить нужду» — ужас Переца.) «Это не вызов, не дерзость, это невежество». f. «У меня… здесь свидание с Директором…» — «Ах вот как это у вас делается… Не оправдывайтесь. Ясность м. б. лишь на опр. ур-не. И простота. Абсолютная ясность бывает лишь на самом верху». g. Жалкие попытки П. оправдаться. Потом он машет рукой и предлагает идти завтракать.

6. Описание дороги до столовой (в одном абзаце).

7. Завтрак. Сосед у него — шофер Коля. Вокруг пьют кефир. Под столом — бутылки из-под водки.

8. Разговор ведет Коля. а. Бегающие деревья. b. Русалки. c. Аборигены. d. Спор о Кандиде (разбился или заброшен с вертолета). «Служ. секретные признано числить Кандида живым». e. Гудок. Пора работать. Коля сдвигает стулья и ложится спать. Напоминает: «Так вы завтра утром идите прямо в гараж и садитесь в машину. Часам к семи». f. Перечисление методов уехать отсюда. [Этот абзац перенесен стрелкой перед пунктом «е».]

Вопрос Переца. Каким д. б. человек? — Непьющим. — Простым и ясным.

9. Идет в здание Управления. Ищет туалет, чтобы помыть руки. Попадает в кабинет к Киму и к собств. столу. «Сегодня переменили этажи. Наш этаж теперь четвертый. А тебе разве не сообщили в четыре утра?»

10. Изложение идеи Управления, как силы, по замыслу решающей судьбу Леса.

11. Садится за стол и начинает по просьбе Кима умножать и делить. Потом выясняется, что машина врет. «Я знаю», говорит Ким.

12. Завклубом, выпускник философского ф-та МГУ. Восхищается Лесом и предлагает сделать Перецу доклад о Лесе. Испытывает Переца на способности. Договаривается насчет доклада по диссертации «Особенности стиля и ритмики женской прозы позднего Хэйана на материале „Макура-но соси“».

13. Появляется Стоян на мотоцикле. Привез цветок для девушки. «Передай ей, скажи, что от меня». Лиана. Росток из шеи. Уезжает. «Теперь придется все пересчитывать», — с досадой говорит Ким.

14. «А зачем ты был на обрыве? Ах, с директором. Действительно, это мысль!»

Гл. II

1. Будит комендант поздно ночью.

1. Переполнена гостиница.

2. Белье нужно отдавать в стирку.

3. Сейчас здесь будет ремонт.

4. Истек срок пропуска (по секрету, тяжелое нарушение, а тут еще лес под боком… «Я не могу так, я женат…»).

2. Сначала идет на обрыв, смотрит на ночной лес. Первый раз видит лес ночью. Ночное Управление. Библиотека. «Насколько книги могут помочь чел-ку, что сделать с Лесом».

Книги делают человека добрым и честным. Но нужно ли это в лесу?

Книги дают знание. Но знания не имеют к лесу никакого отношения.

Книги вселяют неверие и упадок духа.

Книги, кот. обманывают.

Книги, вселяющие сомнение.

Дремлет. Разговор между книгами. Книги спорят — какая самая главная и самая лучшая. (Для читателя? Для вас самого? Для автора?)

3. Алевтина щупается с шофером Колей между стеллажами.

* * *

1. Машинка. Экспресс-лаборатория. Страх смерти, предчувствие.

2. Бас. Изобретатель и строитель. Люди отбирают плоды трудов. Боится влаги.

3. Оловянный голос. Машина — истребитель машин.

4. Фальцет. Логист.

5. Старик. Хирург.

6. Садовник. Лес превратить в сад и по саду гуляют люди — красиво, приятно глядеть.

1. Кукла.

2. Винни Пух.

3. Оловянный солдат.

4. Астролог.

5. Крот.

6. Клоун.

СССР — УПРАВЛЕНИЕ

В первоначальном тексте действие разворачивается не в некоем абстрактном Управлении с неопределенно-иностранными реалиями, а в нашем, тогда еще советском. Основные отличия от окончательного варианта — разговор машинок и убранный отрывок, который находился между обращением Переца к книгам в библиотеке и пробуждением Переца:

— У меня интересное содержание, четкий шрифт и красивый переплет.

— Все равно барахло.

— Почему же это барахло? Меня читают. Меня часто читают. У меня даже одна страница отклеилась.

— Это еще ничего не значит. Мою соседку вот зачитали, стоять с нею рядом противно. Вся в супе и в читательских соплях. А двух слов связать не может. Сплошное «он обнял и стал ее раздевать».

— Слушайте, потише, здесь детские книги…

— А что у меня на полях один ребенок написал!

— Так почему же все-таки я барахло?

— Потому что вранье.

— А уж ты — сама правда!

— Во всяком случае, мой автор во все это верил.

— Какая же разница, если это все равно вранье? Мой автор тоже может сказать, что он во все это верит.

— Твой? Подонок он! Пьяница и подхалим…

— Руганью ты ничего не докажешь. Да и что это за разговор! Вранье — не вранье… Что ты об этом знаешь? Правда — понятие социальное. А если строго между нами, то перед лесом мы все — одинаковое барахло.

— При чем же тут лес? Кто его видел? Кто докажет, что он есть?

— Лес есть!

— Кто это еще там орет с верхней полки?

— Но-но, потише, я — про лес!

Смех. Да, подумал Перец, можно себе представить, что это за книга.

— Что-то давно меня никто не берет.

— Про любовь?

— Не-ет.

— Приключения?

— Нет.

— Ну и не жди, не возьмут.

— А ведь брал кто-то. Предисловие прочитал и первую главу. В двух местах подчеркнул, а в одном месте поставил «нотабене». Кто же это был? Не помню.

— А что же он не кончил?

— Ему уезжать надо было. Хотел он меня украсть, да постеснялся. А я еще тогда подумала: никогда его не забуду. И вот забыла.

— В очках?

— Нет.

— Странно.

— А чего ты там расхвасталась? Меня, может, каждый раз крадут, да сам директор приказывает возвращать. Я в букинистическом знаешь сколько стою? Меня в свое время из-под полы продавали, если хочешь знать…

— Вместе с интересными открытками, надо понимать?

Изменению подверглись в первую очередь имена персонажей. Повариха, не имевшая в окончательном варианте имени, а лишь прозвище (Казалунья), в советском варианте «Управления» называлась Ксенией Петровной. Мадам Бардо, начальница группы Помощи местному населению, в первоначальном варианте была также «мадам», но — Филаретова. Тузик назывался Колей (Туз — Николай). Неизвестный из группы Инженерного проникновения имел фамилию Трунов. Клавдий-Октавиан Домарощинер назывался Валерием Африкановичем Домарощенных. Ким в советском варианте был Кимом Гостомысловым (смысловая фамилия — «мыслит ГОСТами»). Беатриса Вах называлась Анной Ивановной. Сумрачный сотрудник в приемной Директора, которого, «судя по опознавательному жетону на груди и по надписи на белой картонной маске, следовало называть Брандскугелем», в советском варианте назывался Петром и имел об этом надпись «на пластиковой табличке под левым нагрудным карманом». Профессор Какаду был товарищем Рыбкиным, Квентин — Семеном Сартаковым. Перец вспоминает убитую Эсфирь (в советском варианте — Олю). Из башни броневика кричат не о многоуважаемой княгине Дикобелле, а о князе Александре Петровиче. В некоторых случаях замена имен особенно интересна изменением контекста, подразумеваемого этими именами.

В грузовике говорят о пропавшем в Лесу Кандиде, в советском варианте — об Иванове. А вот «товарища Сидорова» Перец встречает во второй приемной Директора, позже он был заменен на «преподобного Луку».

Вместо Домарощинера почетным секретарем выбирали Кузнецова. Вместо менеджера упоминался завгар. А вместо Проконсула в кабинет к Киму является заведующий клубом. И поет он не «Аве Мария!», а «Хороши весной в саду цветочки». И предлагает не «содрать с фактов шелуху мистики и суеверий, обнажить субстанцию, сорвав с нее одеяние, напяленное обывателями и утилитаристами», а «сорвать идеалистическую и метафизическую шелуху с рациональных зерен, обнажить сущность объекта, сорвав с него одеяния, которое напялило на него обывательское мировоззрение».

Мосье Ахти поет Перецу: «Откроем, ребята, заветную кварту!..» В советском варианте Ахти (просто — Ахти) поет: «Выпили, добавили еще раза…» Пахнет от него не спиртом, а водкой, и рассказывает он не: «Инженера позовем, Брандскугеля, моншера моего. <…> Он такие истории излагает — никакой закуски не надо…», а «Инженера позовем, Петьку. <…> Он такие истории рассказывает, оборжешься…»

Водитель Вольдемар ранее был Володей. На удостоверении Вольдемара был написан телефон Шарлотки, а на правах Володи — телефон Зинки. В шахматы этот персонаж собирался играть не с Ахиллом-слесарем, а с Семеном-слесарем. В окончательном варианте, играя на мандолине, водитель поет:

Тоске моей не вижу я предела,

Один брожу безумно и устало,

Скажи, зачем ко мне ты охладела,

Зачем любовь так грубо растоптала?

<…>

…Теперь с другим ты радуешься жизни,

А я один, безумный и усталый.

Об этой песне Б. Н. Стругацкий говорит: «Это — выдумка авторов. Попытка сделать пошловатый текст окончательно пошлым.

На землю пал последний луч заката,

Ночная темнота на землю пала.

Прости меня, но я не винова-а-а-ата,

Что и грустить, и ждать тебя устала…

<…>

А за окном свирепый ветер воет

И мне вослед смеется и рыдает.

А это (насколько я помню) — оригинальный текст так называемого „балканского (так, кажется?) танго“, весьма популярного в начале 60-х. По крайней мере, именно так напел мне его экспедиционный шофер Юра, прообраз шофера Тузика». В «советском» варианте текст песни — именно такой, как в танго, без переделок.

Гостиница, в которой жил Перец, именовалась гостиницей-общежитием. В столовой не стойка, а окно раздаточной, вместо стульев — табуретки, а вместо стула без сиденья — колченогая табуретка. Вместо бутылки из-под бренди, выкатившейся из-под стола, выкатывается водочная бутылка. Траурное извещение о гибели Кандида было не просто в газете, а в стенгазете. У Тузика была не стеганка, а ватник. В парке не павильоны и купальщицы, а диаграммы и атлеты с гимнастками. Вместо сева — посевная («Доложите, как идет посевная? Сколько посеяно? Сколько посеяно разумного, доброго, вечного?»). Очередь в буфете Управления с сумками, ранее — с авоськами. Жалованье в раннем варианте называлось зарплатой или получкой. На шлагбауме развешаны кальсоны, в советском варианте — онучи. И требуют предъявить не «бумаги», а «документики». Кавардак и бедлам в советском варианте назывались бардаком.

«Доказывай потом, что ты не домкрат», — говорит шофер Тузик. «Доказывай потом, что ты не верблюд», — говорит шофер Коля.

Вместо «антабуса» в справке Домарощинера ранее было написано «холецистит».

Общее обращение «господа» заменило советские обращения «товарищи» или «граждане». Переца называют в окончательном варианте: пан, мосье, мингер (в одном издании — мингерц), сударь, герр, господин; в первом варианте — товарищ Перец, иногда — гражданин.

Небольшой отрывок, отсутствующий в окончательном тексте, присутствовал в первой главе, когда Перец завтракает в столовой:

Проходя мимо Переца, многие хлопали его по плечу, ерошили ему волосы, пожимали локоть. «Здравствуй, Перчик», — говорили ему. «Здорово, товарищ Перец». «Привет, старик». «Что же ты не приходишь играть? — говорили ему. — Вчера мы тебя ждали все утро, сегодня ждали, что же ты?» «Перец, говорят, ты уезжаешь? Брось, не уезжай!»

Комендант выгоняет Переца из гостиницы, потому что у него истекла не виза, а командировка, и шепчет дежурному не «Понял? Ты отвечаешь…», а «Понятно, чем пахнет?»

В качестве наказания могут отослать на биостанцию, но не микробов ловить, а землю копать. Хулиганские действия в советском варианте назывались аморальным поведением. Нарушителя помещают не в карцер, а в милицию. «Можно, например, и по этой… по заднице», — предлагает Тузик совершить в качестве аморального поступка. В советском варианте: «…леща дать».

Обращение Переца к двухтомнику («Вот ты, как тебя… Да-да, ты, двухтомник! Сколько человек тебя прочитало? А сколько поняло?..») было более конкретным: «…как тебя… Хемингуэй!»

В рассуждениях Переца о прогрессе в советском варианте было: не «эти знаменитые „зато“», а «наши знаменитые „зато“»; не специалист, а токарь; не проповедник, а лектор; не администратор, а хозяйственник; не растлители, а развратники.

В библиотеке Коля (Тузик) и Алевтина закусывают черным хлебом (позже — штруцелем), помидорами и огурцами (позже — очищенными апельсинами), а пьют из эмалированной кружки (пластмассового стаканчика для карандашей) водку (спиртное). Кстати, о штруцеле. Так именовалась закуска в первых изданиях и издании «Миров». В издании СС «Текста» был шницель, а в изданиях 89–92 годов — штрицель. Это же разночтение повторяется с черствым батоном, который ели завгар (менеджер) и Перец.

Перец думает, что шофер будет брать каких угодно попутчиков (в советском варианте — левых пассажиров) и будет сворачивать, чтобы завезти кому-то молотилку из ремонта (в советском варианте — три мешка картошки).

Изменился и рассказ о Тузиковых похождениях. Богатая вдова, которая «хотела бедного Тузика взять за себя и заставить торговать наркотиками и стыдными медицинскими препаратами», в советском варианте — «торговать клубникой собственного огорода». В машине у Тузика покачивался, растопырясь, Микки Маус, у Коли — Буратино. А колесо, которое снимали и которое потом катилось, в советском варианте было тяжелое двускатное заднее, в первых изданиях — тяжелое заднее, в изданиях с 89 года — тяжелое. С «Миров» описание колеса возвратилось ко второму варианту.

Из разговоров сотрудников после телефонной речи директора в окончательном варианте: «Я смотрел в каталоге Ивера: сто пятьдесят тысяч франков, и это — в пятьдесят шестом году»; в советском варианте: «Я смотрел в каталоге Шампиньона: сто пятьдесят тысяч франков. И это — в тридцать третьем году».

Методы понимания директорской речи по Киму: «Есть метод Стивенсон-заде»; в советском варианте — «метод Эджуорта».

Секретарша во второй приемной читает книгу. В окончательном варианте ее название — «Сублимация гениальности», в советском — «Павлов и Фрейд».

Так как Перец не заполнял анкету, предлагают «проверить сотрудника Переца, так сказать, в демократическом порядке»; в советском варианте — «силами общественности». При проверке Перец вспоминает собаку Мурку, ранее — собаку Мурзу. «Это была последняя болезнь моих ног», — говорит Перец при перечислении болезней ног о гангрене с последующей ампутацией. В советском издании: «После этого ноги у меня больше не болели». На вопрос о мировоззрении Перец отвечает: эмоциональный материалистов советском варианте — воинствующий материалист.

Вот изменения в рассуждениях Переца о нормальных людях. Чтобы никто не требовал: в окончательном варианте — «автобиографии в трех экземплярах с приложением двадцати дублированных отпечатков пальцев», в советском — «восьми фотокарточек размером четыре с половиной на шесть». Вместо «Не нужно, чтобы они были принципиальными сторонниками правды-матки, лишь бы не врали и не говорили гадостей ни в глаза, ни за глаза» — «Не нужно, чтобы они были принципиальными сторонниками свободы и демократии, лишь бы они сами были терпимы и отчетливо представляли себе разницу между теоретическими спорами и вооруженной контрреволюцией».

Несколько более подробно и местами более жестко давался разговор между машинками. В окончательном варианте разговор начинается с реплики-ответа «Винни Пуха» («тэдди-биера» — дополнение в советском варианте). В советском варианте разговор описывался с предыдущей реплики:

— Мне стало просто страшно, — сказали тонким дрожащим голосом за спиной у Переца — Я почувствовала, что приближается это. Вы же сами знаете, так уже бывало. Появляется тревога, все путается, убегаешь с места работы, не знаешь, куда себя девать, мечешься… и через несколько часов — взрыв, разлетаешься на мельчайшие брызги, или превращаешься в горячий пар. Чувствуете, как меня трясет?

Далее следует разговор о работе, в котором есть некоторые мелкие дополнения. К примеру, к фразе «Всегда одно и то же: железо, пластмасса, бетон, люди» добавлено: «Одна и та же погода, один и тот же ветер, одни и те же запахи». «Люди — дерьмо», — говорит «заводной танк». Отличается и начало разговора о людях:

— Все вы достаточно глупы в своих суждениях, — сказал астролог. — Но особой глупостью поражает меня наш садовник. Что вы там болтаете насчет садов? Ну, хорошо, насадите вы свои сады, напустите в них людей — и тех, кто поднимает ножку возле деревьев, и тех, кто делает это другим способом. И что, спрашивается, дальше?

— Ничего, — сказал звонкоголосый садовник. — Будет красиво. И вообще хорошо.

— Кому хорошо?

— Мне хорошо.

— Ах, вам хорошо?

— Конечно. Пусть всем будет хорошо. Мне хорошо, когда я сажаю сады, вам хорошо, когда вы оперируете людей…

— Мне совсем не обязательно оперировать людей, — прервал астролог. — Я могу оперировать насекомых, лягушек.

— Но ведь признайтесь, всего приятнее вам оперировать именно людей.

— Опять о людях, опять о людях, — сокрушенно сказал Винни Пух. — Седьмой вечер мы говорим только о людях.

— Кое-кто дал бы по людям бортовой залп, — сказал танк сонным голосом. — Вот только лень подниматься…

— Вам всегда лень подниматься в таких случаях, — сказал астролог.

— Вздор, отставить! — сказал танк.

— А если вздор, то поднимитесь и дайте. Ну? Дайте!

— Может быть, кое-кто и получает удовольствие, имея дело с насекомыми и лягушками, — сказал танк. — Но некоторые предпочитают более солидные цели. Я сказал — некоторые. И при этом я точно знал, кого я имел в виду. Но включаю ли я туда себя — этого я не сказал.

— Вот так всегда, — сказал астролог. — Семь вечеров мы проговорили о людях и проговорим еще семьдесят семь. А между тем они всем мешают. Всем, кроме садовника. Но для садовника можно было бы оставить несколько десятков экземпляров.

Наступила тишина. Потом садовник осторожно спросил:

— Как вы сказали? Оставить?

— Гм, — сказал астролог. — Я сказал — оставить? Я, вероятно, недостаточно точно выразился. А впрочем, почему бы не оставить? Не всех же… э-э… да и зачем?

— Абсолютно незачем, — сказал Винни Пух. — Вам бы только потрошить. А речь идет совершенно не об этом. Речь идет о том, чтобы как-то разорвать установившееся, по-видимому, между нами и ними связи. Я думаю, никто не станет отрицать, что между нами и ними, как бы нелепо это ни звучало, существует связь…